Язык текущего момента. Понятие правильности - Виталий Костомаров

В силу своей свободы и подвижности русская акцентология составляет особо запутанный клубок противоречий, порождающий неопределённость в людских заботах при установлении нормы. Язык терпеливо сносит смену места ударения, пока сохраняется (для русских, привычных к таким подвохам и ищущих за ними смысловые различия)узнаваемость слова – чёткость ударной гласной и редукция остальных. Но при этом и русские нередко теряют возможность системно предугадывать нормативную правильность, колеблются и традиционно настроены на вопрос: «А всё-таки как это по-русски правильно?»

Рассмотрим три примера нелёгкого установления нормы, волнующих русских и, надо думать, затрудняющих иностранцев.

Среди двусложных слов женского рода на – а/-я немногие, связанные с профессиональными сферами, имеют ударение на втором слоге (броня́, кирка́, межа́, фата́, фреза́, лыжня́) и с различным успехом прорываются в общую массу с ударением на первом. Идя против, казалось бы, системной тенденции, словари утверждают нормой лыжня́, указывая с запретом или допуском лы́жня. Во имя торжества культурно-педагогической традиции они даже не упоминают широко распространённое среди электриков и шофёров искра́.

Неохотно нормализуется петля́ под непреодолимым влиянием речи ткачей, циркачей, авиаторов, особенно в связи с героическим исполнением пилотом, штабс-капитаном П. Нестеровым мёртвой петли́ и популярностью велогонки «Тур де Франс» – большая петля́, или модой на синтетические чулки, колготки, на которых то и дело поехала петля́. При этом устойчиво сохраняется и явно устаревает пе́тля, прежде всего во фразеологизме лезть в пе́тлю.

Слово фо́льга в значении «тончайшая плёнка из золота для ручного золочения» вышло из употребления с появлением гальванических приёмов и забвением самого предмета. Однако оно вновь появилось в общем языке как вторичное заимствование из речи металлургов уже с профессиональным ударением фольга́ – название алюминиевой обёртки для жарки или упаковки продуктов, обогатившей наш быт. Лишь немногие нынешние словари вообще вспоминают слово со старым нормативным ударением, помечая спец., устар.

Профессиональное ударение электриков и шофёров искра́, вопреки, казалось бы, системной тенденции, не получило прав нормы, и нормой остаётся сегодня старая и́скра. Пример показывает взаимодействие динамики языка и культурной традиции.

Можно провести много примеров того, как структура социума «поправляет» динамику языка и осложняет работу кодификаторов. Юристы и судьи твёрдо стоят за при́говор и осу́жденный, моряки – за компа́с и Мурма́нск, горняки – за ру́дник и до́быча, художники – за ста́нковую живопись, а военные – за станко́вый пулемёт. В профессии – это закон, не соблюдающего закон не сочтут своим. За пределами профессии, кроме, пожалуй, судейских чинов и живописцев, сами профессионалы пользуются традиционной общей нормой: пригово́р, осуждённый, ко́мпас, Му́рманск, рудни́к, добы́ча, станко́вый.

Распространяется ударение тво́рог вместо творо́г. Оправданное передвижкой в падежных формах творога́, творогу́, творого́м и ставшее подвижным, ударение захватило исходную форму и стало менять остальные: тво́рога, тво́рогу, тво́рогом. Слово предстаёт исключением, потому что системно однородная группа таких слов с исходом на – ог (итог, налог, острог, подлог, порог, предлог, чертог – всего около 80) стремится избежать изменения ударения: ито́г – ито́га, ито́гу… ито́гu, ито́гов… Но в этой группе слов явно завелась червоточина, покушающаяся на акцентологическую замкнутость.

Началось всё, скорее всего, с «прыжка» ударения в словах сапог и пирог, точнее говоря, в форме множественного числа этих слов, а затем произошли изменения во всей парадигме. Можно уловить здесь некий отзвук идеи двойственности: пара сапог, два сапога пара. Эти два слова ушли от неподвижного ударения (сапога́, сапогу́, сапоги́, пирога́, пирогу́, пироги́) не так уж решительно. Дурной пример заразителен, но, пережив самую́ возможность перемещения, ударение в слове творо́г вернулось – парадоксально – к неподвижности только на другом слоге, будто желая прощения за измену. Трудно угадать, каким было бы при необходимости (скажем, для обозначения сортов) множественное число этого вещественного имени: творо́ги (как поро́ги, нало́ги), твороги́ (по примеру сапоги́, пироги́), творога́, теперь же наверняка – тво́роги.

Кодификаторы, лексикографы и даже грамматисты, как всегда, ждут конца интриги и стремятся поспеть за нормализацией: то констатируют (и отвергают) появление варианта, лет через десять-двадцать смягчают помету, полупризнают вариант. При замедленной нормализации их терпение бесконечно.

Ревнители правильности, особенно из старшего поколения, согласиться с этим не способны. В статье «Из жизни словарей» (ЛГ. 2012. № 46–47) читаем: «Единственно правильным является ударение творо́г! А как же иначе! Вот смотрите: творожо́к, творо́жник, творо́жистый, творо́жащийся… Во всех этих словах ударение падает на вторую часть слова, и поэтому творо́г и только творо́г истинно верно!» Автор забавно не заметил, что творожо́к, в котором о из суффикса – ок/-ек, опровергает его доказательство, свидетельствуя как раз о перемене места ударения (иначе было бы творо́жек). И ещё: неужели сам автор склоняет творо́г, творо́га, творо́гу, творо́гом?!

Для меня, привыкшего к форме творо́г (с младенчества так учили в семье, так говорили все вокруг), хотя и перемещающему ударение при склонении: говорю дайте творога́ (а не творо́га), одним творого́м (а не творо́гом) сыт не будешь. Новоявленные тво́рог, тво́рога, тво́рогом совершенно неприемлемы. Но, видимо, пора меняться, чтобы не быть белой вороной.

На днях попросил в магазине: «Дайте творога́», – а продавщица не понимает; повторил внятно и проще: «Творо́г дайте», – опять не поняла, показал пальцем, она раздражённо бросила: «Ах, тво́рог, сразу так бы сказали!» Мои друзья неуверенно успокоили: девушка, мол, скорее всего, нерусская, как многие работники московских супермаркетов. Вопреки их мнению и своему, даже вопреки авторитету «Литературной газеты» думаю, что в ближайших будущих словарях можно ждать новых помет: тво́рог и (не реком., устар.) творо́г.

О причинах смены норм чаще всего можно лишь гадать. Ясно, что, обретя свободу передвижения хотя бы в одной форме, ударение легко меняет своё место, но трудно объяснить, почему другие слова той же структуры этой свободы не вкусили. Примером могли служить односложные слова вроде стог, развившие с конца XVII столетия, по крайней мере в московском наречии, форму множественности стога́ наряду с формой сто́ги, а вскоре и похоронили её, так же как дома́, города́ сменили до́мы, го́роды. В принципе, исторические формы сохраняются в случае смысловой особости: в Средние века́ и в кои-то ве́ки. Здесь можно ещё полагать действие каких-то таинственных законов созвучия.

Впрочем, хрестоматийные чуло́к (чулка́, чулки́, чуло́к) и носо́к (носка́, носки́, носко́в), а также многие другие частные нормы даже в случаях более очевидного колебания вариантов закостенело абсолютизируются кодификаторами, насаждаются школой и закрепляются в речевой практике под внимательным надзором русского лингвоцентричного образованного общества. Явно не дождаться, чтобы признали, например, кило́метр (хорошо бы опросить, не больше ли половины неумудрённого населения так говорит) или допустили ради разумного равновесия термоме́тр, бароме́тр, спидоме́тр, что, конечно, хуже, потому что приборы измерения мы заимствовали раньше метрических мер.

Многозначительно, наконец, то, что колебания, поразившие слова творо́г, пиро́г, сапо́г, охватывают, вопреки усилиям ревнителей традиции, иноязычные слова сходной структуры. Кроме диало́г, катало́г, некроло́г, которые постоянно сопровождаются ошибками: ката́лог, некро́лог. Напомним многосложные нерусские названия учёных на – о́лог; произносимое нередко и часто насмешливо – оло́г (но не в случае знатоков русской геральдики, поклоняющихся генеало́гу А. Бобринскому!): архео́лог, био́лог, венеро́лог, гео́лог, гинеко́лог, ихтио́лог, кардио́лог, ларинго́лог, лексико́лог, методо́лог, невро́лог, онко́лог, психо́лог, рентгено́лог, социо́лог, тексто́лог, техно́лог, травмато́лог, физио́лог, фило́лог, эпидемио́лог.