Лечение от любви и другие психотерапевтические новеллы - Ирвин Ялом

Кроме того (как я смог оценить только позже, когда приобрел более объективный взгляд на самого себя), Саулу не повезло, что он обратился ко мне на той стадии моей профессиональной карьеры, когда я был нетерпелив и директивен и настаивал на том, чтобы пациенты сразу и полностью осознавали свои чувства по отношению ко всему, включая смерть (даже если это убиваю их). Саул позвонил мне примерно в то же время, когда я пытался разорвать любовную навязчивость Тельмы (см. «Лечение от любви»). Это было также в то время, когда я заставлял Марвина понять, что его сексуальная озабоченность на самом деле является замаскированным страхом смерти (см. «В поисках сновидца»), и неосторожно давил на Дэйва, пытаясь доказать, что его привязанность к старым любовным письмам была тщетной попыткой отрицания старения и физической слабости («Не ходи крадучись»).

Так что, плохо ли, хорошо ли, я решил сосредоточиться на письмах и заставить его открыть их за один, самое большее – два сеанса. В те годы я часто вел группы с госпитализированными пациентами, чье пребывание в больнице обычно было коротким. Поскольку я встречался с ними всего по нескольку раз, я стал сторонником того, чтобы помогать пациентам быстро формулировать реалистический список необходимых задач и терапевтических целей и концентрироваться на их успешном достижении. В своем разговоре с Саулом я положился на эти техники.

– Саул, как Вы думаете, чем я могу сейчас помочь? Что бы Вам больше всего хотелось, чтобы я сделал?

– Я знаю, что через несколько дней приду в себя. Я просто не могу ясно мыслить. Я должен написать доктору К. немедленно. Сейчас я работаю над письмом к нему, которое шаг за шагом описывает все детали случившегося.

– Вы планируете отослать письмо, прежде чем откроете те три письма? – Меня приводила в ужас мысль, что Саул разрушит свою карьеру каким-нибудь глупым действием. Я мог себе представить, какое недоумение отразится на лице доктора К., когда он будет читать длинное письмо Саула с оправданиями в том, в чем доктор К. никогда его не обвинял.

– Когда я думаю, что мне делать, я часто слышу Ваш голос, задающий рациональные вопросы. В конце концов, что этот человек может мне сделать? Разве будет человек вроде доктора К. писать обо мне в журнал уничтожающее письмо? Он никогда не опустится до такого. Это бы опозорило его так же, как меня. Да, я мысленно задаю себе те вопросы, которые бы Вы задали. Но Вы должны помнить, что я не мыслю чисто логически.

В этих словах прозвучал несомненный, хотя и завуалированный упрек. Саул всегда был заискивающим, и большую часть предыдущего цикла терапии мы посвятили изучению и исправлению этой черты. Поэтому мне было приятно, что он смог занять более твердую позицию по отношению ко мне. Но меня огорчило его напоминание, что люди в состоянии стресса не обязательно мыслят логически.

– 0'кей, тогда расскажите мне о Вашем нелогичном сценарии. Черт побери! Я подумал, что это никуда не годится. В моих словах прозвучала какая-то снисходительность, которой я вовсе не чувствовал. Но прежде чем я успел изменить свою реплику, Саул послушно стал отвечать. Обычно в терапии я обязательно возвращаюсь и анализирую подобные реплики, но в тот день на такие тонкости не было времени.

– Может быть, я брошу науку. Несколько лет назад у меня были тяжелейшие головные боли, и невропатолог прописал мне Х–лучи, сказав, что это, несомненно, мигрень, но есть слабый шанс, что это опухоль. Я подумал тогда, что моя тетка была права: со мной действительно что-то не в порядке. Примерно лет в восемь я почувствовал, что она утратила веру в меня и не слишком переживала бы, если бы со мной произошло что-то нехорошее.

Я знал из бесед, которые мы вели три года назад, что тетка, которая вырастила его после смерти родителей, была злобной и мстительной женщиной.

– Если бы это было правдой, – спросил я, – если бы она действительно так плохо о Вас думала, разве она стала бы так давить на Вас, чтобы Вы женились на ее дочери?

– Это началось только тогда, когда ее дочери стукнуло тридцать. Никакая беда – даже моя кандидатура на роль зятя – не могла быть хуже, чем одиночество дочери.

Проснись! Что ты делаешь? Саул сделал то, о чем ты просил – изложил свой нелогичный сценарий, а у тебя хватило глупости, чтобы увязнуть в нем. Будь внимательнее!

– Саул, каковы Ваши планы? Представьте, что Вы в будущем. Месяц спустя – Вы откроете эти письма?

– Да, несомненно, через месяц они будут открыты. Ну, подумал я, это хоть что-то. Больше, чем я ожидал. Я попытался достичь еще большего.

– Вы откроете письма до того, как отправите то письмо доктору К.? Как Вы сказали, я рационален, но, по крайней мере, один из нас должен оставаться рациональным. – Саул не выдавил улыбки. У него начисто отшибло чувство юмора. Я был вынужден перестать подтрунивать, так как терял с ним связь.

– Мне кажется разумным сперва прочесть их.

– Я не уверен. Я абсолютно ничего не знаю. Я знаю только, что за все шесть месяцев, что я провел в Стокгольмском институте, у меня было всего три выходных. Я работал по субботам и воскресеньям. Несколько раз я отказывался от светских приглашений, даже от приглашений доктора К., потому что не хотел покидать библиотеку.

Он ищет пути для отступления, подумал я. Он подбрасывает мне приманку. Не отвлекайся!

– Как Вы думаете, Вы откроете письма до того, как вернете 50 тысяч долларов?

– Я не уверен.

Я подумал: вполне вероятно, что Саул уже отослал деньги, и если это так, он запутается в своей лжи и поставит под удар всю нашу работу. Я должен был выяснить правду.

– Саул, мы должны начинать работу, опираясь на взаимное доверие, как и раньше. Пожалуйста, скажите мне, Вы уже послали эти деньги?

– Еще нет. Но я буду откровенен с Вами – мне это кажется разумным и я, вероятно, так и поступлю. Я должен сначала продать некоторое количество акций, чтобы собрать эту сумму.

– Ну, вот что я думаю. Очевидно, что Вы пришли ко мне для того, чтобы я помог Вам открыть эти письма. – Тут я слегка манипулировал – он этого не говорил. – Мы оба знаем, что в конце концов в следующем месяце Вы их наверняка откроете. – Более сильная манипуляция: я хотел превратить грубую догадку Саула в твердое обещание. – Мы оба знаем также – и я обращаюсь к Вашей рациональной части, – что глупо предпринимать важные непоправимые шаги до тех пор, пока Вы их не прочтете. Кажется, что главные вопросы – это когда – когда Вы их откроете? – и как – как я могу Вам помочь?

– Я должен просто сделать это. Но я не уверен. Я абсолютно ничего не знаю.

– Вы хотите принести их сюда и открыть в моем кабинете? Действовал ли я сейчас в интересах Саула или просто был вуайеристом [5] (как при посещении склепа Аль Каноне или при телерепортаже об открытии сейфа с «Титаника»).

– Я мог бы принести их сюда и открыть здесь вместе с Вами, и Вы позаботились бы обо мне, если бы я потерял сознание. Но я не хочу. Я хочу поступить как взрослый.

Браво! Против этого трудно возразить. Настойчивость Саула сегодня была впечатляющей. Я не ожидал такой твердости. Я только желал бы, чтобы она не служила защитой этого безумия с письмами. Саул в самом деле уперся, и, хотя я уже сомневался в своем выборе директивного подхода, я настаивал:

– Или Вы хотите, чтобы я пришел к Вам домой и помог открыть их там? – я подозревал, что у меня будут причины сожалеть о столь грубом давлении, но не мог остановиться. – Или как-то по-другому? Если бы Вы могли планировать наше совместное время, каким образом я мог бы лучше всего помочь Вам?

Саул не двигался.

– Не имею абсолютно никакого представления. Поскольку мы уже задержались почти на 15 минут и меня ждал другой пациент, тоже в кризисном состоянии, я с неохотой закончил сеанс. У меня осталось такое беспокойство за Саула (и за выбранную мною стратегию), что я хотел увидеться с ним на следующий день. Однако в моем расписании совсем не было времени, и мы договорились о сеансе через два дня.

Во время встречи с другим пациентом мне было трудно выкинуть из головы Саула. Меня поразило сопротивление, которое он проявил. Снова и снова я натыкался на непробиваемую стену. Совсем непохоже на Саула, которого я знал и который был так патологически услужлив, что многие люди эксплуатировали его. Две его предыдущие жены выставили ему совершенно невероятные условия развода, которые он не оспаривал. (Саул чувствовал себя таким беспомощным перед лицом чьих-то требований, что решил оставаться холостяком эти последние двадцать лет.) Студенты обычно добивались от него невероятных поблажек. Чаще всего он назначал слишком низкую цену за свои профессиональные консультации (и ему обыкновенно недоплачивали).

В каком-то смысле я тоже эксплуатировал эту черту Саула (но, уверял я себя, для его же пользы):– чтобы сделать мне приятное, он стал назначать справедливую цену за свои услуги и отказывал в тех просьбах, которые не хотел удовлетворять. Изменение поведения (хотя и вызванное невротическим желанием добиться моей любви и сохранить ее) раскрутило спираль адаптации и повлекло за собой многие другие благотворные изменения. Я попытался применить тот же поход с письмами, надеясь, что Саул по моей просьбе откроет их немедленно. Но, очевидно, я не рассчитал. У Саула откуда-то взялась сила противостоять мне. Меня бы порадовала эта его новая сила, если бы цель, которой она служила, не была столь саморазрушительной.