Эхо чужих желаний - Мейв Бинчи

Анджела не могла подобрать слов.

– Тебе… Тебе тоже непросто, ведь у тебя тоже ничего нет, – запинаясь, пробормотала она.

Недоверчивая улыбка осветила некрасивое лицо Сюи.

– Но у меня все есть. У меня есть все на свете.

Словно по сигналу, на другой стороне двора показались две детские фигурки и заковыляли вперед: Денис, придавленный еще большим ворохом листьев, и Лаки, чье довольное личико было после ланча густо измазано томатным соусом для спагетти.

В пятницу Анджела приехала снова. Шон был по-прежнему полон надежд – два священника, с которыми он познакомился накануне, очень ему помогли, показав, как можно все упростить. «Всегда выбирай прямой путь, – посоветовали они. – Не позволяй ввести себя в заблуждение, не блуждай боковыми аллеями». Сердце Анджелы упало, пока она слушала брата. С ее стороны было глупо тешить себя надеждой, что Сюя заставит его передумать.

Затем Шон сказал:

– Мы с Сюей разговаривали прошлой ночью. Она сказала кое-что очень интересное. Знаешь, она умеет проникнуть в самую суть.

Сюя в это время находилась в бельевой комнате синьоры, где постигала суть идеальной штопки, нанося мелкие стежки на потертые шелковые наволочки.

– Что же она сказала?

– Мы обсуждали, чем город отличается от деревни. В Японии то же, что и здесь. В сельской местности люди медленнее воспринимают то, что происходит в мире, и сопротивляются переменам. Требуется гораздо больше времени, чтобы убедить в чем-либо сельских жителей. Разумеется, это не их вина.

Анджела, набравшись терпения, слушала брата. Возможно, она немного напоминала Сюю: сложив руки на груди, ожидала, когда Шон перейдет к делу.

– Конечно, все изменится, но в свое время. Нельзя торопить людей, требуя, чтобы они придерживались твоего темпа. Принимая во внимание абсолютные ценности, возможно, разумнее не спешить до тех пор, пока рост признания не достигнет нужного уровня. Пока общественная поддержка не станет настолько широкой, что любые сомнения и разночтения исчезнут. Таким образом можно минимизировать ущерб, сгладить острые углы в спорах и выстроить отношения между людьми на основе любви, а не буквы закона…

Анджела с облегчением закрыла глаза. Шон в своей обычной витиеватой манере сообщал сестре, что не собирается возвращаться в Каслбей.

В субботу друзья с грустью покидали Рим. Отец Флинн приехал в аэропорт, чтобы их проводить, – точно так же он приветствовал их компанию десять дней назад.

– Все прошло хорошо? – спросил он у Анджелы, пока остальные разбирались с багажом.

– Что?

– Тебе было нужно в чем-то разобраться?

Анджела пристально посмотрела на отца Флинна. Еще один ирландский священник в Риме. Шон бездумно болтал о своих делах на каждом углу. Возможно, отец Флинн все знал с самого начала. Но Анджела не собиралась ни в чем признаваться.

– О да, за эти несколько дней я прекрасно разобралась в себе. Я очень люблю Италию. Я уезжаю с разбитым сердцем, как и все остальные.

– Может быть, ты еще вернешься?

– Это обойдется в целое состояние.

– Я уверен, что это оценят по достоинству, – ответил отец Флинн и переключился на другую тему.

Он смеялся, улыбался и задавался вопросом, что будет делать в следующий вторник, на который у него не назначено ни одной важной свадьбы.

Путь домой стерся из памяти Анджелы. Наверное, она поговорила с друзьями, попрощалась и пошла на станцию, чтобы успеть на обратный поезд. Потом она пересела на автобус до Каслбея. Клэр ждала на остановке. Еще за добрую сотню ярдов Анджела поняла, что девочка выиграла конкурс на стипендию, и расплакалась. Она плакала, выходя из автобуса, но Клэр приложила палец к губам.

– Ничего не говорите, мисс О’Хара, ничего не говорите, об этом знаем только мы с вами. Ни мать Иммакулата, ни мама с папой. Я хотела сначала рассказать вам.

– Ты не представляешь себе, как я счастлива. У меня нет слов объяснить, как я рада.

Клэр подняла учительскую сумку.

– Я провожу вас домой. Мы сможем поговорить, когда на нас никто не смотрит.

Девочка была права. Иначе спустя полчаса вся округа узнает, что мисс О’Хара и Клэр О’Брайен плачут и обнимаются на автобусной остановке.

Они шли по дороге, ведущей к полю для гольфа. Клэр взахлеб рассказывала о том, как монахиня – очень милая монахиня из городского монастыря – попросила ее позвонить за день до оглашения официальных результатов, просто на случай, если будут какие-нибудь новости. И Клэр позвонила сегодня утром – и да, монахиня подтвердила, сомнений нет, мать настоятельница позвонит завтра матери Иммакулате. Это абсолютно точно.

Они добрались до дома О’Хары, и Анджела переступила порог.

– Вас лучше оставить одну… на какое-то время? – замялась Клэр.

– Конечно же нет. Мама! Мама, я вернулась.

Пожилая женщина сидела в кресле; ее лицо просветлело.

– Я надеялась, ты поедешь на автобусе. В самолете было очень страшно? У тебя была с собой святая вода?

– Полные чемоданы. Мама, у меня отличная новость. Лучшая.

Анджела опустила руки на плечи матери и внезапно вспомнила, что лучшей новостью для старушки было бы скорое возвращение отца Шона.

Она поспешила выпалить:

– Клэр сделала это, мама, она выиграла! Разве это, черт возьми, не чудесно?

Анджела бросилась к столу и заплакала так, словно у нее вот-вот разорвется сердце. Слезы, которые не успели пролиться в Риме, потоком хлынули из глаз. Плечи тряслись.

Клэр и миссис О’Хара встревоженно переглянулись. Анджела молча рыдала. Миссис О’Хара протянула руку, но сидела слишком далеко, чтобы утешить дочь. Клэр не знала, подойти к учительнице или не стоит. Она неуверенно коснулась руки мисс О’Хары и неловко похлопала по ней.

– Не плачьте, – попросила она. – Пожалуйста.

Из кресла неслись слова поддержки:

– Анджела, пожалуйста, перестань плакать, мы должны радоваться за Клэр. В этом доме никто не рыдал, когда ты получила стипендию.

Она подняла голову и увидела перед собой два потрясенных лица. Ее собственное лицо пошло красными пятнами. Но она нашла то, что требовалось, – силы и хорошее настроение.

– Это из-за поездки. Такое потрясение и радость, одна сплошная радость. Молодец, Клэр, молодец, пусть это будет твоей первой победой. Впереди тебя ждет много других.

Анджела улыбнулась сквозь слезы, и внезапно Клэр тоже захотелось заплакать. Но это было бы нелепо. Вместо этого она сделала нечто гораздо более нелепое: бросилась в объятия мисс О’Хары, и они вдвоем с веселыми криками закружились по комнате. Миссис О’Хара хлопала в своем кресле в ладоши, и они смеялись, как люди, которые давно позабыли, над чем смеются.

Часть II

1957–1960

Делить комнату с Крисси, когда Клэр возвращалась на каникулы домой, было невыносимо. Крисси засовывала скомканные чулки в ботинки, от ее одежды разило потом, а туалетный столик был густо покрыт пудрой, россыпью заколок и расчесок с зубьями, в которых застряли спутанные пряди кудрявых волос. На кровать младшей сестры Крисси сваливала свою одежду и очень неохотно ее убирала, когда из пансиона приезжала соседка по комнате.

Клэр с тоской вспоминала общежитие, маленькую