Если вы не в этом мире, или Из грязи в князи - Юлия Славачевская

— Чудно! — порадовалась я за него. — А что ты там делал? Носки вязал?

— Ничего. — Увлекательная игра в анатомию человека продолжалась. Мы уже изучили скелет и сейчас ускоренным темпом исследовали мышцы и кожный покров.

— Вот, именно, что ничего! — продолжала я злиться на абсурдность ситуации. — А сейчас я не могу, мне столько не выпить!

— Почему? — изумился Матиас и даже прекратил познавательную экскурсию.

— Почему выпить или зачем выпить? — уточнила, упираясь ему в грудь.

— Зачем, — выбрал муж и легко сломал мое сопротивление.

— Затем, что если ты столько вылакал, чтобы ко мне прийти, то я хочу быть в таком же состоянии, чтобы тебя видеть. — Я уже подумывала прогрызть путь наружу.

— Все настолько плохо?.. — Мне сосредоточенно заглядывали в декольте, кося лиловым глазом.

— Угу, — подтвердила я, высвобождая руки и запахивая ворот ночнушки.

— Я твой муж, — напомнили мне.

— Да ты что! — восторженно гаркнула я, рассерженно глядя на качающего права принца. — Спасибо, что напомнил!

— Пожалуйста, — радушно ответил супруг, уползая со мной вместе в глубь комнаты.

— Прекращай дрейфовать! — Я отчаянно боролась за свою свободу. — Я тебе не полярник, ты не льдина! И я замерзла!

— Ну, видишь, как ты ошиблась, — с ласковым укором заметил супруг, бороздя просторы комнаты и уверенно держа курс к кровати. — Если замерзла, то…

— То ты гибрид ледокола и айсберга! — Терпение никогда не было моей сильной стороной.

— А вот и не угадала! — заржал сегальский жеребец… нет! — лось, и шустро пополз к спальному ложу, прижимая меня к себе, словно обезьяна банан. Я висела на нем, вцепившись всеми четырьмя конечностями, и мечтала о том, чтобы большой и вредный макак превратился в милого пушистого кенгуру с мягкой, а главное — теплой сумкой, в которой можно отогреть мои ледяные ноги.

В конце концов, моему основательно перебравшему супругу надоело ползти на боку, сражаясь со мной и с внешней опасной стихией в виде пушистого ковра, задерживавшего наше перемещение. Он отряхнулся мокрым псом и встал на четвереньки. И закинул меня себе на спину. Это как называется? «Но, моя лошадка?!» «Привет, галюники?!»

Я уселась на широкой спине, сложив ноги по-турецки, и с удовольствием продекламировала:

— «Я люблю свою лошадку,Причешу ей шерстку гладко,Гребешком разглажу хвостик,И верхом поеду в гости».[24]

— Какие гости? — пропыхтел муж, почти достигая кровати и от этого начиная двигаться стремительнее. Ну, конечно — любой конь домой резвее бежит!

— Ты беги-беги, на мелочи не отвлекайся, — посоветовала я, горестно раздумывая о своей непутевой судьбе. Может, стоит кого-то на помощь позвать? Ага. И опозориться самой, и этого алкаша титулованного тоже под монастырь подвести.

— Матиас, — позвала я, отвлекая мужа, в экстазе созерцавшего разобранную постель, но никак в пылу движения не соображающего, как же туда попасть. — Ты в монастырь хочешь?

— Не-ет, — мотнул головой конь мой черногривый.

А, вот! Вспомнила:

«Эх вы, сани, сани! Конь ты мой буланый!Где-то на поляне клен танцует пьяный.Мы к нему подъедем, спросим — что такое?И станцуем вместе под тальянку трое».[25]

И с горя сообразим на троих. Благо нас тут уже трое. Если кто не понял, то третьей — белая горячка моего принца.

— Жалко, — пробормотала я, имея в виду — не подумайте плохого! — монастырь, и с удовольствием перебралась на постель. А муж так и остался на полу. У него овес, наверное, закончился. Или бензин.

— Хочешь, я сделаю тебе предложение, от которого ты не сможешь отказаться? — Эта фраза из «Крестного отца» мне всегда нравилась. Я просто мечтала ее употребить! И вот дождалась своего звездного часа. Правда, собеседник у меня скорее на собутыльника похож, но кто ж обращает внимание на подобную ерунду!

— К-какое? — заинтересовался супруг и засверкал глазами из окопа.

Я даже умилилась. А потом оскорбилась и серьезно разобиделась. Вот такая гремучая смесь получилась. А что, ко мне только подшофе можно приходить? А трезвым — слабо? Или такие подвиги из категории очень опасных и королевским особам запрещены, потому что приравниваются к самоубийству?

— Вали отсюда! Быстро! — заявила я.

— И это предложение? — обиделся Матиас. — Ты не политик. Это прямая угроза.

— Да хоть кривая, — надула я губы. — Ты чего сюда приперся? Иди куда шел!

— А я забыл, куда шел, — хохотнул муж и вдруг завалился ко мне под бочок. — Да какая разница! Здесь тоже кровать есть, и ты моя жена…

— Ух ты! У-узнал, — съязвила я, выкручиваясь из-под тяжелого тела. Но меня облапили, прижали к себе, сложили на меня еще и необъятные ноги и… мирно захрапели на ухо.

«Дай, Джим, на счастье лапу мне,Такую лапу не видал я сроду.Давай с тобой полаем при лунеНа тихую, бесшумную погоду…»

— процитировала я Есенина, «Собаке Качалова», посмотрела в окно, извернув под невозможным углом голову. Углядев луну, вдохнула и завыла от злости и тоски: — У-у-у!

— Не шали, а то не дам косточку, — погладили меня по голове одной рукой и похлопали по копчику другой. Захотелось клацнуть зубами и укусить. И почему мужчины потом удивляются, откуда берутся злобные цепные суки?

Испробовав всевозможные способы борьбы с пьяными мужьями, в неравной схватке сломав два ногтя и безрезультатно перекусав весь камзол, я успокоилась. Спустя какое-то время пригрелась и уснула.

Наутро…

— О-у-у! — раздался жалобный стон у меня над ухом. Я похлопала рукой в направлении звука, ища противный будильник. Рука намацала теплый, но больно колющийся объект.

— Прекрати, — заявил мне «будильник», чем привел в сильнейшее изумление. Приоткрыв один глаз, я увидела страдающие фиолетовые очи, взирающие на меня со всей мукой похмелья. К ним прилагались в комплекте: нежно-салатовое лицо, натуральное воронье гнездо на голове и запекшиеся губы. Ну, про то, что физиономия Матиаса была запухшей, как ведро, я вообще не упоминаю. Само собой. Глазки как щелочки.

— Плохо? — поинтересовалась в порыве сострадания, на минуту забыв о нанесенных мне вчера обидах и даже готовая отправиться на подвиг добывания рассола в столь ранний час на кухне.

— О-очень, — простонал муж. — А как я тут оказался?

Сострадание улетучилось, тончайшей дымкой взмыв к небесам. Зато проснулась злость и уперла руки в бока.