Крик ворона - Дмитрий Вересов

— Что ты там плел — про духов, про камешки?

— Прости, братан, — сипло сказал Серега. — Сболтнул спьяну. Обознался я. Перепутал. Ничего не знаю.

— Кто этот прапорщик? Что тебе известно? Говори!

— Ничего мне не известно! — Подполковник зло стряхнул с плеч руки Павла и вышел.

Павел рванулся было за ним, но на крыльце его перехватил Мандрыка.

— Все, Митрич, борт подан, полетели.

— Этот что тут делает? — спросил Павел, показывая в спину поспешно удаляющегося Сереги.

— Никашин-то, погранец? Водку пьянствует после трудовой недели. Тот еще капельмейстер. Ты его знаешь?

— Встречались, — неопределенно сказал Павел и вслед за Мандрыкой направился к летному полю.

…Сначала Таня своим профессиональным глазом подметила фальшь в их игре, потом был этот странный, неприятный разговор с пьяным воякой. А дальше все покатилось, как снежный ком. Я еле дождался окончания поля и сразу, не заезжая домой, отправился в институт и потребовал показать мне материалы с обнажений в хрусталеносной зоне, я еще летом переправил их в институт. Видимо, лаборант был не из их компании — тут же открыл хранилище и запустил меня. Я пересмотрел все образцы, сверил с записями и обнаружил несоответствие. Исчезли пять самых крупных минералов и несколько образцов мрамора со значительными включениями. Я подумал, уж не те ли это камешки, которые, по словам Сереги, ушли к духам, иначе говоря, контрабандой в Афганистан. Рассказал о пропаже Лимонтьеву, которому тогда еще верил, убедил его, что никакой ошибки с моей стороны быть не может. Он страшно возмутился, при мне вызвал и допросил всех, кто мог соприкасаться с коллекцией в поле или в институте и кого удалось быстро разыскать. Никто, естественно, ничего не знал.

Правда, Кошкин, институтский слесарь, — он в моей экспедиции рабочим был — сказал, будто видел, как аспирант Жаппар на последней стоянке разговаривал с неизвестным военным и что-то ему передал. Правда, это было уже после отправки первой партии в Москву. А перевозил ее Жаппар, так что на него падает главное подозрение, а слова Кошкина это подозрение подтверждают. Но как раз Жаппара-то и не могли найти. В Москву со всеми он не полетел, сказал, что отправится прямо домой, в Алма-Ату. Позвонили его родителям. Но они сказали, что Жаппар там не появлялся, но звонил. Сказал, что застрял в Москве… Короче, мне ничего не оставалось, как опечатать оставшуюся коллекцию и отправиться в Ленинград. В институт я вернулся спустя три недели — и тут же, в вестибюле, наткнулся на свежий некролог. В горах Тянь-Шаня при восхождении на ледник Щуровского погиб аспирант Жаппар Бейшимбаев…

Рафалович присвистнул.

Разговор они вели в гостиной Черновых. Бледный, осунувшийся и небритый Павел с черными кругами под глазами расхаживал по комнате, безостановочно курил, иногда заходясь кашлем. Сперва речь его была сбивчивой, дерганой, но теперь, когда он немного успокоился, текла размеренно и складно. Леонид, сильно раздобревший за последние два года, сидел возле стола и время от времени прихлебывал остывший кофе из кружки.

— А если все же случайность, совпадение? — спросил он.

— Я хотел думать, что так. Совпадение, пусть даже и очень кому-то нужное. Но я никак не мог взять в толк, какого лешего он полез на Тянь-Шань.

— Ты ж сам с детства альпинист и должен понимать, какой леший людей в горы тянет.

— Но не тех, кто только что с этих самых гор спустился. Особенно если просидел там четыре месяца. Тут, знаешь ли, не о горах мечтаешь, а о горячей ванне и билетах в оперу. Нет, ему могли приказать. А потом убрали.

— Зачем?!

— Концы прятали. Он свалял дурака, засветился, и его хозяева испугались разоблачения…

— Чушь! Доказать, что украл именно он, практически невозможно. Подозревать — да, но не доказать. За руку не поймали, в карманах не нашли. Скажешь, что кроме него некому? А грузчики аэрофлотовские поинтересоваться не могли? А тот же институтский кладовщик? ДЗ уж не сам ли ты камешки налево пустил, а на казаха бедного свалил?.. Нет уж, у кого хватило ума такой бизнес раскрутить, не станут по-глупому концы прятать.

— Возможен и другой вариант: Жаппар решил сработать на свой карман. Снюхался с нужными людьми, запустил лапу в наши образцы, и камни пошли в Афганистан и оттуда дальше — душманам-то они без надобности. Но все раскрылось, и его примерно наказали. Чтобы другим неповадно было.

— А КГБ не мог к этому руку приложить? — напряженным полушепотом спросил Рафалович.

— А им-то зачем?.. Слушай, а ведь это действительно странно… Я только сейчас сообразил.

— Что сообразил?

— Понимаешь, когда ведутся работы по такой тематике… ну там, стратегические ископаемые, новейшие технологии по оборонке, комитетчики вокруг табунами бродят режимность, допуски, подписки, описи всякие, промывание мозгов насчет бдительности. Я этого в родимом «четыре-двенадцать» налопался во! — Павел провел ребром ладони по горлу. — А тут их и за версту не было. Ни одного! Будто мы не сверхпроводимыми алмазами занимаемся, а какой-нибудь глиной огнеупорной. И это лишний раз подтверждает…

— Что?

— А то, что работа — не на Родину, а на хитрого дядю! Бизнес, как ты только что выразился. И я в нем повязан, как и все прочие. Даром что меня за болвана, держали!

— Пожалуй что и так. — Леонид задумчиво постучал пальцами по столу.

— В общем я, как некролог этот прочитал, из института выскочил, как ошпаренный, до ночи по Москве шатался, а до утра — по номеру, версии разные строил, одна другой гаже… А утром написал заявление по собственному желанию, вложил в конверт и отнес Лимонтьеву в приемную. Самого не дождался, да и не готов был, честно говоря, с ним беседовать, а секретарше в папку положил. Потом на вокзал и домой.

— А дальше? Неужели так просто и отпустили? — Представь себе. Лимонтьев, правда, звонил несколько раз, расспрашивал, уговаривал забрать заявление. Я ничего ему объяснять не стал, сказал, что семейные обстоятельства требуют, чтобы я безвылазно сидел в Ленинграде. Он особо не напирал — решил, видимо, что теперь они и без меня справятся. Я было подумал, что отвертелся, успокоился, работу подыскал — в «Недра» устроился, геологическую литературу редактировать и резюме по-английски сочинять. Месяца два они меня не трогали. Но как-то вызвал меня к себе директор издательства, в первый раз, заметь. Я прихожу — его самого в кабинете нет, зато целая делегация сидит: Лимонтьев, главный его подхрячник Клязьмер, Алик Калачов. И давай меня обрабатывать. Дескать, большинство минералов, хоть по физическим свойствам и химсоставу ничем от прежде собранных не отличаются, но никакой сверхпроводимости не демонстрируют. Никто не может понять, в чем дело, и вся надежда на меня.

Представляешь, сволочи какие, на сознательность давить стали, о долге советского ученого вспомнили! Прямо руки чесались им в морды гладкие заехать покрепче!

— Надеюсь, не заехал?

— Сдержался. Объяснил, что если уж сверхпроводимости нет, то я ее родить не в состоянии, даже если сам в баллон с жидким азотом залезу.

— А они что?

— Принялись охмурять с удвоенной силой. Оклад увеличить обещали, премии сулили, загранкомандировки по высшему разряду. А потом Лимонтьев ухмыльнулся так гаденько и говорит: «Зря вы, Павел Дмитриевич, так упорствуете. Как бы после не пожалеть». Я так и взвился. Что, спрашиваю, это угроза? Нет, отвечает, это я в том смысле, когда мы без вас справимся и впишем славную страницу в историю мировой науки, на вашу долю лавров не останется. На том наш разговор и закончился. Потом еще несколько раз звонили, спрашивали, не передумал ли, приглашение на какую-то конференцию прислали. На работе мне кислород перекрыли. Всякая бюрократическая фигня. А недавно эти гады совсем оборзели и… — Он резко выдохнул и закашлялся. — Наверное, Таня тебе уже все рассказала?

— Да, в общих чертах. Но хотелось бы выслушать твою версию.

В тот день Павел вернулся поздно: нужно было снять вопросы с иногородним автором, а поскольку автор этот оказался давним, еще студенческих времен, приятелем Павла, собеседование плавно перетекло из издательства в пивбар. У Павла не было особых оснований спешить домой: Таня уехала в Вильнюс на пробы к новому фильму, Нюточку из садика заберет отец. Он долго ждал трамвая, подмерз на остановке и к дому подходил, мечтая о чашке горячего чая с малиной.

Он отворил дверь — и застыл на пороге в полном шоке. В прихожей возле телефона стоял красный, невменяемый отец и выкрикивал в трубку, матерные слова. Павел никогда не видел его таким. Он тихо снял пальто, и в этот момент отец в сердцах бросил трубку на рычаг. — Это ты кого так? — осторожно поинтересовался Павел.

— Кого надо! Нютка пропала!

— Что?!

Павел без сил опустился на ящик для обуви. Как обычно в половине шестого Дмитрий Дормидонтович зашел за внучкой в детский сад. Молоденькая, сомнамбулически заторможенная воспитательница поплелась за девочкой в группу и не нашла ее. Дети сказали, что Нюточки не было с обеда. Одна девочка видела, как она ушла с прогулки за ручку с тетей в желтой шубе. Дмитрий Дормидонтович растерялся, наорал на воспитательницу, вогнав ее в истерику, устроил скандал прибежавшей заведующей. Но что толку? На всякий случай он позвонил из кабинета заведующей домой — оставалась мизерная надежда, что вдруг это Таня прилетела из Литвы в новой желтой шубе, забрала девочку и, не заходя домой, отправилась с ней в многочасовую прогулку… Естественно, трубку никто не снял. И тогда позвонили в милицию…