Маг моего сердца - Марина Дробкова

Крик ребенка разорвал тишину.

– Вот она, лапочка. У вас девочка, сеньора!

Да я знаю…

Теплый комок Дора положила мне на живот, малютка тут же успокоилась, и я увидела два черных внимательных глаза. А затем – темные волосики, прямой носик, большой рот…

– Да ты же вылитый папочка, Тина, – не сдержала я улыбки.

А потом почувствовала, что меня неумолимо клонит в сон.

…За окном занималось утро.

Прошел ровно год с тех пор, как я покинула Мир-на-краю.

Самым горячим моим желанием было спасти Даймонда. Сотворить мир, построить мост. Вернуться к нему через время… Но теперь, спустя три месяца после рождения Тины, все перевернулось. Я не могла даже предположить, что материнство так изменит меня. И это вторая опасность, о которой предупреждал творец: мне не хотелось возвращаться. Вернее, мне совсем не хотелось рисковать жизнью ради того, чтобы, возможно, вернуться к Даймонду. Ведь в этом мире, вместе с дочерью, я могла жить до конца своих дней – столько, сколько отпущено человеку. Эта мысль пугала меня – и в то же время не уходила. Что будет с Тиной, если я умру? Ее отдадут отцу. Но будет ли ей хорошо с ним? Нужен ли Даймонду ребенок? Ведь он сам иногда казался мне младенцем. Он только и делал, что влипал в истории, а мне приходилось расхлебывать. Одной. Без него создавать мир, без него бороться с чумой, без него рожать. Теперь вот – без него строить мост. Или не дожить до этого и оставить Тину. Потребность в мужчине – защитнике, советчике, товарище – была так велика, его отсутствие вызывало такую обиду, что я день за днем оттягивала момент, чтобы обратиться к жителям с предложением – и узнать свою судьбу. Так продолжалось до тех пор, пока однажды вечером, в канун Дня Всех Святых – я как раз кормила Тину, – вечная свеча не затеплилась под моей рукой.

Огромных усилий стоило мне преодолеть себя и запалить фитиль.

Лицо Правого творца смотрело с экрана не то осуждающе, не то печально.

– Приветствую, Хранительница, – сдержанно поздоровался творец. – Как я понимаю, случилось то, чего я опасался: тебе хорошо и здесь.

– Вечер добрый, справедливейший! Я просто сейчас… я кормлю ребенка и… Может быть, мы продолжим разговор чуть позже?

– Мы можем вернуться к нему позже, Бренна, или не возвращаться совсем, как пожелаешь. Я просто пришел сказать тебе, что у Мира-на-краю осталось несколько минут. А у тебя – около суток. Ты готова пожертвовать свободой Даймонда? Ты готова рискнуть? Что ты решила?

Мои руки опустились. Уснувшая Тина лежала у меня на коленях. А вот я, наоборот, проснулась.

Меньше суток. Несколько минут.

Я ничего не ответила творцу, лишь задула свечу.

– Дора! – позвала я.

Девушка явилась.

– Срочно найди гонца, чтобы доставить письмо герцогу. Немедленно, Дора, слышишь? – я почти кричала. – И забери ребенка.

– Хорошо, сеньора, конечно, – испуганно откликнулась девушка, унося мое дитя.

Я села к столу и, обмакнув в чернильницу перо, принялась писать.

После того, как мы с Энрике бок о бок одолели чуму и отстроили город, его уважение ко мне усилилось, как и доверие. Есть немалая вероятность, что он сделает все быстро и как надо. Что он поймет и поверит.

Я писала то, о чем герцог и так уже догадывался. Что я не просто умная женщина, своими советами до сих пор охраняющая покой города. Что я не просто разбираюсь в болезнях и странным образом смыслю в строительстве. Что я не просто оставленная жена, муж которой никак не вернется из чужих земель. Я сообщала о том, что я – маг, охраняющий этот мир, и что моему мужу – такому же магу – требуется срочная помощь.

А это невозможно без согласия всех жителей города. И еще – что от герцога требуется срочно построить эшафот.

Гонец уносил мое письмо, Тина сопела в кроватке, Дора притихла в углу за вышиванием, а я сидела, выпрямившись на стуле и сложив на коленях руки.

Третья подстерегающая меня опасность в том, что люди, населяющие мир, не всегда соглашаются на соединение с другим – ведь это небезопасно.

И тогда они попросту убивают Хранителя, а мир остается существовать самостоятельно.

Я знала это. Но я приняла решение. Отступать поздно.

Мое последнее утро в мире-отражении выдалось сухим, холодным, но солнечным. Каким бы ни был исход – утро последнее в любом случае.

Моя дочь поела рано – и опять уснула. Она словно чувствовала, что не надо мешать.

Я помылась в лохани – Дора нагрела воды, – заплела косу и выбрала самое скромное из своих платьев – серое с белой шнуровкой. За окном облетали листья с деревьев, молочник прогромыхал тележкой, процокали копыта…

Наша жизнь не принадлежит нам, творцам миров. Нам принадлежат чужие жизни, но собственной мы не распоряжаемся.

Обув деревянные башмаки и даже не накинув шали, я вышла за дверь. Дора с моей дочкой остались дома. Мне совсем не холодно. Я вообще ничего не чувствовала, только в воздухе пахло осенью. Летела по ветру паутинка. По земле волочился желтый каштановый лист. Я медленно шагала к рыночной площади, по дороге оглядываясь на красивые новые дома, возведенные совсем недавно. Жители выглядывали из окон, выходили из дверей, отпирали лавки. Приветливо кивали. Им хорошо сейчас, людям. Ведь они обманули смерть – и живут словно второй раз.

А я могу у них это забрать. Как и они – у меня.

Вот и площадь. Сегодня торга не будет. Горожане с недоумением собираются группками, переговариваются и косятся на свежевозведенный эшафот.

Его строили всю ночь, стуча топорами и не давая спать окрестным жителям.

Глядя перед собой, не опуская головы, я прошла прямо к нему, народ замолкал и расступался. Глашатаи герцога сейчас разъезжали по всему городу, выкрикивая призывы и сгоняя людей. Не слишком вежливо, быть может, но об этом тут же забудут, лишь узнав, зачем их собрали.

Я потрогала свежие доски, они еще пахли лесом. Что со мной сделают? Отрубят голову? Повесят? Сожгут? Хуже? Можно все. В моем мире нет независимой гвардии, но ее заменят солдаты герцога, это допустимо.

Я поднялась по ступеням и оглядела площадь. Толпа уже достигла немаленьких размеров – и как быстро. Как мне сейчас хотелось… станцевать танго. Для всех этих людей. С кем угодно – хоть с герцогом, что сейчас спешил ко мне на «сцену». Хоть вон с тем священником в рясе. Хоть с молочником, у которого грубые руки, но доброе широкое лицо.

Жаль, что танго в мире-отражении еще не придумали…

Я должна была уже начать говорить, но заговорил герцог. Облаченный в легкую кирасу, со шлемом в руках и со шпагой на бедре он выглядел мужественно и уже не казался мальчишкой, как обычно.

– Внемлите, люди! – выкрикнул он. – Прежде чем выслушать эту женщину, запомните: пока я жив, убить ее вы не посмеете. Вам придется сначала убить меня. Каждого, кто приблизится, я проткну, как кабана. Подумайте: так ли вам недорога жизнь?

Для подкрепления его слов внизу маячили воины в полном вооружении.

Вообще-то, это не по правилам. Совсем не по правилам! Это запугивание и насилие, а людям необходимо принять решение добровольно. Оно должно идти от сердца.

«Ты в средневековом городе, Бренна! – словно услышала я голос Даймонда, объяснявшего мне историю. – Где грань между доброй волей и суровой необходимостью? Сюзерен в своем праве. Устанавливать порядки – в его власти. Ты ничего не нарушаешь. За свои поступки отвечает только он. И если на его стороне сила, то он хороший правитель, а это и твоя заслуга». Я мысленно согласилась с воображаемым Даймондом.

– А теперь – замолчите и слушайте ее! – прогремел голос властителя Энрике. Площадь мгновенно смолкла. Неужели это я создала его таким? Прекрасным и грозным. Что ж, мне есть чем гордиться…

– Люди моего мира! – громко обратилась я к замершей толпе. – Этот город мы создали вместе…

Я говорила не то, что собиралась, а то, что было на сердце. Рассказывала о своей жизни и любви – не все, конечно, а так, чтобы меня смогли понять живущие в этой эпохе. Поведала о тяжелых испытаниях, выпавших на долю моего мужа. Напомнила о страшной беде, которую мы все только что пережили, с трудом избежав смерти и похоронив многих близких. Я смотрела на лица людей и пыталась ощутить: понимают ли они меня? Сочувствуют или осуждают? Готовы поверить и идти до последнего или в гневе разорвут сейчас нас с Энрике на части?

– Я не вправе просить вас об этом, но я прошу. Во имя всех стихий, оберегающих город, заклинаю вас: позвольте мне построить мост и соединиться с моим мужем. Наш мир станет сильнее, крепче. У нас будут лекарства, благодаря которым мы избежим болезней. У нас будут науки, с помощью них мы сможем облегчить тяжелый труд. У нас будут хорошие школы для детей, много книг и много пищи…

Последнее я слегка приукрасила, конечно. «Много пищи» никогда, наверное, не зависит от эпохи. Но в тот момент я сама верила в то, что говорю, поэтому не лгала.

Я видела сомнение на их лицах. Но злости не видела. Они хотели поверить мне! Они хотели лучше жить. Они питали ко мне добрые чувства и были не против помочь. Вот только…