О богах, шакалах и детях - Юлия Жукова

Азамат закрывает глаза и делает глубокий вдох, чтобы успокоиться.

— Пойдём завтракать, горюшко, — говорю я и тяну Кира за руку на кухню. Ребёнок смотрит то на меня, то на отца круглыми глазами и пригибает голову. Филин с ободранным носом плетётся за нами, волоча поводок по полу. Вид у него несколько более виноватый, чем у хозяина.

— Ты хоть еды с собой какой-нибудь брал? — спрашивает Азамат более спокойным тоном.

— Взял, — тихо отвечает Кир. — несколько банок этой молочной штуки. Но всё съел уже, не удержался.

Я подтаскиваю его к раковине.

— Руки мой и за стол.

Азамат накладывает Киру порцию омлета и выдаёт псу суповую косточку с изрядным слоем мяса. Потом проверяет исправность телефона и звонит на ферму заказать ещё продуктов. Я тем временем протираю Киру поцарапанный лоб — там фигня, конечно, но с их заморочками лучше не рисковать. Кир жмурится и с отвращением принюхивается к дезинфецирующей мази, потом садится за стол и неуверенно принимается есть. Я приземляюсь напротив с чашкой чая. Мы с Азаматом уже сытые, да и кусок в горло не лезет после утренних треволнений. Воцаряется неприятное молчание, нарушаемое только стуком ложки о миску. Азамат стоит у окна спиной к нам, завернувшись в собственные волосы, как в плащ. Я смотрю на Кира, он зыркает то на меня, то на отца. Молчание затягивается.

Наконец Кир не выдерживает. Бросает ложку и выкрикивает Азамату в спину:

— Ну что?!

— Жду, пока ты ответишь на вопрос, — спокойно сообщает Азамат.

— На какой?!

— Почему ты сбежал, — поясняю я.

— Какая вам разница?.. — гораздо тише переспрашивает Кир.

— Нам есть разница.

— А что я должен был делать? — вскидывается он.

— Лечь в кроватку и спать, — отвечаю доходчиво.

— И что было бы дальше? Чего вы от меня хотите? — Кир явно нервничает и злится. Азамат наконец-то отлипает от окна и присаживается к столу.

— Мы ничего от тебя не хотим, — спокойно говорит он Киру. — Ты мой сын.

— Наш сын, — поправляю я.

— Да, — кивает Азамат. — Наш сын. Мы просто хотим, чтобы ты жил с нами, чтобы тебе было хорошо.

— И что я должен за это делать?

— Да ничего ты не должен, — вздыхаю я. — Ты вообще, что ли, не представляешь, как дети в семьях живут?

Кир поводит плечами.

— То законные дети.

— Ты будешь считаться законным, — напоминаю.

— Но вы-то будете знать правду.

— О боги, Кир! — восклицаю нетерпеливо. — Я сама незаконный ребёнок, успокойся уже! В этом нет ничего особенного, такой же человек, как все.

Ребёнок таращится на меня, как на привидение, несколько секунд. Потом уточняет у отца:

— Это правда?

Тот кивает.

Кир сдвигает брови и некоторое время смотрит в стол.

— Вы вчера говорили, что убьёте меня, когда я засну.

Мы с Азаматом синхронно вытягиваем головы вперёд и офонарело переспрашиваем:

— Чего?..

Кир несколько смущается.

— Ну, вы вчера говорили с кем-то по телефону… там, в другой комнате. И сказали, типа, я бы дождался, пока он отрубится, и того…

Я тупо моргаю. Азамат сначала тоже растерянно хмурится, а потом принимается хохотать.

— Что ты на самом деле сказал? — интересуюсь.

— Это самое, — покатывается муж, — только не про того человека! Про знающего! Ой, не могу, Кир, ты уж если подслушиваешь, то подслушивай целиком! — он немного просмеивается и трясёт головой. — Речь шла о том, что делать со знающим, который надоумил твою мать тебя родить. Но даже его мы не собираемся убивать, я говорил об изменении памяти. Мой друг — очень могущественный духовник, он может справиться даже с сильнейшими из знающих. Я просто предположил, что во сне человек более уязвим, вот и всё. Кир, — Азамат окликает мальчишку, чтобы тот посмотрел на него. — Я тебе клянусь, что ни я, ни Лиза не собираемся тебя убивать и вообще обижать. Понимаю, что тебе трудно в это поверить, но надеюсь, когда-нибудь удастся.

Ребёнок опускает глаза. На некоторое время снова воцаряется тишина, хотя уже не такая напряжённая.

— Что мне будет за побег… и кражу? — наконец спрашивает Кир.

Азамат смотрит на меня, слегка улыбаясь. Я поднимаю брови и качаю головой.

— Два дня без сладкого, — сообщает Азамат ребёнку.

Кир пару секунд ждёт, потом переспрашивает:

— И всё?

— Всё, — заверяет Азамат. — Один — за то, что напугал нас, второй — за то, что действовал на основе непроверенной информации. Тебе надо многому научиться, но в первую очередь — думать.

— Надо-то оно надо, — быстро соглашается Кир, уводя речь от наказания, — да кому я нужен, учить меня.

— Мне нужен, — с расстановкой говорит Азамат. — Я и буду учить. Говорят, у меня неплохо получается.

Кир очень странно на него смотрит, а потом утыкается в тарелку. Там холодные остатки омлета.

— Можно я доем? — спрашивает ребёнок.

— Естественно, — говорю. — Только давай подогреем. Смотри, вот это разогреватель. Ставишь сюда, жмёшь на кнопку…

Обучение началось.

После затянувшегося завтрака отвожу Кира в свой кабинет. Хорошо, что я не стоматолог, и ничего жуткого на вид у меня в кабинете нету. Посредине стоит операционный стол под лампами, у стены две кушетки и бесконечные шкафы. Аппараты на полках тоже выглядят безобидно. Единственное, запах специфический, а так бояться совершенно нечего.

Кир, нервно поводя носом, усаживается на кушетку и замирает, как каменный, пока я мажу его поцарапанный лоб.

— Заживёт через несколько часов, — говорю. — А теперь давай раздевайся.

Кир несколько секунд переваривает просьбу, глядя в сторону, потом начинает медленно выполнять.

— Ты не особенно тяни, — прошу. — Меня не процесс интересует, а результат.

Сама меж тем подкатываю большой стационарный сканер, дающий трёхмерное изображение за один прокат. Ребёнок всё снятое аккуратно складывает рядом на кушетку. Тощий — ужас!

— Трусы можешь оставить, — говорю. — И становись вот сюда.

Он послушно встаёт по стойке "смирно" и без малейшего движения выдерживает сканирование. Все бы так.

— Отлично, — хвалю, рассматривая получившуюся картинку. Она мало отличается от исходника, что так скелет, что сяк. — Одевайся и иди сюда.

Кир поспешно напяливает обратно всю одежду. Такое впечатление, что если бы куртка не осталась в прихожей, и её бы надел. Подходит осторожно, старается держаться подальше.

— Вот гляди, — говорю, показывая на экран сканера. — Это ты. Можешь полюбоваться на свой скелет.

Уже произнеся эту фразу, я вдруг начинаю сомневаться, не напугала ли ребёнка. Но, кажется, нет. Кир с открытым ртом таращится на экран, где медленно крутится его скан. Я увеличиваю голову и тщательно просматриваю все кости, но не обнаруживаю ничего, кроме последствий рахита, да и те почти незаметны. Никаких инфекций или признаков заболеваний сканер не отмечает. Я ожидала, что всё будет намного хуже.

— Налюбовался? — подмигиваю.

— Нет, — честно отвечает Кир. — Никогда не видел скелетов живых людей!

— Ладно, — говорю, — потом посмотришь. Главное, у тебя ничего не сломано, и меня это очень радует. Теперь я хочу убедиться, что ты здоров. Для этого мне придётся взять у тебя немножко крови. Больно не будет. Ты не против?

Кир отвлекается от экрана и нервно облизывает губы.

— Я ничем не болею.

— Ты можешь не знать. Не бойся, это совсем не страшно, зато будем знать наверняка, что всё хорошо. И я не знающая, ничего плохого я с тобой через кровь не сделаю. Ну как, согласен?

— А если нет? — ребёнок косится на меня, плотно сжав губы.

Я вздыхаю.

— Ну, если нет, то придётся ограничиться осмотром и анализом ДНК… Э-э… Это значит, что я поскребу ваткой у тебя во рту. Но всё-таки кровь посмотреть было бы лучше. Это правда не ст…

— Нет, а если я вообще не согласен никакие… ну, ничего? — уточняет Кир.

— Ну привет, — развожу руками. — А вдруг ты действительно чем-то болен? Лучше лечиться сейчас, пока ничего не болит.

— Лечиться? — переспрашивает Кир.

— Да… — не совсем понимаю, что он хочет услышать.

— Это типа всякие отвары пить?

— Возможно, хотя скорее таблетки, они не такие противные.

— А есть?

Он спрашивает про еду, а не про наличие таблеток. В муданжском это совсем по-разному звучит. Смысла от этого не прибавляется, правда.

— Что есть? Что-то я совсем тебя не понимаю.

— Мне можно будет есть?

— Конечно! — удивляюсь я. — Почему у тебя вообще такой вопрос возник?

Их там в приюте не кормили во время болезни, что ли?

— Вы вчера сказали, что мне можно есть, пока я здоровый. Значит, если заболею, то нельзя?

Я, наверное, очень глупо выгляжу: стою посреди собственного кабинета и с рыбьим выражением лица пялюсь на ребёнка. Наконец титаническим усилием припоминаю, что он мог так неправильно понять.