Месс-Менд, или Янки в Петрограде - Мариэтта Шагинян

С этими словами Туск осушил свой бокал, поклонился и вскочил с чемоданом и портфелем в поджидавший его кабриолет.

51. ГЕНЕРАЛЬНЫЙ ПРОКУРОР ШТАТА ИЛЛИНОЙС В ПОИСКАХ ДРУКА

Экспресс доставил Туска в Нью-Йорк без четверти девять утра. Спустя несколько минут он уже был на Бруклин-стрит, 8 и поднимался по лестнице в квартиру бывшего стряпчего Роберта Друка.

На его стук долго не отворяли. Наконец раздалось кряхтенье, и старушка в чепце приотворила дверь.

— Проведите меня в комнату вашего сына, — отрывисто произнес пожилой джентльмен, снимая шляпу и входя в кухню. — Я намерен у вас остановиться.

— Великий боже, сэр! — воскликнула старушка. — Вы не агент полиции?

— Я друг вашего сына, — ответил гость, положил чемодан и шляпу на стул и сделал движение, чтоб пройти дальше.

— Был тут один такой… — задумчиво ответила старушка. — Только он был, сэр, весь голый, за исключением чресел, как говорится в библии, и сверху донизу вымазан дегтем. «Я друг-приятель вашего сына, — сказал он мне и скушал, бедняжка, кусочек пудинга, — даром что, говорит, в таком виде». Уж не вы ли это, переодевшись и помывшись?

— Я самый, — спокойно ответил Туск и проследовал внутрь квартиры.

Старушка провела его в комнату Боба, где все сияло чистотой и, казалось, поджидало своего хозяина. По пути она сообщила ему, что со дня смерти своей кошки Молли она замкнулась в своем горе и, если он согласен, может разомкнуться для него на часок-другой, между растопкой печки и варкой обеда.

— Не размыкайтесь! — перебил ее Туск. — Кроме того, у вас нет причин для горя. Роберт Друк жив, он через месяц, а может быть, и через день, будет дома.

Старушка вскрикнула. Но Туск, в свою очередь, замкнулся перед самым ее носом и, оставшись в запертой комнате, немедленно приступил к делу. Он нашел левое окно, отсчитал паркетные плиты, пустил в ход перочинный нож. Паркетная плита была вынута без всякого труда, а под ней лежал конверт, на котором было написано:

ТАЙНА ИЕРЕМИИ МОРЛЕНДЕРА

Туск схватил его, распечатал и, сев в кресло возле окна, погрузился в чтение. Рукопись оказалась отрывочными записями стряпчего Друка. Мы приводим ее, выпустив несущественные подробности:

«Сегодня старый Морлендер приезжал в контору. Он советовался с Крафтом. Лицо его было взволнованно. После занятий патрон позвал меня в кабинет и сказал:

— Боб, вы честный и умный парень. Я хочу оказать вам доверие. Вот завещание мистера Морлендера, где он делит все свое состояние поровну между сыном и миссис Ортон, а на случай ее кончины — мисс Вивиан Ортон и другими детьми миссис Ортон, буде они родятся. Последнее открытие свое он завещал сыну, чтоб сын его употребил чертежи на пользу американского народа и всего человечества. Копию я оставляю у себя. Оригинал вручаю вам, и вы его храните как зеницу ока.

Я удивился, однако выполнил в точности волю патрона. После этого Иеремия Морлендер уехал по командировке Кресслинга в Россию. Получили письмо от миссис Ортон, где она выражает тревогу о состоянии здоровья Морлендера и спрашивает нас, где он находится. Патрон написал ответ».

«Новостей никаких».

«Новостей никаких, кроме странных слухов о том, будто бы Морлендер перед отъездом женился на миссис Элизабет Вессон. Патрон принес кипу русских газет и долго совещался о чем-то с переводчиком. Меня не посвятили в дело».

«Недоволен патроном: он явно держит меня в резерве. Решил сам заняться расследованием. Целую неделю вынюхивал, кто такая Элизабет Вессон. Узнал странные вещи: она — личный секретарь Джека Кресслинга. Начал розыски с другого конца. Миссис Ортон, о которой говорится в завещании, — машинистка в конторе того же Кресслинга».

«Новостей никаких».

«Новость потрясающая! Миссис Ортон скоропостижно умерла».

«Сегодня патрон удивил меня своей нервозностью. Дергался, оглядывался по сторонам, бледнел. Пожаловался мне, что видит плохие сны и начал бояться смерти, чего с ним раньше никогда не было. Я посоветовал взять недельный отпуск и проехаться в Атлантик-Сити. Он согласился со мной, хочет только дождаться приезда Морлендера».

«У нас в конторе штурм и дранг! Старый Морлендер приехал, но мертвый, в цинковом гробу. Просто не верится этому. Его убили где-то в России большевики. Патрон мрачен, как туча».

«Патрон умер! Автомобиль попал под трамвай. Шофер жив, патрона раздавило. Наша контора закрыта на три дня».

«На место Крафта назначен ликвидатором какой-то итальянец, синьор Грегорио. Он рассчитал всех наших клерков и посадил своих. Я оставлен впредь до сдачи дел. Прислали новое завещание Морлендера, завтра увижу».

«День потрясающий! Роберт Друк, ты — свидетель преступления! Держи язык за зубами! Дело по порядку такое; я видел завещание, привезенное из России. Оно аннулирует все предыдущие и передает капитал Морлендера целиком миссис Элизабет Вессон, а чертежи изобретения — Лиге империалистов. Мисс Ортон и молодой Морлендер оставлены на бобах. Но дело-то в том, что подпись Морлендера подделана самым явным образом. Я мог бы доказать это, если б захотел. Но я боюсь начать дело неизвестно против кого. Упрятал старое завещание в тайник. Решил ждать каких-нибудь наследников Ортон или Морлендера, чтобы начать дело вместе с ними. Грегорио рвет и мечет в поисках старого завещания. Я веду себя как сознательный олух. Этот синьор мне очень не по вкусу. Не знаю наверное, но думаю, что он не без прибыли в этом деле».

«Сегодня в контору приходила горбатая девушка, назвалась мисс Ортон. Она поглядела на меня, сняв вуальку, — более красивого лица в жизни моей не видал. Спросила патрона. Я сунул ей свой адрес. Синьор Грегорио ее принял и вел себя весьма подозрительно, клерк звонил куда-то по телефону. Боюсь, что он догадался, что это наследница и что она может оспорить новое завещание. Жду ее сейчас к себе…»

На этом месте рукопись прерывалась. Мистер Туск глубоко вздохнул и несколько минут сидел в полной неподвижности. Потом он развернул записную книжку, прочел два адреса: «Нью-Джерсей, 40» и «Береговое шоссе, 174»; взял свой портфель, уложил туда прочитанную рукопись и вышел.

— Миссис Друк, — сказал он старушке, — я вернусь к обеду. Никому ни единого слова о моем приезде. Никого не пускайте в квартиру.

Спустившись вниз, он нанял автомобиль и велел ехать в Нью-Джерсей, 40.

Через два-три квартала они остановились у элегантного здания со швейцаром, лифтом и золоченой решеткой. Туск зашел туда, навел справку и через минуту вышел.

— Береговое шоссе, сто семьдесят четыре, — отрывисто сказал он шоферу.

Теперь они помчались вон из города. Блестящие, многолюдные улицы одна за другой отлетали направо и налево. Надвигалось пустынное шоссе с мрачными редкими постройками, окруженными садами, с бесконечными заборами и огородами.

Прохожих становилось все меньше и меньше. Наконец автомобиль свернул в сторону, въехал на асфальтовый двор и остановился у мрачной черной решетки, за которой расстилался парк.

— Ждите меня здесь. Если не дождетесь, поднимите тревогу. Я генеральный прокурор штата Иллинойс, — повелительно сказал он шоферу, спрыгивая на землю.

На звонок мистера Туска дверь приотворил высокий мужчина в белом фартуке, с лицом, изрытым оспой.

— Что надо? Приема нет! — грубо крикнул он, не снимая цепочки.

Туск махнул в воздухе своим документом:

— Сию минуту впустить меня! Я генеральный прокурор, посланный сюда ревизовать сумасшедшие дома.

— Директора нет в Нью-Йорке, сэр, — в замешательстве ответил мужчина. — Я имею приказание не пускать никого до его приезда.

— Государство назначило ревизию как раз в отсутствие директоров, — невозмутимо ответил Туск, пристально глядя на привратника. — Впустите, пока я не свистнул полицейского.

Сильно побледнев, привратник снял цепочку.

Туск быстро вошел, нащупал свой револьвер и пропустил вперед высокого мужчину. Тот нехотя повел его вдоль тусклых, мрачных коридоров, в которые выходили бесчисленные двери. Из-за дверей несся дикий вой, плач и исступленные крики несчастных, от которых в жилах менее спокойного человека остановилась бы кровь. Но Туск шел как ни в чем не бывало, приказывая открывать камеры и заглядывая в них бесстрашным оком. Он видел истязуемых, умирающих, катающихся в корчах, видел оцепеневших и глядящих в одну точку, видел пляшущих — пожалуй, более страшных, чем первые. Но самым потрясающим были странные, бледные бритые люди, сидевшие, как сторожевые собаки, на цепи, ввинченной в стену. У одного из них был вырезан язык.

— Я здоров, — шепнул мистеру Туску бледный человек на цепи. — Меня здесь держат родственники. Расследуйте мое дело!

— Все они так говорят! — прорычал привратник, покосившись на несчастного с дикой ненавистью.