Рота Шарпа - Бернард Корнуэлл

- Я сказал, закрой дверь, - голос его был тихим и низким, он видел страх на ее лице. Желание росло в нем, становилось все сильнее и сильнее.

Она закрыла дверь, отпихнув мертвую ногу Ноулза. Хэйксвилл кивнул.

- Теперь запри на засов.

Кивер все еще лежал в детской кроватке. Хэйксвилл сожалел об этом, потому чтобы мамочка, его мамочка, увенчанная жемчужной диадемой, все увидела, но ничего не поделаешь. Он медленно двинулся к Терезе, та отступила к кровати, где была спрятана винтовка. Он ухмыльнулся, дернулся, в голосе сквозил триумф:

- Ну что, мисси, только ты да я. Только ты да Обадия.

Глава 29

- Куда?

- Одному Богу известно! – Шарп лихорадочно искал главную улицу: за центральной брешью их открывался целый ворох. Он решил выбрать наугад и побежал в первую попавшуюся: – Сюда.

Впереди слышались крики, выстрелы, на мостовой валялись трупы, хотя было слишком темно, чтобы определить, кому не повезло, французам или испанцам. Улица была залита кровью и нечистотами, выброшенными прямо из окон, Шарп и Харпер постоянно поскальзывались. Из-за угла показался свет, и Шарп инстинктивно поднял палаш, держа его на манер пики, но не остановился.

Впереди открылась дверь, из нее высыпали люди, а за ними, перегородив проход, появились огромные винные бочки, которые солдаты начали долбить прикладами, пока те не треснули. Вино водопадом полилось на мостовую, люди падали на колени, пытались ловить губами хлещущие струи, черпали пригоршнями. Чтобы пробиться сквозь толпу к небольшой площади, Шарпу и Харперу пришлось пустить в ход локти и тяжелые каблуки. Свет, привлекший их внимание, оказался пламенем горящего дома, убедительно дополнявшего творившееся вокруг: пожалуй, так средневековый художник изобразил бы ад, где черти в красных мундирах пытали и мучили жителей Бадахоса. В центре площади бессмысленно блуждала, вся в крови, обнаженная рыдающая женщина, она уже потеряла чувствительность к боли и ничего не соображала. Когда очередная группа солдат, ворвавшихся в город через брешь, набросилась на нее и куда-то потащила, она не возражала, только плакала – и так было повсюду. Кто-то из женщин пытался бороться, кто-то погиб, кто-то был вынужден смотреть, как убивают их детей – а вокруг скакали полунагие и полупьяные победители, обвешанные добычей.

Иногда черти дрались между собой за женщин или вино: Шарп видел, как два португальских солдата закололи британского сержанта, ухватили женщину, прятавшуюся за его спиной, и потянули в дом. Ее ребенок, истерически крича, попытался вбежать вслед за ними, но дверь захлопнулась перед его носом. На лице Харпера отразилась ярость. Он ударил в дверь ногой, выбил замок и ворвался в дом. Раздался выстрел, расколовший притолоку, и на улицу, вышвырнутые могучей рукой, поочередно вылетели оба португальца. Ирландец приобнял ребенка, завел его в дом, прикрыл, насколько смог, дверь и пожал плечами: «Не они, так другие, до нее все равно доберутся».

Но куда идти? Вверх по холму уходили две улицы. Шарп выбрал левую, что была пошире, и двинулся туда, пробиваясь через хаос и пытаясь не обращать внимания на царившее вокруг светопреставление. На одном из углов мостовая была усыпана серебряными монетами, за которыми никто не удосужился нагнуться. Все двери были взломаны, дома обчищены: город был оставлен на милость победителю, а армия сегодня была не особенно расположена к милостям. Кое-кто пытался проявить милосердие и порядочность, защищая женщин и детей, но таких порядочных быстро убивали, как и офицеров, пытавшихся прекратить грабеж. Дисциплина умерла, Бадахосом правила толпа.

Вдруг послышались крики, и Шарпу с Харпером пришлось прижаться к стене, пропуская вырвавшуюся из открытой двери беснующуюся орду абсолютно голых женщин, плюющихся и пускающих слюни. Вслед им кричала монашка-сиделка, но из двери, присоединяясь к всеобщей неразберихе, выбегали все новые женщины: сумасшедший дом вышел на последнюю прогулку, смысла держать безумцев взаперти этой ночью в Бадахосе не было. Послышали крики удивления и радости: солдаты заметили безумных женщин и ринулись к ним. Один потянул к себе и монашку, другой взгромоздился на спину огромной толстухе, ухватив ее седые волосы, как поводья.

- Сюда, сэр, - на бегу кинул Харпер. Впереди высилась башня собора, ее квадратный зубчатый силуэт четко вырисовывался в небе. Колокол звонил хаотично: пьяные пытались выхватить друг у друга веревки и самолично возвестить о победе.

Пробежав улицу до конца, они остановились: перед ними расстилалась большая площадь с громадой собора. Здесь горел огромный костер, освещавший насилие и убийство, воцарившиеся среди деревьев, а справа темнел вход в переулок. Шарп побежал было туда, но кто-то схватил его за руку. Повернувшись, он увидел невысокую девушку, на рыдала и дергала его за рукав. Спасаясь от солдат, она выбежала из дома и попыталась найти помощи у высокого человека, чье лицо казалось не тронутым общим безумием.

- Señor! Señor!

Ее преследователи были в мундирах с белыми нашивками 43-го полка. Шарп несколько раз взмахнул палашом, отрубив одному руку, но от нескольких байонетов отбиваться было непросто, к тому же, мешала висящая на руке девушка. Он снова сделал выпад, вынужденно отступил перед байонетами, тут вперед пошел Харпер, вращая семиствольное ружье, как дубину, и красномундирники отступили.

- Сюда! – крикнул Шарп и побежал в переулок, девушка все еще цеплялась за него. Харпер, прикрывая сзади, помахивал в сторону ребят из 43-го своим огромным ружьем, пока те не сдались и не направились искать добычу поуступчивее. Наконец сержант услышал, что Шарп выругался, и, обернувшись, обнаружил того упершимся в тупик.

Харпер мягко тронул за плечо девушку, отпрянувшую было, но быстро успокоившуюся:

- Donde esta la Casa Moreno? – его испанский был ужасен, и девушка покачала головой. Он попробовал снова, пытаясь успокоить ее: - Послушайте, мисс... Casa Moreno, comprendo? Donde esta la Casa Moreno?

Она быстро пролепетала что-то по-испански и показала на собор. Шарп снова раздраженно выругался:

- Она ничего не знает. Пойдем обратно, - он двинулся вперед, но Харпер тронул его за рукав, указывая на ступени, ведущие к боковой двери собора:

- Нет, смотрите! Она говорит, надо пройти через собор, насквозь, так будет гораздо быстрее!

Девушка споткнулась, наступив на подол своего платья, но Харпер подхватил ее, и она вцепилась в его руку, как раньше в руку Шарпа. Шарп услышал, как ирландец задержал дыхание, открывая огромную дверь, усаженную металлическими шипами.

Собор больше не был убежищем: солдаты ворвались в него в поисках женщин и теперь насиловали их в свете мириадов свечей. На алтаре была распята монашка в разодранном хабите[55], ирландец из 88-го, участник взятия замка, безуспешно пытался взобраться на нее: он был слишком пьян. Девушка, вцепившаяся в руку Харпера, закричала и попыталась вырваться, но тот держал ее крепко:

- Casa Moreno? Si?[56]

Она кивнула, не в силах произнести ни слова, и провела их через трансепт[57] между алтарем и хорами[58] мимо рухнувшей на каменные плиты огромной люстры, придавившей капрала из 7-го, все еще корчившегося под ее весом. Мертвые валялись на полу, а рыдающие раненые пытались отползти и скрыться в темноте нефа. Пребудь Заступником нашим и прибежищем нашим в день скорби нашей.

Священник, пытавшийся остановить солдат, тоже был убит и лежал возле северной двери. Шарп и Харпер переступили через тело и вышли на большую площадь. Девушка указала направо, и они бежали туда, пока она снова не потянула Харпера за рукав, махнув в сторону переулка, заполненного солдатами: там выбивали запертые двери и даже, от разочарования, стреляли по забранным ставнями окнам верхних этажей. Харпер, защищая девушку, прижал ее к себе покрепче и следовал за Шарпом, чей обнаженный палаш служил им пропуском. Вдруг девушка закричала, пытаясь привлечь их внимание, Шарп увидел темные тени двух деревьев и понял, что они на месте.

У ворот раздались победные крики и громкий треск дерева, толпа перед домом поредела: все ринулись во двор Морено, где уже ждали бочки, огромные бочки, полные вина. Люди набросились на выпивку, забыв обо всем остальном, а в доме, стоя на коленях рядом с женой, Рафаэль Морено молился, чтобы вина хватило на всех, а запоры на двери оказались достаточно прочными.

Хэйсквилл выругался, услышав шум внизу и треск развалившихся ворот. Он повернулся к Терезе и крикнул:

- Пошевеливайся!

В комнату, расколов ставню и застряв в потолке, влетела пуля, и сержант обернулся, опасаясь, что это Шарп, но то был лишь случайный выстрел на улице. Ребенка было тяжело удерживать на весу, но ради такой награды стоило постараться, а убить всегда успеется. Байонет дрожал у горла Антонии, ее плач перешел в беззвучное всхлипывание. Хэйсквилл стиснул зубы, слегка отвел лезвие, не в силах сдержать спазм, и снова проревел: