Жизнь и труды Пушкина. Лучшая биография поэта - Павел Анненков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава XVI Зима 1827–1828 гг. и «Полтава»
Зима 1827–28 гг. – Стихи «То Dawe». – Существование Пушкина порывисто и беспокойно. – Просьба участвовать в открывшейся тогда Турецкой кампании. – Мысли его тревожны и смутны, упреки самому себе, стихотворения «Воспоминание», «Дар напрасный…», «Снова тучи надо мною…». – Отъезд в деревню летом 1828 г. и внезапное возвращение осенью в Петербург. – «Полтава». – История создания «Полтавы» в октябре 1828 г. – Личность Матрены-Марии Кочубей. – Стихи «Рифма, звучная подруга…». – Два пропуска в «Полтаве»: «Убитый ею, к ней одной…» и монолог Марии «Ей-Богу, – говорит она…». – Значение последнего, появление «Полтавы». – Впечатление, произведенное ею, замечания журналов. – Критика «Полтавы» в «Вестнике Европы» 1829 г. – Эпиграммы на Каченовского, «Отрывок из литературных летописей». – Дух, тон и манера Надоумки. – Замечания его на «Графа Нулина» и «Бал». – Подробности его разбора «Полтавы». – Суждение Надоумки о Пушкине при разборе VII главы «Онегина». – Суждение «Северной пчелы» 1830 г. о VII главе «Онегина». – Положение Пушкина в отношении к критикам и публике. – Отрывки из писем его по этому предмету. – Предисловие к «Полтаве», суждение альманаха «Денница» 1831 г. о поэме и двойственность ее плана, им указанная.
В начале зимы Александр Сергеевич покинул Михайловское, но мы уже лишены данных, чтобы хронологически следить за его переездами из столицы в столицу в конце 1827 и зимой 1828 гг.: следы людей пропадают скоро, если не помечены особенными обстоятельствами. По бумагам Пушкина и, преимущественно, по собственноручным числовым заметкам его на стихотворениях, которые нам служат руководствующей нитью, мы знаем только с достоверностью, что в мае месяце 1828 года был он в Петербурге и провожал тогда одного из своих приятелей за границу. На самом пароходе написано было стихотворение «То Dawe, Esqr» [130] и в тетрадях Пушкина помечено: «9 мая 1828 года. Море». В это время существование Пушкина делается порывистым и беспокойным. Месяц тому назад Пушкин, вероятно утомленный столичной жизнью, просил позволения участвовать в открывшейся тогда кампании против турок, но, разумеется, желание его не могло исполниться. Без сведений и необходимого приготовления к военному поприщу нельзя было разделять и славу войны. Мысли его становятся тревожны и смутны в это время, и часто возвращается он к самому себе с грустью, упреком и мрачным настроением духа. Стихотворение «Воспоминание» написано 19 мая, «Дар напрасный…» – 26 мая, а за ними следовало «Снова тучи надо мною…».
На лето он, по обыкновению, уезжает в Михайловское, но, против всех привычек, мы его снова уже находим в Петербурге в первых числах октября. Этот месяц всегда заставал его в деревне; теперь было наоборот: Пушкин является в Петербург и, в шуме дел, с неописанным жаром принимается за создание новой поэмы. В один октябрь месяц оканчивает он ее, не выезжая из города. Поэма эта была «Полтава».
Чрезвычайно быстро писалось новое творческое произведение под действием постоянного, неизменного вдохновения, в котором Пушкин нашел, как и всегда, отдохновение и целительную силу для нравственного своего существа. Как велико было напряжение его поэтического гения при создании «Полтавы», можно судить по цифрам, выставленным в конце каждой из песен ее и сохранившимся на клочках черновой рукописи. Там мы видим, что первая песнь кончена 3 октября, вторая – 9-го, третья – 16-го; другими словами, две песни «Полтавы» написаны были в 13 дней, исполненных еще, как видно по тем же бумажкам, обычных дел для Пушкина: посещения гостей и приемов. Со всем тем другой черновой оригинал ее, находящийся в тетрадях Пушкина, опять обнаруживает всегдашний труд поэта и нам уже известную манеру его: ставить указательные знаки своему вдохновению. Так, в первой песни, перед изображением Мазепы, мы встречаем коротенькие строчки: «Портрет Мазепы, его ненависть, его замыслы, его сношения с П. и К. (с Петром и Карлом), пиры, ночи» и вслед за ними стихи:Кто снидет в глубину морскую,
Покрытую недвижно льдом?
Кто испытующим умом
Проникнет бездну роковую
Души коварной?..
В той же песне, последним ее страницам, именно: путешествию казака с доносом на Мазепу (казак называется в заметках Пушкина по имени – Зуйкевич), описанию переговоров Мазепы с иезуитом и наконец первой вести о доносе [131] – всему этому предшествуют строки: «Зуйкевич едет, между тем сношения с иезуитом, известие о доносе». Такая же программа является у Пушкина и для Марии, и для подробностей, предшествующих Полтавской битве: «Мария, Зуйкевич, донос, ночь перед казнью, мать Марии, казнь, сумасшедшая, измена, Полтава». Тут обозначен весь ход поэмы, которого автор держался уже неизменно, со строгостию и властию над собственной фантазией, свойственными ему. Чрезвычайно любопытно следующее обстоятельство. В самом начале поэмы описание красоты Марии стоило, как видно, некоторых усилий Пушкину. Надо было обрисовать личность и поэтический образ Марии с простотой народного рассказа, но не входя в подделку сказочной речи. Пушкин марал свои стихи, возвращался к ним и снова заменял их другими. Как будто удивленный этой досадной остановкой на одном лице, он вдруг покидает его и под стихами о Марии начинает писать совсем другое:
Рифма – звучная подруга
Вдохновенного досуга,
Вдохновенного труда,
Ты умолкла, улетела,
Изменила навсегда!
Твой привычный, звучный лепет
Усмирял сердечный трепет,
Усыплял мою печаль!
Ты ласкалась, ты манила
И от мира уводила
В очарованную даль!
Ты, бывало, мне внимала:
За мечтой моей бежала,
Как послушное дитя;
То – свободна и ревнива,
Своенравна и ленива —
С нею спорила шутя.
. . . . [132]
Сколько раз повиновался
Резвой прихоти твоей,
Как любовник добродушный,
Снисходительно послушный
. . . .
О, когда бы ты явилась
В дни, как еще толпилась
Олимпийская семья!
Ты бы с ними обитала,
И как пышно бы блистала
Родословная твоя!
Взяв божественную лиру,
Так поведали бы миру
Гезиод или Омир:
«Феб однажды у Адмета,
Близ тенистого Тайгета,
Стадо пас, угрюм и сир.
Он бродил во мраке леса
И никто, страшась Зевеса,
Из богинь или богов
Навещать его не смели —
Бога лиры и свирели,
Бога света и стихов!
Помня первые свиданья
Утолить его страданья
Мнемозина лишь одна
. . притекла
. . . .
Далее следуют бессвязные строки, которые, вероятно, хорошо понимал автор их, но из которых теперь мы можем только извлечь приблизительную догадку о конце стихотворения: Диана сокрыла от гневного Зевеса, ночью и в чаще леса, дочь, рожденную Мнемозиной от Аполлона: дочь эта и была Рифма [133] . Набросав свое стихотворение, Пушкин возвращается к Марии и продолжает ее портрет:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});