Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 24. Аркадий Инин - Винокуров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вера, Ирина и еще несколько женщин их возраста приглашений на танцы уже не ждали и компенсировали это наблюдением за танцующими: кого-то одобряли, кого-то порицали, перешептывались, пересмеивались. В этой компании своих ровесниц активно функционировала и Лариса Евгеньевна — слегка навеселе, крайне оживленная и потерявшая бдительность по части подрывной тематики зарубежных ансамблей.
Пошушукавшись о чем-то с товарками, она подбежала к магнитофону, провела краткие переговоры с обслуживавшим музыку радистом, тот согласно кивнул, поколдовал над кнопками, магнитофон умолк, затем зашипел, перегоняя ленту, и наконец сменил оглушающий ритм на томную мелодию — несомненно о любви.
— Белый танец! — объявила Лариса Евгеньевна. — Дамы приглашают кавалеров!
Ряды танцевавших смешались, одни мужчины получили отставку, других, наоборот, пытались вытащить из-за стола.
А вся компания женщин по сигналу Ларисы Евгеньевны подступила к Фролову, шумя наперебой:
— Разрешите пригласить! Прошу на танец! Не откажите одинокой женщине!
Фролов торчал среди них долговязой каланчой и был весьма растерян.
— Да вообще-то я это… — бормотал он, — я не по этому вообще-то делу, не умею…
— Ничего, мы подучим! — первой напирала Лариса Евгеньевна. — Вы, главное, глядите, какой выбор — лучшие женщины комбината, а значит, и города! Выбирайте, ну выбирайте!
Фролов чуть попятился от ее взволнованного бюста, зацепился отчаянным взглядом за Веру, стоявшую позади всех, ничего не требовавшую, и неожиданно для себя самого спросил:
— А можно… можно пригласить вас?
— Меня? — удивилась Вера. И вдруг сказала торопливо и радостно. — Да, конечно, пожалуйста
Она даже сама взяла Фролова под руку, словно опасаясь, что он передумает или его уведет другая. Остальные женщины притворно заахали, играя обиженных. Только Лариса Евгеньевна была без всякого притворства оскорблена.
Вера и Фролов начали танец нерешительно, как бы вспоминая это изрядно подзабытое занятие. Поэтому танцевали они сосредоточенно и молча. А необходимость поговорить в танце все же ощущалась, но о чем — неизвестно.
Наконец Вера спросила:
— Трудно вам с нами?
— Почему трудно? Ничего совсем не трудно, чего трудного-то… — забубнил он.
— Ну да! — с улыбкой прервала Вера. — Нами, бабами, командовать потруднее, наверно, чем кораблем.
— А я кораблем и не командовал. До старшины всего дослужился. — Он уточнил с достоинством: — Главный корабельный старшина.
— Вот, все-таки главный, — уважительно отозвалась она.
И вновь замолчала, не зная, что еще сказать или спросить. Они еще немного покачались в неловком танце на месте, а потом Вера, уже просто не вынеся молчания, неожиданно призналась:
— А это ведь я первая вас прозвала пиратом.
Он резко остановился и совсем по-детски обиделся:
— За что?!
— Ну так, вы уж извините, просто вы всегда такой суровый, даже грозный. — Она осторожно коснулась шрама на его щеке. — И еще это… при выполнении особого задания…
— Это? — изумился он. — Это при воровстве соседских яблок! — И поспешно добавил: — В семилетнем возрасте.
Вера облегченно рассмеялась. Он удивленно и обиженно смотрел на нее.
— Ой, извините! — Она с трудом погасила смех. — Ну девчонки, ну трепачки! Все узнали в кадрах по секрету: командир подводной лодки, еле живой остался при выполнении особого задания и отправлен на пенсию во цвете лет!
— Кое-что соответствует, — помрачнел Фролов. — Про подлодку. И про пенсию. Во цвете лет.
— А почему же?..
— Сердце, — коротко объяснил он. — Забраковали.
— Извините, я не знала. — Она забеспокоилась: — Так если сердце, вы посидите — наверно, вам танцевать вредно…
— Ничего, ничего, — он вновь повел ее в танце. — Это для военного дела у меня мотор не тот, а для мирной жизни — нормально.
— Вот и хорошо, — она пыталась сгладить неловкость, — вот и замечательно. Вы не печальтесь, учтите: в мирной жизни мужчины тоже очень и очень требуются!
Он промолчал. Они танцевали. И танец их становился все более складным, плавным, единым.
Лариса Евгеньевна следила за ними издали ревнивым глазом.
Потом в коридоре Фролов стоял у окна и курил «Беломор», выпуская дым в открытую форточку. А Вера, сидя на подоконнике, продолжала негромкий разговор. За окнами кружились медленные и большие снежные хлопья. За дверями зала слышались музыка и смех. А они беседовали тут, неподалеку от шумного бала, и беседа их была уже долгой, и по упрямой ложбинке меж бровей Фролова было видно, что он не был согласен со всем, что Вера говорила до сих пор, и заранее не согласен со всем, что она еще скажет впредь.
— Нет, вы все-таки еще чего-то не понимаете, — огорчалась Вера. — Общежитие — это очень важно, это ведь не просто приют какой-то для отдельных бездомных. Через общежитие миллионы проходят: и постоянные рабочие, и строители, и студенты…
— Вот именно — проходят, — подхватил он. — Пролетают — и скорее по своим домам.
— Да, конечно, — согласилась она. — Потом обязательно разойдутся по своим домам. Но с тем, что в общем доме нажили.
— Невелик багаж, — усмехнулся Фролов.
— А вот и неправда! Вы вслушайтесь, слово-то какое: общежитие — общее житье. Тут сразу понятно, кто чего стоит. И ничего не утаишь, ни хорошего, ни плохого.
— Вот-вот, вся жизнь — как в аквариуме!
— Не в аквариуме. Просто у людей на виду. Злюку сразу видно, жадину видно, неряху… А это кому приятно? Вот и подтягиваются, переделываются.
— Ага, — не сдавался Фролов, — так сразу и перековались!
— Не сразу. Кое-кто и никогда. Но большинство улучшаются, это точно. Потому что хорошего в общежитии много. Дружбы такой я нигде не видала, братства даже. И помочь умеют как нигде, и просто на груди поплакаться. А жены из общежития выходят самые лучшие, уж вы поверьте…
И тут он неожиданно взорвался:
— Опять?!
— Что… опять? — не поняла она.
— Опять вы меня сватаете!
— Я — вас? И не думала.
— Думали, думали, это уже второй раз!
— Ну знаете…
— Знаю, знаю! У вас только одно на уме, больше нет забот!
Вера задохнулась от возмущения. Потом выпалила:
— Да кого за вас
