История Энн Ширли. Книга 2 - Люси Монтгомери

— А по-моему, тебе надо набраться храбрости и сказать, что ты обручена с Джонни, а потом дождаться, пока ему надоест злиться. Тогда он смирится с вашим браком и вам не надо будет никуда бежать.

— Не знаете Вы папу. — Трикси безнадежно махнула рукой.

— Может быть, я знаю его лучше, чем ты. Вы просто живете рядом с ним и потеряли чувство перспективы.

— Чувство чего? Энн, не забывайте, что у меня нет степени бакалавра искусств — я всего-навсего закончила среднюю школу. Мне очень хотелось учиться в колледже, но папа против высшего образования для женщин.

— Я хотела сказать, что вы не способны взглянуть на дело со стороны. Постороннему человеку, может быть, легче разобраться в его поступках.

— Я достаточно хорошо в нем разбираюсь: уж если на папу нашло, никакая сила не заставит его заговорить… никакая. Он этим даже гордится.

— Ну, а почему вы все спокойно не разговариваете между собой, не обращая на него внимания?

— Мы не можем! Я же вам говорила — у нас руки-ноги отнимаются. Подождите, вот если он до завтра не отойдет, сама увидишь. Не знаю, как это у него получается. Наверное, мы бы не особенно расстраивались, если бы он сердился, ругался, но не молчал. А эта гробовая тишина нас просто подавляет. Я его никогда не прощу, если он будет так вести себя завтра, когда решается будущее Эсмы.

— Давай надеяться на лучшее, Трикси.

— Да я стараюсь. И ваше присутствие может помочь делу. Мама хотела еще пригласить Кэтрин Брук, но от этого будет только хуже. Папа терпеть не может Кэтрин. И тут я его не виню. Я сама от нее не в восторге. Просто не представляю, как вы можете выносить ее бесконечные шпильки.

— Мне ее жалко, Трикси.

— Жалко? Да она сама виновата, что ее все терпеть не могут! Конечно, люди есть всякие, но уж без этой злюки мы в Саммерсайде обошлись бы.

— Трикси, она великолепная учительница.

— Мне ли этого не знать? Я сама училась у нее в классе. Ничего не скажешь, знания она мне в голову вдолбила… но сколько я от нее наслушалась насмешек! А как она одевается! Папа терпеть не может плохо одетых женщин. Говорит, что рохлям у него в доме нечего делать. Но это мама ему прощает — считает, что для мужчины так думать естественно. Если бы ему надо было прощать только это! Бедный Джонни почти уже не смеет появляться у нас — так папа на него рычит. По вечерам я ухожу из дому, и мы с Джонни ходим по улицам и мерзнем, как паршивые собачонки.

Когда Трикси ушла, Энн вздохнула с облегчением и отправилась на кухню выпросить у Ребекки Дью чего-нибудь вкусненького.

— Что, завтра идете на обед к Тейлорам? — спросила всезнающая Ребекка Дью. — Надеюсь, этот старый бирюк будет вести себя прилично. Если бы они обращали поменьше внимания на его фокусы, он бы пореже их устраивал. Знаете, мисс Ширли, я уверена, он получает удовольствие, наводя страх на весь дом. Да, надо согреть молоко для Проклятого Котяры. Вот уж избалованная тварь!

Глава десятая

Когда на следующий вечер Энн вошла в дом Сайруса Тейлора, на нее сразу пахнуло холодом. Горничная провела ее в комнату для гостей — раздеться и привести себя в порядок. Поднимаясь по лестнице, Энн увидела, как миссис Тейлор шмыгнула из столовой на кухню. Ее бледное и усталое, но все еще милое лицо носило следы слез. Энн стало ясно, что Сайрус все еще не отошел.

Это подтвердила и Трикси, которая тихонько вошла в комнату для гостей и нервно прошептала:

— Ох, Энн, он совсем не в духе. Утром был ничего, и мы немного приободрились. Но Хью имел неосторожность обыграть его в шашки, а папа просто на стенку лезет, когда проигрывает в шашки. Да к тому же он застал Эсму перед зеркалом — стоит и любуется собой, как он выразился, — и, выйдя из ее комнаты, запер за собой дверь. А бедняжка просто думала, понравится ли ее наряд Ленноксу Картеру. Она даже не успела надеть свои жемчужные бусы. А взгляни на меня! Я не посмела завить волосы — папа признает только натуральные кудряшки… Что это за прическа — страшно посмотреть. Впрочем, как я выгляжу, неважно. Главное, что он с нами со всеми вытворяет. Выкинул цветы, которые мама поставила на обеденный стол, а она так старалась подобрать красивый букет… и не разрешает ей надеть гранатовые сережки. Давно уж он так не заводился, пожалуй, с прошлой весны, когда приехал с запада и увидел, что мама повесила на окна гостиной красные гардины — он, видите ли, больше любит лиловый цвет. Энн, миленькая, постарайся за столом побольше разговаривать, если он будет молчать. А то мы все пропадем!

— Постараюсь, — пообещала Энн, про которую Марилла в детстве говорила, что она никогда не закрывает рта. Но, с другой стороны, ей еще ни разу не грозило полное отсутствие собеседников.

И вот все уселись за стол — красиво накрытый, сверкающий серебром, хотя и лишенный цветов. Лицо миссис Тейлор было таким же серым, как и ее серое шелковое платье. Эсма — красотка, которой гордилась вся семья, с пепельными волосами, розовыми губками и незабудковыми глазами, — была так бледна, что казалась на грани обморока. Хью, толстый жизнерадостный подросток с круглыми глазами и волосами цвета пакли, выглядел понурым псом, которого привязали к забору. А у Трикси был вид школьницы, дрожащей перед трудным экзаменом.

Черноволосый и черноглазый доктор Картер носил очки в серебряной оправе и был, несомненно, очень презентабельный молодой человек. Правда, в бытность свою в Редмондском университете Энн считала его — тогда рядового преподавателя — надутым индюком. Но сейчас и он выглядел смущенным, видимо почувствовав неладное. Да и кто бы не почувствовал, глядя, как хозяин дома идет к своему месту во главе стола и плюхается на стул, не удостоив ни единым словом ни гостя, ни своих домочадцев.

Сайрус даже не стал читать предобеденной молитвы, и его жена, густо покраснев, прочла ее за него едва слышным голосом. Когда Эсма в начале обеда уронила на пол вилку, все, кроме Сайруса, подскочили от испуга — так натянуты были нервы. Сайрус же вперился в Эсму бешеным взглядом выпученных глаз, но не сказал ни слова. Потом он обвел тем же взглядом сидящих за столом, окончательно лишив их всех дара речи. Когда бедная миссис Тейлор положила себе на тарелку немного хрена, он и на нее бросил разъяренный взгляд, долженствовавший напомнить ей про ее слабый желудок. После этого миссис Тейлор не посмела съесть ни капельки хрена, хотя ужасно его любила и считала, что малое количество ее желудку не повредит. Но дело не ограничилось хреном — у нее вообще пропало всякое желание есть. У Эсмы тоже пропал аппетит, и обе они только вяло ковырялись в своих тарелках. За столом стояла гробовая тишина, лишь изредка прерываемая вымученными замечаниями о погоде, которыми обменивались Энн и Трикси. Трикси умоляюще смотрела на Энн, но та впервые в жизни не могла придумать хоть какую-нибудь тему для разговора. В голову приходили лишь совершенно идиотские фразы, которые просто невозможно было произнести вслух. Что такое? Околдовал их всех Сайрус, что ли? Подумаешь, какое дело — старый упрямец отказывается разговаривать! Энн просто не представляла себе, что это может ввести в транс стольких людей. И Трикси была права — он явно наслаждался тем, что испортил настроение всем присутствующим. Интересно, что он при этом думает? И что он сделает, если ему воткнуть в спину булавку? Энн хотелось дать ему пощечину, стукнуть линейкой по руке, поставить в угол, наказать, как избалованного ребенка. Ведь таковым он и был, несмотря на седые волосы и задорно топорщившиеся усы.

А главное, ей хотелось заставить его заговорить. Это будет для него самым чувствительным наказанием. Чем бы его ошарашить, чтобы он нарушил свой обет молчания?

Может, взять эту жуткую старомодную вазу, облепленную венками из роз, которая стоит на столике в углу, — какое мучение, наверное, стирать с нее пыль! — и шваркнуть об пол? Энн знала, что эту вазу дружно ненавидит вся семья, но Сайрус и слышать не хочет о том, чтобы отправить ее на чердак, а настаивает содержать ее в безукоризненной чистоте, так как она когда-то принадлежала его матери. Энн не колеблясь сделала бы это, если бы была уверена, что гнев Сайруса найдет словесное выражение.

Но почему молчит Леннокс Картер? Если бы он заговорил, то и она сумела бы поддержать разговор, а Трикси и Хью, возможно, тоже освободились бы от чар, которые связали им языки. Но Леннокс ел молча. Вероятно, он опасался, что любое замечание еще больше накалит обстановку.

— Мисс Ширли, возьмите маринованного чеснока, — едва слышно проговорила миссис Тейлор.

И тут в Энн взыграл какой-то чертик. Она взяла чеснок и, не давая себе времени одуматься, произнесла спокойным голосом, обращаясь к Ленноксу Картеру:

— Вы бы, наверное, удивились, доктор Картер, если бы узнали, что на прошлой неделе мистер Тейлор вдруг оглох?