Серебряный леопард - Ф. Ван Вик Мейсон

Графиня кокетливо поправила свои блестящие иссиня-черные волосы, затем резко повернулась, чтобы посмотреть, чем закончится ссора, возникшая между евнухами Деспоины, облаченными в оранжевые одеяния.

– Пока ничего не известно, – сказала она, – но завтра нам многое станет ясно.

Голубые глаза Розамунды расширились.

– Как же ты это узнаешь? – удивилась она.

– Не ломай по этому поводу себе голову, – последовал ответ. – Дело в том, что галера из Бриндизи только что вошла в Дарданеллы.

– Но, во имя Христа, как могла ты об этом узнать? С помощью колдовства?

Сибилла звонко рассмеялась:

– Нет, моя дорогая простушка. Разве ты никогда не замечала, что в ясные дни на той стороне Босфора, на холме, мигает огонек?

– Я уже давно заметила такие огоньки на нескольких холмах, – призналась Розамунда, снова почувствовав себя бесконечно наивной и неразумной. – Я думаю, что солнечный луч попадает на щит проходящего мимо солдата.

Сибилла машинально поправила свой браслет с изумрудами и топазами.

– Такое мигание вовсе не случайно. Это наш солнечный телеграф, который при хорошей погоде передает сообщения на сотни лиг. Таким образом наш император узнает, как идут дела в самых отдаленных областях.

Стая галок, которые с хриплыми криками летели к своим гнездилищам в развалинах древнего дворца, разрушенного во время городских волнений, бросила подвижные тени на газоны под балконом.

– Значит, ваш император, – задумчиво проговорила Розамунда, – незамедлительно узнает, когда и где высадится наш сюзерен?

Сибилла с внезапным подозрением взглянула на высокую рыжеволосую девушку, такую, казалось, неопытную и наивную.

– Наверняка узнает. Но в эти темные зимние дни наш гелиограф становится все менее и менее полезным.

В отдалении послышались приветственные крики, а затем звуки многих фанфар, эхом отразившиеся ОТ больших зданий, окружающих дворец Бардас.

– Скажи мне, в чем причина такого шума? – Розамунда свернула свое шитье и сложила его в холщовую сумку. – Ты же знаешь все, что происходит.

– Сказать, что я знаю даже немногое из того, что делается кругом, значит бессовестно польстить мне, но на сей раз я действительно знаю, что франкский принц по имени Хью, который величает себя братом короля франков, прибыл к городским воротам и его собираются принять во дворце императора. Сегодня на ипподроме состоится показательное сражение и фейерверк, которые должны произвести впечатление на самонадеянного, но простоватого варвара. Через два дня моя кузина Деспоина будет принимать его здесь. Об этом уже есть договоренность. Приходилось ли тебе видеть настоящего франка? Я имею в виду выходца из самого центра провинции, которая во времена римлян называлась Галлией.

– Я никогда не встречала людей, которые называются лотарингцами, фламандцами, германцами или провансальцами.

Изящный носик Сибиллы сморщился в знак неодобрения.

– Тебя можно поздравить. Все эти франкские воины неотесанны, невежественны и столь же злобны, как голодные медведи. И тем не менее я постараюсь как можно лучше принять гостей-франков.

Когда они уходили с балкона и легкая дымка уже закрывала Золотой Рог, Сибилла порывистым движением схватила Розамунду за руку.

– Скажи мне, дорогая подружка, каковы впечатления твоего брата от жизни в этом городе и что он думает о нас? Я хотела сказать – о византийцах… – поспешно добавила Сибилла.

Покидая виллу графа Мориса, сэр Тустэн предложил:

– Мы можем произвести благоприятное впечатление, если посетим торжественное богослужение в Святой Софии.

– Но разве это не церковь греков-раскольников и еретиков? – изумился Эдмунд.

– Это так, потому и важно, чтобы нас там увидели. Возможно, нам удастся лицезреть Алексея Комнина, равного апостолам христианнейшего государя Византии.

По пути к собору двое норманнов проходили запруженную народом площадь с высокой, сильно пострадавшей от времени ионической колонной, – это было все, что осталось от какого-то языческого храма. Осматриваясь кругом, Эдмунд с изумлением заметил множество людей, взгромоздившихся на обломки каменной кладки и явно чего-то ожидающих. В непосредственной близости от него стояли длиннобородые монахи греческого вероисповедания в черных одеяниях, а также нищие, наемные солдаты и даже патриции в белых, отороченных алым одеждах.

Вскоре Эдмунду стало ясно, что большинство этих зевак посматривает куда-то вверх, и, проследив за их взглядами, он заметил, что на капители древней колонны скорчилась седая, одетая в лохмотья фигура. Очевидно, человек наверху занимал этот свой «насест» уже многие месяцы, если не годы – настолько густо была покрыта темно-коричневыми пятнами и подтеками прекрасная колонна.

Выделяясь темным контуром на бронзово-голубом вечернем небе, это создание внезапно поднялось на ноги и подняло срои худые, как палки, руки, чтобы образовать крест. Относительная тишина воцарилась на площади. Люди падали на колени, сжимали руки и устремляли взгляды на развевающиеся в беспорядке пряди волос и всклокоченную бороду того, кто стоял наверху, сурово поглядывая на толпу.

– Тихо, вы все! – прокричал высокий молодой парень с серебряной бляхой императорской гвардии на груди. – Святейший Гидеон из Тарсуса готовится произнести пророчество.

Эдмунд укрылся в проеме какой-то двери, но его ярко-голубой плащ, должно быть, привлек внимание «святого», поскольку тот указал на англо-норманна и что-то выкрикнул на непонятном языке.

– Выходите вперед, тупоголовые варвары! – завизжал кто-то по-гречески. – Святой заметил вас.

– И ясно – почему! – захихикала молодая ярко накрашенная женщина, приближаясь к Эдмунду походкой вразвалку, очевидно пытаясь казаться соблазнительной. – Клянусь распятием! Где еще можно узреть франка с такими медными волосами, небесно-голубыми глазами и чреслами, достойными ложа Венеры?

Это бледное создание, подражающее ужимкам опытной шлюхи, показалось Эдмунду таким забавным, что он разразился смехом. Девица протиснулась к нему поближе и распахнула поношенное желтое платье, обнажив маленькие незрелые груди.

– Твоя, вся твоя, мой господин, и всего лишь за визант.

– За визант? – воскликнул густобородый прохожий. – О Христос! Ты могла бы, Хлоя, повертеться под ним и за медный тартарон!

– Врешь! Я никогда не отдаюсь меньше чем за серебряный динарий!

Уличная девка с большими глазами и сальными патлами, ниспадающими на ее тощие плечи, казалось, изнывала от страсти. Она уцепилась за рукав Эдмунда и уставилась ему в лицо.