Властитель ледяного сердца - Марина Николаевна Александрова

– До определенного возраста младшие принцы и принцессы имеют постоянную… не помню слова, – нахмурилась она. – Нанку? – посмотрела она на Рика.

– Няньку, – поправил он ее.

– Да, у меня была такая с самого рождения. И поскольку моя настоящая мать умерла в родах, было вполне естественно, что я наивно полагала, что она и есть та, что подарила мне жизнь, – тяжело вздохнула она. – Когда мне исполнилось шесть, именно она решила подарить мне и смерть. Я не могу точно сказать, как именно ее уговорили отравить маленькую принцессу, пока от нее нет проблем, но то, что она сыпала отраву в мою еду, знаю точно. То был последний раз, когда я доверчиво принимала пищу из чужих рук. То был последний раз, когда я любила кого-то, верила кому-то. Меня спасли тогда, ее казнили долго и прилюдно. При всех членах императорской семьи. Наверное, именно тогда что-то изменилось во мне, – задумчиво пробормотала она. – Меня растили, как эталон женщины Аира. В строгости и послушании. Но было и еще кое-что, за что следует сказать спасибо Императору, были и отдельные учителя, которым следовало научить меня заботиться о себе и своем выживании. Это же было и его ошибкой. Нельзя было учить меня думать, должно быть, иначе я бы не выжила, а если бы выжила, то была бы гораздо счастливее и довольствовалась тем, что имела. Но, увы, Рик, в один прекрасный момент я поняла, что имею право не просто выживать для судьбы, что уготовил мне отец. Я имею право выбирать ее самостоятельно. Неслыханная дерзость, святотатство. Думала ли я о судьбах людей моей страны? Нет, мне было плевать. Покушения, интриги, ложь, заискивание и предательство, вот чем стал для меня дворец. А люди в нем казались жалкими вредоносными тварями, паразитирующими на мне и моей судьбе. Да, – жестко кивнула она, – я вцепилась в ту возможность вырваться на свободу всем, чем могла. А возможные жертвы? Пф, – фыркнула она, – мне это было безразлично, я привыкла заботиться лишь о себе, любить себя, поскольку больше это было никому не нужно. Так почему я должна была страдать за тех, кто так поступал со мной? За отца, что, спасая свою шкуру, продал меня? За братьев, что никогда не интересовались жизнью Империи, а лишь женщинами и выпивкой? За слуг, что за моей спиной ненавидели меня, рассказывая обо мне все, что было и чего не было, моим врагам. За кого из них я должна была пожертвовать собой, тем единственным, что у меня было? Полагаешь, что я бездушная тварь? Хладнокровная убийца, обрекшая на смерть десятки людей только в нашем путешествии и боги ведают сколько еще до того? Что ж, – горькая улыбка искривила ее губы, – ты прав, – уже тише добавила она. – Я не чувствовала ничего, когда по моей вине или от моей руки умирали люди. Я слишком рано поняла, что означает выживать любой ценой, и что легче просто никого не любить и никем не дорожить. Уже в детстве я знала, что нужна лишь для одного – отцу надо исполнить договор. Возможно, все это следствие отсутствия любви в детстве, я не знаю, но могу тебе с уверенностью сказать, еще два года назад я в ней не нуждалась совершенно.

Она тяжело вздохнула и посмотрела на едва пробившиеся солнечные лучи сквозь плотно закрытые шторы.

– Почему?

– Что? – словно очнувшись от собственных дум, подняла она взгляд на Рика.

– Почему ты говоришь об этом в прошедшем времени? – он спросил просто, без злости, но отчего-то стало обидно, что он не видит изменений, творящихся в ней. Появилась мысль, что возможно, зря она затеяла этот разговор по душам. Но тут же пришла и другая: как еще он может узнать ее, если она сама не откроет ему эту дверь.

– После того, как я применила магию Севера, – начала она, вновь погружаясь в не самые приятные воспоминания, – я только тогда узнала, какую «свободу» обрела. Я умирала, и смерть каждый день забирала частичку моих сил, здоровья, желание продолжать бороться. Тогда мне казалось, что лучше умереть, ведь после того, как ты проиграл битву, на кон которой ставил всё, смысла вставать на ноги вновь уже не было. Но…

– Но?

– Да, но появился один человек… Конечно, – тепло улыбнулась она, – человеком ее можно назвать лишь фигурально. Ведь каждый аирец знает сказку «о божьих слезах». Говорят, что однажды Бог Солнца, создатель всего сущего в этом мире, творец и отец жизни и мира, увидев то, сколько страданий творится на нашей земле, не смог сдержаться и заплакал. Он стоял в тени, дабы люди не могли заметить его переживаний, но его слезы, касаясь земли, рождались из тени и превращались в существ, лишь обликом своим походящих на людей. Они помнили боль создателя и несли ее через всю свою жизнь, стараясь исправить то, что казалось им неправильным и избавить Великого Отца от страданий. Это то, что рассказывают детям о таинственных монахах Дао Хэ, правда, вряд ли найдется хотя бы десяток человек, кто мог бы, положа руку на сердце, сказать, что видел хотя бы одного даосца. А ведь теперь я одна из таких людей, – усмехнулась она. – Дайли появилась именно в тот момент, когда я готова была принять смерть и отчетливо понимала, что держаться дальше мне не для кого и не для чего. Одна, в чужой стране, без денег, осуждаемая и проклятая, я была обречена. Нет дороги вперед, а позади все сожжено. Но Дэй… она кое-что показала мне, а после впервые в жизни мне протянули руку помощи, не держа кинжал за спиной. Именно она, и никто другой, вытащила меня со дна, показала, что если желать, то невозможного нет, и мир еще может наполниться красками. Она работала с моей жизненной энергией чи, чтобы я смогла оправиться от воздействия артефакта, и именно после этого я впервые ощутила изменения в себе.

– Изменения? – скорее машинально переспросил он, заметив, что она вновь замолчала.

Слишком многое сейчас переворачивалось в нем с ног на голову. К стыду своему, он и правда полагал, что перед ним избалованная заморская принцесса, не привыкшая, чтобы кто-то не исполнял ее капризов. Заносчивая, жадная до власти, самодовольная и глупая баба, решившая, что пусть сдохнут все, но все одно будет по ее. И только сейчас он в полной мере начинал осознавать, насколько он ошибался. В каком кошмаре жил этот ребенок, никому не нужный, никем не любимый, ненавидимый всеми и в то же время всем