Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI— XVII вв. Опыт изучения общественного строя и сословных отношений в Смутное время - Сергей Федорович Платонов

особенной энергией и быстротой увеличивать численность служилого класса. По условиям народно-хозяйственного быта, главным обеспечением этого класса должна была служить земля и на ней крестьянский обязанный труд. Правительство, не располагая другими средствами, обращает в южной половине государства громадные площади населенной земли в обладание служилых людей, причем податные общины, сидевшие на этой земле, или вовсе разрушаются, или целиком входят в сферу хозяйственного влияния частных лиц. Тяглые люди теряют право самостоятельного владения и пользования землей, которую они считали до тех пор им принадлежащей, и стремятся к выходу из частной зависимости на новые земли. Политическая обстановка, в какой происходит передача земель из тяглых в служилые руки, в высшей степени обостряет этот процесс. В борьбе с княжеской аристократией Грозный прибегает к массовому перемещению землевладельцев с одних земель на другие, чем ускоряет обращение земель и делает его бурным и беспорядочным. В то же время правительство, в заботах об укреплении и заселении границ, не только не препятствует, но даже содействует переходу населения из центра на окраины, строя там города и вербуя в них гарнизоны. Таким образом правительство, если возможно так выразиться, распугивает население из центра и приманивает его на окраины. Медленное выселение трудовой массы, заметное в самой середине XVI века, к концу царствования Грозного принимает размеры общего бегства. Недороды и эпидемии, наконец, татарские набеги 1571 года и других лет еще более усиливают это бегство. Большая половина служилых земель кругом Москвы запустевает, и частное землевладение вступает в тяжелый кризис. Между частными хозяйствами происходит ожесточенная борьба за рабочие руки, доходящая до грубых насилий. Общий успех в борьбе достается на долю крупного и льготного землевладения, церковного и боярского. Его представители располагают податной льготой и свободным капиталом для завлечения к себе крестьян и пользуются своим высоким общественным положением для безнаказанного насильственного своза крестьян с мелких владений в крупные вотчины. Как прежде, на полвека раньше, в борьбе за земли выросла вражда между светскими землевладельцами и монахами, стяжавшими их земли, так теперь в борьбе за крестьян вырастает вражда между мелкими землевладельцами – служилыми людьми – и крупными вотчинниками – боярами и монастырями. С другой стороны, потеря земель ожесточала и тяглое население. Сбитые с городских рынков и усадеб вторжением приборного войска, вышедшие из сел и деревень, отданных государевым помещикам, тяглые люди чувствовали себя гонимыми и угнетенными. Их недовольство направлялось на всех землевладельцев одинаково, даже на государственный порядок вообще. Казачество на Дону служило выражением этого недовольства государством: оно себя ставило в стороне от государства, бывало почти всегда ему враждебно.

Так обстоятельства разделили московское общество на враждебные один другому слои. Предметом вражды служила земля, главный капитал страны. Причина вражды лежала в том, что земледельческий класс не только систематически уклонялся от обладания этим капиталом, но и порабощался теми землевладельцами, к которым переходила его земля. Отметим здесь с особым ударением уже известный нам факт, что московский север – Поморье в широком смысле этого термина – не переживал этого кризиса. Там земля принадлежала тяглому миру, и он был ее действительным хозяином; лишь в некоторых местах монастырю удавалось овладеть черной волостью и обращать ее в монастырскую вотчину. Но это еще не вносило в общественную жизнь той розни и вражды, в которых теряло свои моральные и материальные силы население южной половины государства.

Экономический кризис, развеявший население и сокрушивший хозяйственную культуру в срединных областях московских, разразился одновременно с политическим кризисом, сорвавшим с наследственных земель и погубившим в государевой опале все подозрительные для царя элементы в княжеской аристократии. Государева опала винно и безвинно постигала как отдельных лиц, так и целые семьи княжеского и некняжеского происхождения. Наблюдая отдельные проявления жестокости Грозного, не видишь в них даже простого смысла, читая синодики Грозного, не отыскиваешь объяснения ни прегрешениям, ни покаянию Грозного. И сами современники, кажется, не умели объяснить дела, когда рассказывали, что «многих людей государь в своей опале побил», «и в земских и в опришнине людей выбил». Только наблюдения над земельной мобилизацией в опричнине открывают смысл той загадочной суеты, какая началась в государстве с учреждением опричнины. Царь перебирал княжат на местах их вотчинной оседлости и разрывал связь их с землей, на которой они родились и которая питала их политические воспоминания и понятия. Как сказочный Геракл успел одолеть Антея, потому что оторвал его от земли, его родившей, так исторический Грозный навсегда сломил политическую силу титулованного боярства, потому что оторвал его от наследственных вотчин и пересадил в новые условия службы и хозяйства. Сложность предпринятого пересмотра и передвижения землевладельцев была причиной того, что от операции пострадали не одни княжата, но и люди простые и далекие от политики. Личная жестокость и распущенность Грозного повели к тому, что сложное политическое дело было еще более осложнено ненужными казнями, пытками и грубым развратом. Крутая по своей сущности мера приняла характер общего террора именно потому, что ее прямой смысл был затемнен непонятными и страшными способами действия. Вся страна содрогалась от страха опричнины и жестокостей Грозного. Боярство, титулованное и простое, гибло в опалах и спасалось в Литву. Убыль в составе современного Грозному боярства была так велика, что, по словам историка боярства В. О. Ключевского, «в начале XVII века из больших боярских фамилий прежнего времени действовали Мстиславские, Шуйские, Одоевские, Воротынские, Трубецкие, Голицыны, Куракины, Пронские, некоторые из Оболенских и в числе их последний в роду своем Курлятев, Шереметевы, Морозовы, Шеины – и почти только». Остальная знать бежала или вымирала и разорялась, словом, исчезала с вершин московского общества. Таяли и исчезали в конфискациях опричнины и имущества знати. Что не брал на себя государь, то понемногу переходило к монастырям или за долги служилых людей или на помин их душ. Вместе с политическим положением быстро изменялась к худшему и экономическая обстановка боярства. В жалобах Курбского можем мы слышать голос всей той среды, к которой он принадлежал. Менее могли высказываться, но не менее боярства страдали от опричнины и те простые малоземельные служилые люди, которых передвигали с земель на земли по соображениям политического порядка, не в государевой опале, а всем городом. Сколько насилий и обид, разорений и потерь связано было с этим передвижением! На старой земле погибало устроенное хозяйство служилого человека; на новой оседлости трудно было ему обжиться и устроиться на пустошах без крестьян, которые или сами разбредались, или свозились соседями. Страшная задолженность и хозяйственная маломочность служилого класса находят свое объяснение, между прочим, в этом вынужденном кочевании служилых хозяйств. На меньшей братии, людях, зависимых