Словарь лжеца - Эли Уильямз

– Нет, что вы, не так! Вычеркните это из своих книжек!

Трепсвернон закопошился.

– Боже правый, бедняга, нет же! – София смахнула со щеки рожденную весельем слезу. – Ах, простите меня.

Трепсвернон ждал.

– Я не привыкла сообщать свое настоящее имя кому бы то ни было… – Она умолкла, дабы погладить Тите-кота, спавшего рядом. – Боюсь, вы застали меня в миг импровизации, когда я представлялась.

– Если не ошибаюсь, – произнес Трепсвернон, который не ошибался, – представил вас этим именем Фрэшем.

– Вот как? – Смех Софии флейтою взмыл вверх. – Похвальная зоркость к подробностям, конечно. Уверена, вы правы. Мы хорошая артель, Теренс и я – мне порой гораздо полезнее в таком следовать за ним. Не опровергать его реплику, а, возможно, немного развивать ее. Но я вижу, что расстроила вас, – произнесла она откровенно и с гримаской извиненья, – и мне жаль, что я не сообщила вам правду. – Она выпрямилась и улыбнулась, кожа у глаз разгладилась. – Имена, в конце концов, пешечка, не должны иметь такого значенья.

– Я б Фрэшем ближе того расстояния, на какое способен его отпихнуть, к себе не подпускал бы, – произнес Трепсвернон.

– Да, – сказала София и убрала свою руку от его руки.

– И, быть может, – вы меня простите, – наверное, я понимаю о нем – его – больше, нежели вам уже может быть известно.

– Думаю, известно мне и так уже почти все. Я знаю почти все о многом – или многое почти обо всем, смотря что лучше звучит.

Сжатость и решительность были необходимей дыханья.

– Вчера я видел его, – произнес Трепсвернон. – Вчера, прошлым вечером…

– В частности, – сказала София, когда они свернули за угол к верхней площадке лестницы, – могу себе представить, что видели вы его в чьем-то обществе?

Лодыжку Трепсвернона боднул кот.

– И, – продолжила София, – вероятно, он был как-то неопределимо неодет? Ох, пешка, – тут она коснулась его руки, – вы с виду и впрямь как-то встревожены.

– Извините, – ответил он. Затем – громче: – Для вас это не имеет значения?

– Очень мало что имеет для меня значение. – Она сжала ему руку. Казалось, заботят ее лишь его заботы. – Опрометчивость, неверность… – Казалось, мысль покидает ее, едва произнесена, как будто всю эту тему София находила совершенно скучной. Она вгляделась в его лицо. Всего лишь пять минут назад он бы отдал все что угодно за такую близость к ней, такое пристальное ее вниманье. – Меня это не особенно интересует, наверное, – сказала она. – Если я могу быть с вами откровенна, мистер Трепсвернон.

– Разумеется, – ответил он.

– Я прекрасно отдаю себе отчет, как Теренсу нравится себя вести. – Она слегка скривилась. – Но правда, выслушайте же меня – Опрометчивость, вести себя. Всего ничего на этом острове, а я уже как дома с этими вашими невнятными эвфемизмами.

– Вести себя, ввести себя…

– Резвиться, куражиться. – Она вступила, словно ей нравится играть в слова, нравится, если ее подначивают. – У вас же тоже, думаю, есть свои секреты? – Трепсвернон ничего не ответил, и София примолкла, после чего обратила очи горе. – Вы считаете меня жестокой за то, что я так говорю. Вы обижены.

– Не мне судить. – Трепсвернон позволил ей еще раз обаятельнейше досмеяться. Стиснул челюсти покрепче. – Фрэшем – идиот.

– Само определение идиота, – проговорила София. – Однако, идиот он полезный. И вполне милый: пообещал удостовериться, что «Суонзби» особо подчеркнет Россию в своей статье о шахматах только ради меня, а это, я считаю, почти что любовный подарок, каким вообще способна быть статья в энциклопедии.

– Зачем вы здесь?

– По правде, – ответила София – и как-то сдулась, видя, что ей не предлагают никакую игру, – дабы убедиться, что вы получили приглашение на сегодняшний вечер. Могу вам обещать, что событие это будет гораздо живее, чем даже то, на каком мы с вами познакомились.

– Вам известно про сегодняшний вечер?

– Вы говорите с тою, кто его устроил.

Софии Несливковне понравилось изумление Трепсвернона, и она мягко подтолкнула его локтем в бок.

– Теренс говорил, что вы окажетесь слишком нежны для такого вечера или сочтете его чересчур вульгарным, но я просто уверена, что вам понравится. Расслабить все эти члены. Что будет больше по душе лексикографу, нежели точно определенное? Ну-ну, ни к чему такое серьезное решительное личико, Питер.

Питер-ханжа. Питер шепелявящий чопорный резонер. Потрясенье от того, что он услышал свое имя из ее уст, не перевернуло все вверх тормашками, не вынудило сердце его взорваться странным новым цветом. Трепсвернон убрал руку.

– Боюсь, у меня на сегодняшний вечер другие планы.

– Чепуха, – произнесла София. – Лжец из вас ужасный, и мне бы хотелось, чтоб вы пришли. Повелеваю вам.

– Повелеваете?

София закатила глаза.

– Я не просто описываю приглашение, но еще и предписываю его. Приходите! Расслабьтесь! Немножко потех меж статуй и всякого-якова.

– Жуть пробирает как раз от всякого-якова, – проговорил Трепсвернон.

– Жуть, ох Боже правый, – сказала София. – Я нисколько не шучу, говоря, что вы не пожалеете.

– Это… не подобает… – произнес Трепсвернон, но скорее пробормотал слова, а она вроде бы не терпела его ответов.

– Не пожалеете – это я не из-за… Господи, да что ж там вас так пугает… мерзостности и марания ваших пальчиков распутством…

– Прошу вас, не насмехайтесь надо мною, София, – сказал Трепсвернон и попробовал взглянуть на нее свысока.

– Я б и не осмелилась, – ответила София. – Простите меня.

Она подалась вперед и поцеловала его – легонько, как бы ставя на щеке крестик.

– Есть пароль, который вам сегодня вечером нужно будет произнесли, дабы попасть внутрь, – сказала она. – Теренс раньше посмеивался от мысли, что вас не впустят, если у дверей вы станете шепелявить, пытаясь угадать шибболет. Скажите же что придете, – договорила она.

Трепсвернон не шевельнулся. Она приблизилась, словно бы намереваясь что-то прошептать ему на ухо, но он отвернул голову и слегка отступил. Тогда София рассмеялась – полно и ясно – и ушла, спустилась по лестнице как раз в тот миг, когда служащие «Суонзби-Хауса» вступили в здание. Все по очереди они приподнимали перед нею шляпы, вливаясь с улицы в вестибюль.

Она посмотрела наверх, чтобы встретиться с ним взглядом, но Трепсвернона уже не было видно.

Я – ясно (воскл.)

Я бы могла перечислить некоторые существительные, глаголы и прилагательные того, что было потом. Могла бы выбрать их все или избрать те, что кажутся наиболее очевидными или самыми для меня значимыми, – или же те, какие большинство считает самыми полезными, весомыми, выразительными. Еще я бы могла не пожалеть времени и выложить последовательно весь