Флорентийская чародейка - Салман Рушди

Она была на четверть века моложе его, ей исполнилось всего лишь двадцать два, и когда она попросила его показать окрестные рощи, Макиа отозвался на ее просьбу с готовностью влюбленного юнца. То, что его друг Аго повел себя точно таким же образом, отчего-то вызвало его крайнее неудовольствие. «При чем тут этот нахал? — подумал Макиа. — Неужели он тоже собрался за нами увязаться?» Это было весьма досадно, но, приходилось признать, в данных обстоятельствах неизбежно. И тут впервые стало очевидным, что принцесса обладает необыкновенным даром очаровывать: супруга Никколо, Мариетта, обычно ревновавшая мужа к любой юбке, отнеслась к намеченной прогулке с изумившим его энтузиазмом. «Разумеется, ты обязательно должен показать девушке наши владения», — проворковала она и тут же вручила им для пикника корзинку со съестным и бутылку доброго вина. Макиа мог найти этому лишь одно объяснение: «Мариетту кто-то околдовал», — решил он и даже нашел для себя ответ, кто именно мог это сделать: две колдуньи, которые появились в его доме. Однако, памятуя об известной пословице про дареного коня, он отбросил черные мысли и взыграл духом по поводу предстоящего развлечения. Через полчаса он вместе с Аго уже вышагивал рядом с принцессой и ее фрейлиной к дубовой роще их детства. Позади, на почтительном расстоянии, за ними следовал Константин с дюжиной янычар.

— Когда-то в этом лесу я сумел найти корень настоящей мандрагоры, — проговорил Аго.

Макиа видел, что его друг делает все возможное, чтобы произвести впечатление на женщин. «Бедняга, как он жалок», — подумал Макиа.

— Это было где-то здесь, — продолжал Аго, беспомощно оглядываясь вокруг.

— Вам нужна мандрагора? — небрежно спросила его Кара-Кёз на местном диалекте. — Взгляните-ка вон туда, там ее целые заросли.

И прежде чем кто-либо успел их остановить или хотя бы предупредить, чтобы они забили уши глиной, обе дамы подбежали к кустикам и стали выдергивать их из земли.

— Стойте, они сейчас заплачут! — взвизгнул Аго, неловко размахивая руками. — Мы все сейчас оглохнем, или сойдем с ума, или… — Он собирался сказать «умрем», но женщины посмотрели на него в полном недоумении. Обе держали в каждой руке по корню, но никаких воплей никто не услышал.

— Конечно, в больших дозах им можно отравиться, — спокойно сказала Кара-Кёз, — а так он совершенно безвреден.

Только теперь мужчины с изумлением осознали, что перед ними дамы, за которых сама мандрагора готова отдать жизнь без звука протеста.

— Прошу вас, только не пробуйте его силу на мне! — весело крикнул Аго, стремясь как-то замаскировать выказанный ранее испуг. — Иначе я буду обречен любить вас обеих до конца своих дней. — При этом не только его лицо, но и шея и руки приняли пунцовый оттенок, отчего всем стало ясно, что он уже влюбился, отчаянно и безнадежно, и никакие волшебные коренья ему не нужны.

К тому времени, как Аргалья со своими швейцарцами вернулся, чтобы сопроводить принцессу и Зеркальце в их новое жилище, в Палаццо Кокки дель Неро, вся деревушка от мала до велика подпала под очарование двух чужестранок. Даже куры и те кудахтали веселее и стали лучше нестись. Сама принцесса не прилагала никаких видимых стараний, чтобы завоевать расположение сельчан, но оно росло как бы само собою. В течение шести дней, проведенных ею в доме Макиавелли, принцесса гуляла с Зеркальцем по рощам и читала на разных языках стихи; она подружилась с детьми хозяев дома и даже предлагала помочь Мариетте на кухне, но та отклонила ее великодушное предложение. Вечера она с удовольствием проводила с Макиавелли в его кабинете, слушая, как тот читает отрывки из книг своих любимых авторов — Пико делла Мирандолы и Данте Алигьери, а иногда и строфы из «Влюбленного Роланда» Маттео Боярдо, графа Скандиано. «Ах! — воскликнула Кара-Кёз, услышав о неисчислимых страданиях героини. — Бедная, бедная Анджелика! У нее столько врагов и так мало сил, чтобы противостоять им или подчинить их всех своей воле!»

В деревне не осталось ни одного, кто не превозносил бы ее до небес. Охальник-дровосек Гальоффо давно забыл, что говорил о них обеих как о ведьмачках, которых хорошо бы трахнуть. Теперь он взирал на них с почтительным восхищением, исключавшим всякую мысль о плотских утехах. Местные кавалеры братья Фрозино объявили, что желали бы соединиться с красавицами супружескими узами. Оставалось неясным, состоит ли кто-нибудь из двух женщин в законном браке с Аргальей, но если это так, то они не собираются оспаривать его права. Если же выяснилось бы, что он холост, то братья заранее решили не ссориться и время от времени обмениваться женами. Дураков, подобных братьям Фрозино, в деревне больше не отыскалось, но все, включая женщин, утверждали, что благородные девицы очаровательны.

Если тут и примешалось колдовство, то оно наверняка было самого что ни на есть положительного свойства. Флорентийцы были прекрасно осведомлены относительно всех подлых приемов, которыми пользовались ведьмы того времени. Они вызывали злые силы, заставлявшие порядочных мужчин совершать неблаговидные поступки; колдовали с фигурками и иглами, чтобы насылать горе и болезни; вынуждали мужей бросать работу и делали их своими верными рабами. Однако ни принцесса, ни ее фрейлина не были замечены в применении черной магии. Если в их поведении и было что-то необычное, то это не вызывало никаких мрачных подозрений. Да, всем хорошо известно, что ведьмы любят бродить по лесам, однако прогулки обеих женщин под сенью дубов умиляли селян. Эпизод с найденной ими мандрагорой не получил широкой огласки, хотя странное дело: после этого Макиа, как ни искал в том месте, не нашел ни малейшего следа этого растения, так что они с Аго уже начали сомневаться, было ли все на самом деле.

Считалось, что ведьмы весьма склонны к запретной однополой любви, однако никого, включая самоё хозяйку дома Мариетту Корсини, не озадачивал тот факт, что женщины предпочитали спать в одной постели. «Просто им, наверное, так удобнее», — заплетающимся языком сказала она мужу, и Макиа сонно покивал, словно человек, хвативший лишнего за ужином. Любому было известно, что ведьмы обожают совокупляться с дьяволом, но в Перкуссине дьяволы не объявлялись, и никто не прибывал из ада в дыме и пламени домашнего очага, и никого из них не видели ни на крыше таверны, ни на колокольне. То была эпоха охоты на ведьм, и во время судилищ многие весьма уважаемые городские дамы вдруг начинали признаваться в отвратительных деяниях, в попытках завоевать сердца добрых людей с помощью заговоренного вина и ладана, а также менструальной крови или воды, налитой в череп мертвеца. И хотя вся Перкуссина действительно души не чаяла в принцессе Кара-Кёз и ее Зеркальце, эта любовь, за исключением разве что сексуально озабоченных близнецов Фрозино, носила чисто платонический характер. Даже лопоухий Аго, который, как сам сказал, решил любить принцессу до гробовой доски, в то время не мечтал о том, чтобы стать ее возлюбленным. Просто обожать ее на расстоянии уже казалось ему блаженством.

Среди тех, кто впоследствии исследовал восхождение к власти Флорентийской Чародейки, наибольшего внимания заслуживает труд Франческо Пико делла Мирандолы, племянника знаменитого философа Джованни, под названием «La strega ovvero degli inganni dei demoni» — «Ведьма и происки дьявола». Он пришел к заключению, что дурман всеобщего восторга, обволокший Перкуссину и быстро расползшийся по соседним местечкам, таким как Сан-Касциано, Валь-ди-Песа, Импрунета, и далее — в Биббионе, Фалтиньяно и Спедалетто, стал результатом очень сильных магических чар, силу которых решили испытать в новой среде обитания. С помощью тех же чар ей впоследствии удалось покорить и столицу. Слава, опередившая ее появление там, обеспечила тот благожелательный прием, который в других обстоятельствах мог бы перерасти во враждебность. Тот же Франческо сообщает, что когда Аргалья вернулся, чтобы ее забрать, то обнаружил у дома Макиавелли большую толпу сельчан, лица которых восторженно светились, словно произошло чудо или перед ними вдруг явилась сама Пресвятая Дева. Когда же на пороге дома показались пышно разодетые, убранные драгоценностями Кара-Кёз и Зеркальце, все, не сговариваясь, опустились на колени, будто ожидая благословения. И они его получили: принцесса, не произнося ни слова, одарила всех улыбкой и легонько взмахнула рукой. Когда кавалькада скрылась из виду, Мариетта Корсини, словно очнувшись от долгого сна, огляделась, громко вопросила, с чего это людям взбрело в голову топтаться на ее земле, и велела им немедленно разойтись. Как пишет Франческо, «селяне пришли в себя и никак не могли взять в толк, отчего все они оказались на этом месте. В недоумении почесывая головы, они стали расходиться — кто домой, кто в поле, кто в лес или к себе на мельницу».

Другой авторитет, Андреа Алкато, который считал, что от ведьм и их пособников спасают травяные настои и вегетарианство, видел в «перкуссинском инциденте» следствие неумеренного потребления в этой области мясной пищи, что способствует галлюцинациям и разгулу воображения. Бартоломео Спина в своем труде «De strigibus» — «О ведьмах», написанном спустя десять лет после сего знаменательного события, дошел до того, что предположил, будто Кара-Кёз довела всех жителей Перкуссины до состояния сатанинского исступления и вынудила их принять участие в черной мессе. Это обвинение мы полагаем абсолютно несостоятельным, ибо оно не подтверждается ни историческими документами, ни свидетельствами очевидцев.