Семьсот километров любви - Екатерина Дибривская

45. Москва

С отрешённостью сижу над раскрытым чемоданом. Чуть не плачу от досады. Силюсь найти название той вещи, которую держу в руках, и... не могу.

– Мам, мама! – кричит, видимо, не впервые, прямо на ухо Катюша. – Ты уверена, что тебе нужен этот кардиган? Может, лучше возьмёшь свитер и толстовку? Я читала, что из-за влажного воздуха еврозима ощущается холоднее, чем у нас. Ближе к Питеру, пожалуй.

– Кардиган, – перекатываю во рту позабытое слово и откладываю вещицу в сторону. – Я не знаю, чего он запланировал. Музеи, театры, рестораны... Уверена, что-то из этого обязательно будет в списке. Пожалуй, нам стоит взять хотя бы по одному комплекту приличной одежды на выход.

– Тогда возьми серое платье и этот кардиган, – советует дочь. – И я возьму то, похожее, помнишь? Будет фэмили лук.

– Здорово ты придумала, Катюш, – улыбаюсь дочке, – давай так и поступим.

В моих планах сделать как можно больше снимков с моими любимыми людьми. В моих планах окружить их счастьем, любовью и заботой.

Я снова верчу в руках кардиган и укладываю в чемодан. Туда же отправляется серое платье, флисовая пижама, водолазка, свитер, тёплые брючки, несколько комплектов белья, аптечка.

Хотя от неё становится всё меньше толку.

Вторая часть моих лекарств отправляется в маленький рюкзачок, который я возьму с собой в салон. Экстренные препараты на все случаи моей жизни.

Паллиативная терапия, теряющая свою актуальность.

Когда со сборами покончено, я подготавливаю одежду в поездку и иду проверить, управилась ли Катя.

А когда собраны мы обе, мы отправляемся на ужин к моим родителям. Я лишь надеюсь, что благоразумия моей матери хватит на то, чтобы не заводить старую шарманку при моей дочери.

Я не хочу пугать свою девочку. И не хочу, чтобы она случайно рассказала об этом разговоре в поездке. Я обязательно решу все вопросы после. В новом году. С новыми силами. Не сейчас.

Мне нужно ещё немного времени. И небольшое новогоднее чудо. Я ведь прошу не столь многого, разве нет?

В доме моего детства пахнет свежей выпечкой, сладкой сдобой. Запечённый румяный картофель, курочка с хрустящей корочкой, замысловатый салат, мясная нарезка и бутерброды с красной икрой. Совсем как в новогоднюю ночь.

Горло сжимается в болезненном спазме, когда я понимаю, что именно делают родители. А глаза наполняются слезами от того, чего они не сделали. Хотя это и больше в их духе, но они не запретили мне самостоятельно выбирать, как провести эти дни.

Как в детстве сажусь рядом с папой на диване, кладу голову на его плечо, и он крепко сжимает мою руку.

– Ты счастлива, девочка моя? С ним счастлива?

– Я очень счастлива, пап. Ты даже себе не представляешь, какой он замечательный. Мне жаль, что я не встретила его раньше...

– Главное, что ты встретила его вообще и рискнула быть счастливой. Ты всегда была послушной девочкой, и я искренне рад, что в такое непростое время ты сумела проявить характер и отстояла своё право выбирать.

– Я бы сдалась, – признаюсь ему и улыбаюсь сквозь слёзы, – это всё он, Игорь. Тянет меня и тянет. Не даёт опускать руки.

– Зря ты ему не сказала, – тихо говорит мне папа. – Я уверен, он ради тебя всю землю бы перевернул. Нашёл бы выход.

– Шансов практически не было ещё тогда. А теперь – и подавно. – возражаю я отцу. – Я счастлива и любима. Я не хочу, чтобы это сменялось на жалость и разочарование. Это моё решение, моё право.

Отец не спорит, но я вижу, что он не доволен моими словами. Что ж, других у меня нет. Осталось немного: сразу после нашей поездки я планирую рассказать Игорю правду. И, если я увижу хоть каплю сомнения в своём мужчине, я сама попрошу его оставить меня навсегда. Потому что просто не вынесу, если это будет его решением.

На удивление мама никоим образом не выказывает недовольства. Хотя лекции были прочитаны сотню раз, и, вероятнее всего, она просто понимает, что я не откажусь от поездки за пару часов до отъезда.

Сегодня мы с Катюшей выдвинемся в Санкт-Петербург, завтра навестим маму Игоря, Глафиру Романовну, и бывшую жену Марину с её мужем, заберём мальчиков, и уже послезавтра с самого раннего утра мы отправимся в наше путешествие.

И я отчаянно молюсь о том, чтобы пройти его до конца.

Мама долго не выпускает меня из своих объятий, отец крепко целует мою макушку, Поля порывисто обнимает и звонко расцеловывает, еле сдерживая слёзы, а на вокзал неожиданно отвозит Катин отец.

– Чего они все так прощались, словно мы уезжаем не на две недели? – спрашивает Катюша уже в поезде.

Я выдавливаю слабое объяснение:

– Просто мы впервые будем праздновать Новый год отдельно.

– Это правда, что как Новый год встретишь, так его и проведёшь? Круто, что мы проведём его в Европе, да? Ты рада, что мы едем с дядей Игорем, Никитой и Мишкой? Вы, наверно, скоро поженитесь?

Катя сыпет вопросами, на которые я совсем не хочу отвечать. Умалчивать, ловко менять тему – это одно, а открыто обманывать – это совсем другое.

Хотя, я чувствую, что скоро у меня вырастет нос как у Буратино. Потому что моё молчание и методы смены тем всё больше походят на банальное враньё.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И это совсем не ложь во спасение. А моё эгоистичное стремление прожить ещё один день в любви, согласии и счастье.

И чем больше я отмалчиваюсь, тем больше мрачнеет объект моих чувств. Он думает, что ему нужна эта правда. Вынужденно я дам ему её. Больше не могу тянуть. И так вышли все немыслимые сроки.

И я боюсь, что нас обоих ждёт разочарование.

Ночь в поезде не приносит мне желаемого облегчения. Я практически не спала и сотню раз пожалела, что настояла на своём. Билеты на