Опричное царство - Виктор Александрович Иутин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Дозволь нам стать карающим мечом твоим! – говорили царю Басманов и Вяземский. И он позволил. Малюта усердно трудился в застенках, выбивал из заключенных новые показания и новые имена изменников. Иоанн снова и снова перечитывал списки, и великий гнев все больше овладевал им. Царский медик Арнульф дежурил возле покоев государя, всегда готовый, едва услышав истошные вопли Иоанна, прибежать к государю и напоить его нужным снадобьем, после которого обессиленный Иоанн долго приходил в себя. Либо на подмогу приходил благовещенский протопоп Евстафий, новый духовник государев. Высокий и сухой, он появлялся в черной рясе с крестом в руках и молвил громогласно:
– Смирение, великий государь, смирение! Помолимся Господу нашему…
Молитвы с трудом успокаивали Иоанна, и пока отец Евстафий благословлял его, царь сидел, стиснув до скрипа зубы, шумно и часто дыша носом.
Сегодня снова был припадок, и снова духовник смирял Иоанна молитвами, добавив напоследок:
– Измена вокруг тебя, государь, а ныне митрополит едет к тебе заступаться за крамольников.
Царь знал, на что намекал отец Евстафий – он, как и Басмановы, как и новгородский архиепископ Пимен, как и многие при дворе, жаждут уничтожить Филиппа. Тяжело и устало взглянув на духовника, Иоанн коротко молвил:
– Ступай…
Первые казни и убийства заговорщиков кровавой волной прокатились по стране, и Филипп не выдержал. Решил, видимо, нарушить клятву не вступаться в дела государства. Объявил, что приедет, и царь не мог отказать. Но ссориться с Филиппом было нельзя, Иоанну не нужен был разлад с духовенством. К тому же митрополит нравился ему, государь чувствовал его силу, видел духовную чистоту. Как бы его переманить на свою сторону?
Всю дорогу в слободу Филипп, покачиваясь в возке, вспоминал последние дни. Четверо верных слуг его, старцы Леонтий Русинов, Никита Опухтин, Федор Рясин и Семен Мануйлов, поочередно докладывали владыке о казнях, начавшихся с убийства дьяка Казарина Дубровского, его двух сыновей и обезглавливания десяти его пособников. День изо дня в Москве и других городах убивали и казнили дьяков…
– Еще казнили стрелецкого голову, что в походе был, Никиту Казаринова, дьяков Ивана Выродкова да Ивана Бухарина. А с ними в домах убиты их дети, жены – все до единого, дома дочиста ограблены и сожжены, – докладывал митрополиту Леонтий Русинов. Филипп уже тогда гневался от бессилия, ибо вынужден был лишь наблюдать резню (по-другому и не назвать!), не в силах ее предотвратить, как стойно духовному главе государства.
– Князь Ростовский убит, – докладывал следующим днем Никита Опухтин.
– Князь Лыков казнен, – вторил ему Федор Рясин. С каждым днем все больше имен, все больше крови, и Филипп, не в силах смириться с этим, дни и ночи проводил в молитвах, слабел и изнемогал. Последней каплей был приезд к нему родича, Михаила Колычева. Его митрополит помнил еще маленьким мальчиком, теперь же это был крепкий муж, низкорослый, с первой сединой в черной бороде и волосах.
– Помоги, владыко! – Он упал перед Филиппом на колени, и тот бросился поднимать родича, но Михаил не поддавался.
– Помоги, владыко! – молил он дрожащим голосом, опустив голову. – Оклеветан брат мой сродный Василий! Схватили его, и ныне не слыхать ничего, жив ли? Не крамольник он, владыко! Родич наш! Помоги!
Пряча глаза, пригласил родича к себе на обед и долго беседовал с ним.
– Отчего же ты молчишь! Ты владыка наш, отец духовный! Кровь льется всюду. Усадьбы горят. С изменниками гибнут и невинные. – Тяжелые руки Михаила бессильно лежали на столе. – Они теперь хозяева земли русской! Всюду разъезжают всадники черные, и за ними сама смерть… Заступись за землю нашу, владыка!
Филипп молчал, опустив глаза. Он и сам знал и видел все это. Оттого сердце еще больше обливалось кровью. Отпустив Михаила, велел Леонтию писать в слободу грамоту о том, что митрополит Московский хочет посетить государя и начал готовиться к отъезду…
Вошел. Строгий лик, аккуратная седая борода, мудрые, выразительные глаза, черная ряса и белый митрополичий куколь. Иоанн был в черном узком кафтане, тоже походившем на рясу, с непокрытой головой, с резным посохом в руке. Встретились глазами. Иоанн склонил голову, получил от митрополита благословение, перекрестился и пригласил его за обеденный стол. Там и должен был начаться их разговор.
– Ведаю, неможно мне с тобой дела государственные обсуждать, я на том крест целовал, – начал Филипп, глядя царю прямо в глаза, – но глядеть на учиненные бесчинства в царстве твоем не могу молча, ибо я духовный пастырь страдающего под гнетом твоим народа…
– Страдающего народа, – с улыбкой протянул Иоанн и задрал бороду. – Я помазанник! Ты лишь духовный, а я сущий пастырь державный! И волков истреблять буду, вредящих державе моей, карать стану беспощадно!
– А невинные? – сказал было Филипп, но Иоанн, схватившись за подлокотники кресла, подался вперед и перебил его:
– А кто средь них невинен? Все они друг на друга доносят, в грехах своих и чужих сознаются!
– Под страшной пыткой каждый сознается! – Филипп сидел, опершись на посохи не отводя взора от глаз царя.
– Хочешь, поведу тебя в застенок, сам на них поглядишь? – Иоанн указал в сторону окна. – Они тебе все разом ответят, что виновны! Но ведь ты не за них пришел просить…
Филипп пристально глядел на царя, ни один мускул не дрогнул на его лице, но в душе он едва справлялся с великой бурей.
– Колычевы, родня твоя, тоже крамольники. – Иоанн говорил медленно, откинувшись в кресле, исподлобья глядя на владыку. – Вот Ванька Колычев, что у брата моего служил, сознался, мол, от Челяднина получал различные приказы, помогал ему против меня бояр настроить! И Васька Колычев, еще один родич твой, схвачен уже. Сознался, что подельником был князей, коих я
