Жизнь и пиратские приключения славного капитана Сингльтона - Даниэль Дефо

Приблизительно месяц спустя после того, как все наши экипажи соединились, мы согласились, — так как Эйвери был без корабля, — разместиться всем нашим на португальском военном корабле и шлюпе и отдать капитану Эйвери и его экипажу в полное их распоряжение испанский регат со всей оснасткой и со всем оборудованием, пушками и боевыми припасами. И так как были они безмерно богаты, то заплатили нам за это сорок осьмериков.

Затем мы стали обсуждать, что нам теперь предпринять. Капитан Эйвери, нужно отдать ему справедливость, предложил нам построить здесь городок 268, устроиться на берегу, возвести сильные укрепления и фортификационные постройки. Богатств у нас было достаточно, при чем мы могли бы увеличить их, стоит нам только захотеть, и мы, поселившись здесь, могли бы с успехом бросить вызов всему миру. Но мне удалось убедить капитана, что это место не безопасное для нас, если мы будем продолжать промышлять набегами, ибо тогда все нации Европы и, уже, во всяком случае, этой части света постараются истребить нас без остатка; если же мы решимся жить здесь в уединении и устроиться, как честные люди, бросивши пиратские дела, тогда, понятно, мы сможем устроиться и поселиться, где вздумается. Но в таком случае, сказал я ему, самое лучшее будет столковаться с туземцами и приобрести у них кусок земли где-нибудь в глубине острова, на судоходной реке, по которой смогут ходить для развлечения лодки, но никак не корабли, могущие угрожать нам; устроившись, завести скот — коров и коз, которыми кишит эта страна, — и тогда зажить здесь не хуже любого мирного обывателя. Я признал, что считаю это лучшим исходом для тех, кто хочет бросить пиратство и успокоиться, но одновременно с этим не желает возвращаться на родину и лезть в петлю, то есть рисковать этим.

Капитан Эйвери, хотя открыто и не заявлял, к чему он лично больше склоняется, пожалуй, все же был против моего предложения селиться в глубине страны. Более того, ясно было, что он поддерживает мнение капитана Вильмота, что нужно устроиться на берегу и в то же время не прекращать набегов. Так они и порешили. Но, как я узнал впоследствии, приблизительно пятьдесят человек из их людей отправились в глубь страны и там обосновались. Не знаю только, там ли они еще теперь и сколько их осталось в живых. Но думается мне, что они еще там, и число их увеличилось значительно, ибо, как говорят, среди них есть несколько женщин, хотя и немного. Дело в том, что они впоследствии пленили направлявшееся в Мочу голландское судно и захватили на нем пять женщин и трех или четырех девочек-голландок. Три из них вышли замуж за некоторых из наших и отправились с ними жить на их новой плантации. Но об этом я говорю только понаслышке.

Итак, по мере того, как мы проводили здесь время, наши, — заметил я, — все сильнее расходились в мнениях. Одни были за то, чтобы идти одним путем, другие — другим путем, и под конец я стал бояться, что они разделятся 269 , и может оказаться, что нам не удастся набрать людей в количестве, достаточном для того, чтобы управлять большим кораблем. Поэтому я, заставши капитана Вильмота наедине, принялся говорить с ним об этом, но вскоре обнаружил, что он сам склонен оставаться на Мадагаскаре и, так как на его личную долю приходилось большое количество добра, то втайне подумывает о том, каким бы путем лучше пробраться на родину.

Я принялся доказывать невозможность этого и указал на опасность, которой он может подвергнуться: он попадет на Красном море в руки воров и убийц, которые ни в каком случае не дадут такому, как у него, богатству ускользнуть из их рук, а не то попадет он в руки англичан, голландцев или французов, которые наверняка повесят его, как пирата. Я рассказывал ему о путешествии, которое совершил с этого самого места к африканскому материку, и о том, сколько пришлось пройти пешком.

Коротко говоря, ничто не могло разубедить его в намерении отправиться на шлюпе в Красное море, высадиться там, посуху пройти в Великий Каир 270, расположенный не далее, чем в восьмидесяти милях, а оттуда, по его словам, из Александрии 271 можно уплыть в любую часть света, куда только будет угодно.

Я указал на опасность, да, в сущности, на невозможность, пройти через Мочу и Джидду 272, не подвергаясь ответному нападению, если пробиваться силой, или не подвергаясь грабежу, если идти мирно. Все это я излагал так усердно и так убедительно, что под конец, хотя сам он и не пожелал меня слушать, ни один из его людей не согласился пойти с ним. Они сказали ему, что пойдут под его предводительством куда угодно, но этот путь означает — вести и его самого и их на верную смерть, без всякой возможности избежать ее или как-нибудь повлиять на исход дела. Капитан в связи с этим, очевидно, обиделся на меня и сказал даже несколько крепких слов. Но я возразил ему на все только тем, что советы даю ему ради его же собственной пользы, что если он этого не понимает, то вина в том его, не моя, что я не запрещаю ему уходить и не пытаюсь отговаривать, кого бы то ни было, идти с ним, хотя путь ведет на верную погибель.

Как бы то ни было, горячую голову не скоро остудишь. Капитан так распалился, что покинул наше общество, с большей частью экипажа перешел к капитану Эйвери и порвал с нами, забравши всю нашу казну, что, кстати, было не очень честно с его стороны, так как мы уговаривались делить все барыши независимо от того, велики ли они или малы, здесь ли участники их или отсутствуют.

Наши немного поворчали на это, но я успокоил их, как только мог, и сказал им, что нам легко добыть столько же, — стоит нам всего лишь усердно взяться за дело. Капитан же Вильмот сам положил добрый почин, ибо, после того, как он начал, теперь никто не будет делить с ним добычу. Этим случаем я воспользовался для того, чтобы склонить их к моим дальнейшим планам — обшарить восточные моря и попытаться самим разбогатеть не хуже господина Эйвери, который действительно нахватал огромные богатства, хотя и вдвое меньше того, что рассказывали об этом в Европе.

Нашим так понравилось мое бодрое, решительное настроение, что они заверили меня, что все до единого пойдут со мной, куда ни поведу я их, — хоть вокруг всего света. Что же до капитана Вильмота, они с ним дела иметь не желают. Это дошло до его сведения и привело его в такую ярость, что он грозился перерезать мне глотку, если только я сойду на берег.

Я узнал об этом частным путем, но совсем не обратил внимания на это. Правда, теперь я остерегался разгуливать так, чтобы он мог застичь врасплох, и всегда ходил в сопровождении многих товарищей. Как бы то ни было, под конец капитан Вильмот повстречался со мною; мы очень серьезно обсудили дело, и я преподнес ему шлюп, чтобы он уехал, куда ему вздумается, а если это его не устраивает, я предложил взять себе шлюп и отдать ему большой корабль. Но он отказался и от того и от другого и только попросил меня оставить ему шестерых плотников, которые были у меня лишние, чтобы они помогли его людям достроить шлюп, который начали сооружать еще до нашего появления наши, лишившиеся корабля. На это я охотно согласился и уступил ему еще кое-кого, кто был ему нужен. И они в короткий срок построили крепкую бригантину, способную нести четырнадцать пушек и двести человек.