К чужому берегу. Предчувствие. - Роксана Михайловна Гедеон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Остров ликовал. Нейгофа встречали как героя.
Барон понял, что настал его звездный час. Его приветственная речь нашла отклик в сердце каждого корсиканца:
— Я тронут рабством, в котором долгое время пребывает столь благородный народ. Когда я увидел ваше бедственное положение, то принял решение избавить вас или умереть за ваше отчество. Я не хочу никакой другой награды, кроме той славы, что способствовал возвращению вашей свободы. Не бойтесь Генуи: она только тогда сильна, когда вы ей подвластны. Когда вы свергнете с себя иго неволи, то узнаете ее слабость. Я ни от кого не завишу: у меня давно нет ни родственников, ни отечества. Хоть я и рожден благородным, но не в этом мое честолюбие, а в том, что я располагаю собой, как мне угодно. Поэтому с этого момента я отдаю вам всего себя: я — ваш соотечественник, я — ваш согражданин. Почту за честь пожертвовать своей жизнью за вашу свободу, за безопасность ваших домов, за отмщение вашим тиранам и за причиненные вам от них обиды.
В ответ на это народ почти единодушно стал призывать его сделаться предводителем восстания. Нейгоф согласился, но при одном условии — если его изберут королем Корсики. Голоса противников потонули в общем гуле одобрения. 15 апреля 1736 года конституционное собрание составило документ, в которой были зафиксированы права и обязанности короля. 2 мая барон Нейгоф был коронован лавровым венком (на настоящую корону не было денег) и стал Теодором I, королем Корсиканским.
Он немедленно сформировал регулярную армию, поставив под ружье около 20 000 человек, завел собственный двор, стал раздавать чины и титулы, чеканить собственную монету. Но, хотя новоиспеченный король и говорил перед избранием, что никому не принадлежит и не имеет родственников, судьба рассудила иначе и послала ему на склоне лет родственную душу. Ею оказалась восемнадцатилетняя Мария Аурелия Пьетра-Санта, корсиканская невежественная красавица с золотистой кожей и карими глазами.
С младшей сестрой и старшим братом она жила в горном селении Боконьяно, их скромный домик прилепился к горе совсем неподалеку от живописного водопада Вуаль Невесты. Родители Аурелии рано умерли. Сестры пасли коз и собирали оливки, брат выращивал виноград и стрелял в горах диких кабанов. Наверное, пути барона Нейгофа, поселившегося в епископском дворце в Червионе, и юной Аурелии, жившей за перевалом, никогда бы не пересеклись, если бы ее брат Джузеппе не нанялся гвардейцем в охрану короля и если бы она в один прекрасный жаркий полдень не привезла брату корзинку с домашними фигами и лимонами.
Король Теодор заметил, стоя на крепостной стене, гибкую крестьянку, стройную, как тростиночка, ловко прыгавшую по камням прибрежной тропы. Сделав ей знак, он попросил ее доставить и ему домашних фруктов. Аурелия стала частенько появляться в Червионе, и участь королевской фаворитки настигла ее скорее, чем законный брак с хорошим сельским парнем, о котором она мечтала. Могла ли она отказать королю? Все на Корсике возлагали на него надежды как на спасителя. Да и сам он был куда нежнее и обходительнее, чем все мужчины, которых она до той поры видела.
Нейгоф отныне не был одинок: его душу и постель согрела горячая, доверчивая, преданная девушка. Однако, помимо любовных, у него были и другие дела. Его королевское достоинство и суверенитет его королевства должны были признать хоть какие-то европейские державы. Начинать было логично с Генуи, чьи войска все еще занимали ряд крепостей на острове. Однако, вместо почетного приема, генуэзцы засадили посланника Теодора в тюрьму с твердым намерением казнить его.
Узнав о такой подлости, Теодор лично возглавил отряд из полусотни смельчаков, ринулся на одном из фрегатов в Геную и, похитив среди ночи четырех сенаторов, вывез их в Корсику. Остров был вне себя от восторга, узнав о таком мужестве своего монарха. После этого король объявил, что поступит с сенаторами так же, как Генуя — с его посланником. Генуэзцы испугались и отпустили дипломата, но Теодор не успокоился. Он поставил Генуе условие: признать независимость Корсики в обмен на свободу ее вельмож. И лишь когда и это требование было выполнено, отправил сенаторов домой, осыпав на дорогу богатыми дарами.
Однако проблемы множились. У короля не было денег, его монета чеканилась исключительно из меди. Корсиканцы начинали беспокоиться, так как помощь выдуманных внешних союзников явно запаздывала. Вдобавок в Аяччо разразился скандал семейного толка: Джузеппе Пьетро-Санта, проведав про то, что король приглашает его сестру не только в зал приемов, но и в собственную постель, крайне возмутился. Застав Марию Аурелию выходящей поутру из королевской спальни, он бросился в драку с самим королем, оправдывая твердость своей фамилии — «Святая Скала»!
Это событие вызвало неодобрительные пересуды по всему острову. И в ноябре того же 1736 года, не пробыв на Корсике и восьми месяцев, Теодор I покинул свое королевство будто бы для переговоров с иностранными союзниками. Генуя не преминула воспользоваться его отсутствием и призвала на помощь французов. Те высадились на острове, и Корсика оказалась полностью под контролем завоевателей.
Нейгоф тем временем занимался привычным уже для него делом — он искал денег. В Голландии несколько банков согласились снарядить три военных корабля, чтобы вернуть ему королевство, но в обмен на то, что Корсика станет их торговой базой в Средиземном море.
В сентябре 1738 года на одном из этих кораблей он вернулся на Корсику. Встреча напомнила ему времена триумфа двухлетней давности — корсиканцы были рады своему королю. Не желая повторять прежних ошибок, да и чувствуя интуитивно, что королевская карьера, скорее всего, не будет долгой, Теодор I женился на корсиканской девушке, чистосердечно подарившей ему и свою невинность, и свое сердце (первая его жена, англичанка, давно умерла). Без особого шума их обвенчали в Аяччо, в крошечной прибрежной церквушке, и свидетелем их брачного поцелуя стала Мадонучча, святая покровительница Корсики, чья статуя, украшенная цветами, взирала из стенной ниши соседнего дома прямо на церковное крыльцо.
Интуиция не обманула Теодора: французская эскадра захватила один из отставших голландских кораблей. Голландские торговые дома, посчитав, что ввязываться в конфликт с французским корпусом — просто самоубийство, отозвали помощь. Теодору
