Лавиния - Урсула Ле Гуин

Кстати, олень Сильвии, которого подстрелил в лесу Асканий, не умер от полученной раны, а прожил еще несколько лет. Хромой и кроткий, он теперь всегда держался поблизости от усадьбы, как мне рассказывали, и я как-то послала к Сильвии слугу спросить, не могу ли я навестить ее. Она мне не ответила. И я, струсив, не решилась туда пойти. Я боялась, что старый Тирр обрушит на меня свой бешеный гнев и станет оскорблять моего мужа, а Сильвия попросту не пожелает со мной разговаривать. Я знала, что она недавно вышла замуж – за одного из своих двоюродных братьев, который и раньше приходил к ним помогать ее отцу и братьям управляться со стадами, – и вместе с мужем живет в отцовской усадьбе, так что ей не пришлось оставлять своих родных пенатов и перебираться куда-то еще. Там она всю свою жизнь и прожила. Но я с нею никогда больше не виделась.

И за пределами Лация, в соседних с нами странах, та короткая война оставила немало израненных душ и тяжких переживаний. Все, кто послал воинов в помощь Турну, видели, как эти воины возвращались домой побежденные, израненные. Погибли многие полководцы, и многим теперь казалось странным, и как началась эта война, и как нелепо ее вели – не успели заключить мирный договор и тут же его нарушили, потом, не успев толком его восстановить, снова нарушили. Цели этой войны и вовсе были настолько неясны, что люди просто не знали, кого же им винить. Легче всего было возложить вину на чрезмерное честолюбие Турна. Но, с другой стороны, Латин вроде бы разрешил своим людям сражаться на стороне Турна, и вроде бы все латины дружно поднялись против чужаков, намереваясь изгнать их с италийской земли. К тому же многие полководцы и у вольсков, и у сабинян были убиты не латинами, а троянцами, греками и этрусками. Все прекрасно знали, что этруски всегда стремились властвовать на юге Италии; а грекам и вовсе нельзя доверять. Да и кто такие эти троянцы? Приплыли неизвестно откуда и требуют себе чуть ли не всю Италию, которая им якобы завещана!

Ибо слухи о том пророчестве все же просочились, хотя Эней никогда прилюдно о нем не рассказывал. Видимо, кто-то из самих троянцев сболтнул, что он привел их сюда, руководствуясь знамениями и оракулами, чтобы править этой страной и впоследствии основать великую и вечную империю. Я, во всяком случае, знала, что Асканий не раз говорил об этом своим новым друзьям из Лация и даже приводил их в наш атрий, чтобы показать щит Энея с пророческими изображениями величественных зданий и бесконечных войн. «Все эти воины и правители – мои потомки», – объяснял он приятелям; я сама слышала это, проходя мимо с маленьким Сильвием на плече – так Эней когда-то носил свой щит.

На вторую весну, где-то в конце марта, вооруженная банда рутулов и вольсков, тайно собравшись в пригородах Ардеи, двинулась под прикрытием ночи к Лавиниуму. Они намеревались напасть на нас ранним утром, когда уже откроют ворота. Дело в том, что к этому времени стены нашего города были уже достаточно прочны, но сторожевые посты на случай внезапного нападения мы еще не выставляли. На ночь ворота, разумеется, закрывали, но на рассвете снова открывали, чтобы пастухи и скотоводы со своими стадами могли свободно входить в город и выходить из него. Первыми, кто предупредил город о нападении, были двое крестьянских мальчишек, которые принялись греметь железом и кричать: «Армия! Армия наступает!» Стражники у ворот подняли тревогу. В таких чрезвычайных обстоятельствах реакция у Энея была мгновенной, как у кошки: он сразу вскочил, выбежал из дома и призвал к себе Аскания, Ахата, Сереста и Мнесфея, приказав им как можно скорее собрать вооруженный отряд. Все это было сделано так быстро, что я вообще почти ничего не успела понять.

Когда же я поднялась на крышу, чтобы посмотреть, что делается за городской стеной, то увидела множество людей, которые быстро и почти безмолвно стекались к городу через поля подобно темному облаку, в котором грозно поблескивали наконечники копий. Ужас охватил меня. Это снова была война, снова пришел Марс, снова он станет крушить двери домов, всюду сея кровь, смерть и разрушения, и теперь всему конец. Я крепко прижала Сильвия к груди и, присев под защиту парапета, застонала, завыла, точно побитая собака. Утратив былое мужество девственницы, я стала обыкновенной, трусливой, слабой в коленях женщиной, как и все, страшащейся за своего ребенка и своего мужа. К счастью, Маруна и на этот раз не испугалась и не утратила самообладания. Как и в прошлый раз, когда все уже решили, что Лавренту грозит осада, Маруна затеяла со мной разговор о самом насущном – о запасах провизии и воды, о топливе для очагов – и снова заставила меня преодолеть приступ малодушия. Вместе с нею я спустилась вниз, вознесла утренние молитвы нашим богам и погрузилась в хлопоты о том, что было необходимо сделать в первую очередь.

Однако налетчикам так и не удалось войти в город: люди хлынули из ворот им навстречу, возглавляемые Энеем и его старыми командирами. Троянцы и наши молодые атлеты вооружились мечами и щитами, копьями и дротиками, а простые крестьяне и горожане размахивали мотыгами, кирками, косами и серпами. Оба войска встретились лицом к лицу на внешнем земляном валу, где и сразились, но яростное сражение это длилось недолго. Несколько молодых лучников с надвратной башни осыпали врагов градом стрел, и те вскоре рассыпались по полю, а потом повернули назад и бросились бежать. Наши стали их преследовать, некоторые даже ловили лошадей в табунах, содержавшихся в близлежащих загонах, чтобы гнаться за налетчиками верхом, но Энею удалось почти прекратить это преследование, и он увел своих троянцев и всех молодых воинов, каких сумел собрать, назад в город. Я ждала у дверей дома и видела, как они вошли в ворота и стали подниматься по улице. Потом Эней остановился, обернулся и сказал своему войску:

– Ну что, неплохо для утренней разминки? – И все тут же радостно засмеялись, загалдели. Странно, но негромкий голос Энея всегда был слышен даже в гуле толпы. – По-моему, свой урок они получили, – продолжал он. – Положение у нашего города отличное, да и боевой дух тоже, так что теперь нам стоит проявлять сдержанность. Чем меньше будут потери у наших противников, тем меньше им захочется нам мстить. И тем быстрее можно будет все это забыть. Кто их возглавлял? Никто не видел?

– Камерс, – ответили ему разом несколько латинян. – Молодой Камерс из Ардеи.

– Ага! Вряд ли в ближайшее время им снова захочется за ним последовать. А что, всё это были рутулы? – Эней, в отличие от нас, по-прежнему плоховато различал представителей различных италийских племен и народов. Впрочем, даже если он и сам знал, кто именно на нас напал, то вполне мог попросить подсказки: он прекрасно понимал, что людям приятно, когда правитель о чем-то их спрашивает, а они могут объяснить ему нечто такое, что ему неизвестно.

– Нет, там было полно вольсков, – закричали латиняне, и тут же посыпались различные описания внешности и характера вольсков.

– У них же на шлемах лошадиные хвосты привязаны! – выкрикнул кто-то. Жители Лавиниума были чрезвычайно возбуждены и обрадованы столь неожиданно легкой победой. Раненых было немного, и своими незначительными ранениями они с гордостью похвалялись. Вскоре стали возвращаться и те, кто бросился за налетчиками в погоню. Все они были нагружены трофеями, добытыми у тех, кого они либо убили, либо заставили сдаться: нагрудными пластинами, мечами, шлемами. Весь день и всю ночь в Лавиниуме царил шум, было выпито немало вина. Эней добродушно слушал хвастливые речи своих храбрых воинов и велел допоздна держать двери нашей регии открытыми для тех, кто еще мог вернуться.

– Это нападение сплотило наших людей, – сказал он, провожая меня на женскую половину дома, поскольку я собралась лечь спать. – Теперь все они, и мои троянцы, и твои латины, чувствуют себя жителями и защитниками Лавиниума. Раз уж это должно было случиться, то вышло, надо сказать, очень удачно.

– Но неужели это так и будет продолжаться? – спросила я и сразу поняла, что сказала глупость. – Неужели они снова и снова будут совершать налеты на нас? – Тот ужас, который охватил меня утром, так и не выветрился из моей души и порой, точно ледяными иглами, пронзал меня до костей.

Эней посмотрел на меня усталыми глазами, видевшими, как горел его родной город, видевшими страшный подземный мир мертвых, нежно меня обнял и сказал:

– Да, будет. Но я все же постараюсь, чтобы это случалось как можно реже, Лавиния.

И действительно, какое-то время ему удавалось сдерживать бандитские нападения. На редкость неудачная атака рутулов и вольсков показала всем, что Лавиниум способен защитить себя, и Эней старательно закреплял этот успех, поддерживая самые дружественные отношения со своими союзниками – с сабинянами, с Цере и другими городами Этрурии, а также с царем Эвандром.

Эвандр, по-прежнему пребывавший в глубокой печали из-за гибели сына, считал все же, что именно Эней виноват в том, что не сумел защитить его мальчика, а потому не слишком охотно согласился на наш визит в Паллантеум. Я не бывала там с детства, когда ездила туда вместе с отцом. И сейчас я вспоминала наши детские игры с Палласом, и мне было очень грустно видеть, как нищает это небольшое греческое поселение, как его дома будто тонут в глинистой земле на берегу. Тамошние женщины и дети показались мне какими-то исхудавшими и утомленными. И я все озиралась с любопытством, потому что именно здесь, по словам моего поэта, и должен был впоследствии возникнуть тот огромный город, построенный нашими далекими потомками. На заросших колючим кустарником каменистых склонах этих холмов когда-нибудь будут стоять сверкающие дворцы и великолепные храмы, которые я видела на щите Энея; великие правители и толпы людей будут ходить по мраморным тротуарам дивного города, который возникнет на месте жалких хижин с тростниковыми кровлями и священной пещеры с заброшенным логовом волчицы, возле которой сейчас бродили и щипали траву несколько тощих коров…