Римская империя. Рассказы о повседневной жизни - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А Нерон стоял на коленях, как подобает скромному актеру, и принимал, униженно кланяясь, выражение восторга толпы; хотя его голубые близорукие глаза и не могли разглядеть того, кто аплодировал ему с особенным рвением, но чуткое ухо уловило звонкий голос, выкрикивавший слова беззастенчивой лести, и он обратил на него внимание. В свите клакеров[32], которые были ему как артисту необходимы, скоро и Туллию было отведено подобающее ему место. Этот красивый и бодрый человек с ясным и звонким голосом, столь звучным, что слова восторга, выкрикиваемые им, слышны были в реве толпы, человек, в котором его небольшой талант стихотворца претворился в красноречие льстеца, казался ему одаренным истинным вкусом, искренним поклонником его дарований. И вскоре Туллий постиг вполне свое новое призвание, обласканный императором. Пред ним, потомком грубого солдата, развернулся императорский Рим во всем своем унижении, но он этого не замечал. Его даже порой тешило, что император, не довольствуясь славой певца, жаждал прославиться как искуснейший возница и кулачный борец и выступал на цирковом ристалище; в таких случаях сенаторы состязались с ним в искусстве управлять колесницей и тем роняли свое высокое звание; бывало, что Нерон падал с своей колесницы; тогда сенаторы сдерживали своих лошадей, чтоб дать Нерону оправиться, прийти первым и взять награду. Знатные мужи и юноши, потомки тех, кому был Рим обязан своим величием, пали так низко, что в угоду Нерону превращались в актеров и борцов, чтоб выступать публично вместе с ним, и почтительно предоставляли ему затмевать их.
Вскоре и Туллий приобрел особое и заметное положение в римском обществе. Этот квакер и льстец становился зловредным. Он замечал выражение утомления на лицах слушателей, и, если к кому-либо из них не благоволил, ядовито и осторожно мог при случае напомнить об этом и погубить; Нерон не прощал невнимания к себе как артисту; он порой мог через солдата, наблюдавшего за публикой, наградить какого-нибудь зрителя палочным ударом за то, что императору воздан в недостаточно сильной форме восторг.
Сначала Туллию оказывал денежную помощь Фортунат, который, казалось, был искренно к нему расположен, а затем у Туллия открылись и другие источники доходов – подачки от императора и к тому же целый ряд даров от тех, кому он мог вредить, если б хотел.
Теперь уже он имел свой домик, уютно обставленный, и рабов, которые ему служили, но втайне он лелеял надежду получить наследство от Фортуната и стать богатым. Однако хотя старик и явно благоволил к нему, но с завещанием медлил.
– Конечно, дорогой мой, по духу и по складу мысли ты мне ближе всех! – сказал ему однажды Фортунат. – И я озабочен твоим благополучием… Верь мне и будь спокоен!..
Эти ласковые слова, несмотря на заманчивое обещание, звучавшее в них, тем не менее уязвили Туллия. Он считал себя много выше Фортуната, доносчика и бесчестного человека, составившего себе несметное состояние самим темным путем.
Нерон объявил, что на днях покидает Рим, чтоб посетить страну искусства – Грецию, там он собирался выступить публично как актер и певец. Туллий, конечно, намеревался последовать за двором и свитой, оживленно хлопотал, собираясь в дорогу и отдавая распоряжения своим рабам. Он чувствовал себя вполне удовлетворенным и был рад, что тревожные дни миновали. Впрочем, он не очень-то близко принял к сердцу то, что свершилось с Римом. Рим постигло большое несчастие – пожар; большая часть города погибла в пламени. Народ, лишенный крова, в этом несчастии стал винить Нерона, на которого пало подозрение, что Рим был подожжен по его приказу; Нерон хотел построить новый город, который соответствовал бы более его вкусам, и кроме того само зрелище пожара должно было быть темой для поэтического сочинения. Испуганный волнением народа, Нерон объявил виновниками пожара христиан, и на них было воздвигнуто ужасное гонение: их терзали, бросая в цирках на растерзание диким зверям, сжигали живыми, подвергали самым мучительным пыткам.
Нерон
А Нерон сумасбродствовал с каждым днем все больше и больше: глумился над уважаемыми гражданами, без вины казнил. Наконец, многим это правление показалось невыносимым: Нерона решено было свергнуть… Но заговор был открыт, и заговорщики погибли. Ненависть к Нерону объединила, как оказалось, многих. В числе заговорщиков были истинные друзья республики, ненавидевшие Нерона как тирана, и люди, оскорбленные им, обездоленные его сумасбродством, – в заговоре участвовал и знатный и уважаемый человек Пизон, мечтавший об императорской власти, и Фений Руф, префект преторианцев, и писатель Лукан. Все они погибли – погиб и Сенека за то, что был дядей Лукана и на него пало подозрение в том, что он был осведомлен о заговоре. И Туллий еще раз убедился в бессилии дряхлеющего Рима; так позорно и малодушно торопились заговорщики умереть, оставляя льстивые письма Нерону, завещая ему часть своего имущества, затем только, чтобы он оставил кое-какие крохи их семьям.
Туллий тем временем был озабочен устройством своего будущего: то, что дряхлый Фортунат все еще медлил с завещанием в пользу Туллия, заставило его прибегнуть к энергичным мерам.
После представления. Художник Ж.Л. Жером
Туллий раздобыл себе перстень, точь-в-точь такой, как тот, которым Роман накладывал печати на важные деловые документы, и долго упражнялся, копируя его почерк. Потом он занялся подделкой завещания. В разгаре этой работы ему было доложено о приходе одного знакомого ему центуриона. Тот по дороге зашел ему сообщить последнюю городскую новость: Тразея Пет получил от императора приказ умереть. Выслушав этот приказ совершенно спокойно, он нежно простился со своей плачущей семьей и вскрыл себе на руках жилы; кровь брызнула на землю, и, словно своей кровью сотворив возлияние богам, Тразея воскликнул: «Тебе, Юпитер-Освободитель!»
– Этот человек был совершенно невыносим, – сказал центурион про Тразею. – Хотя он и не дерзал словами осуждать Нерона, но, когда он не сочувствовал, он молчал, и этим волновал провинции, которые чутко прислушивались к его
