Город - Уильям Фолкнер

Опять поворот. Сноупс, корова и мул - все трое - уже исчезали в облаке обезумевших кур, которые снова пробежали под домом и поспели как раз вовремя. Но когда все они опять очутились перед домом, там не было никого, кроме Сноупса. Он лежал ничком, пола пиджака при падении завернулась ему на голову, и старая Хет клялась, что на спине его белой рубашки был след раздвоенного коровьего копыта и копыта мула тоже.

- Где они? - крикнула она ему. Он не ответил. - Догоняют! - крикнула она миссис Хейт. - Они уже опять на заднем дворе!

Да, они были там. Она сказала, что, может, корова хотела вернуться в коровник, но решила, что взяла слишком большой разгон и, вместо этого, позабыв всякий страх, повернула прямо на мула. Правда, она сказала, что они с миссис Хейт не поспели туда, чтобы увидеть это: они только услышали треск, и гром, и грохот, когда мул заворотил и споткнулся о кирпичную приступку. А когда они подоспели, мула уже не было. И ведра на приступке тоже не было, но старая Хет сказала, что она этого тогда не заметила: только корова стояла посреди двора, там же, где и раньше, растопырив ноги и нагнув голову, словно кто-то, проходя мимо, убрал вторую этажерку. Они с миссис Хейт не остановились, но миссис Хейт теперь бежала тяжело, как сказала старая Хет, разинув рот, и лицо у нее было цвета мастики, и одной рукой она держалась за грудь. Она сказала, что обе они уже выдохлись и теперь бежали так медленно, что мул нагнал их сзади и, как она сказала, перепрыгнул через них; короткий дробный дьявольский грохот и едкий запах пота, и вот уж он бежит дальше (куры или сообразили наконец, что лучше остаться под домом, или же тоже выдохлись и просто не могли выбежать оттуда на этот раз); когда они снова добежали до угла, мул наконец скрылся в тумане; они слышали, как стук его копыт по твердой мостовой, короткий, дробный и насмешливый, замер вдали.

Старая Хет сказала, что она остановилась. - Ну-с, джентльмены, тише, сказала она. - Кажется, мы... - И тут она почуяла это. Она сказала, что стояла неподвижно, принюхиваясь, и словно бы воочию увидела открытый подпол и кирпичную приступку, на которой, когда они пробегали мимо в последний раз, ведра уже не было. - Мать честная! - крикнула она миссис Хейт. - Гарью пахнет! Беги в дом, детка, хватай деньги.

Это было часов в девять. А к полудню дом сгорел дотла. Рэтлиф сказал, что, когда пожарная машина и толпа добрались туда, миссис Хейт, за которой следовала старая Хет с бумажной сумкой в одной руке и пастельным портретом миссис Хейт в другой, прихватив зонтик и накинув на себя армейскую шинель, которую обычно носил мистер Хейт, как раз выбегала из дому, и в одном кармане шинели была банка из-под компота, набитая тем, что осталось от восьми с половиной тысяч долларов, а судя по тому, как миссис Хейт жила, если, конечно, верить ее соседям, там была большая часть этой суммы, а в другом - тяжелый, никелированный револьвер, она перебежала через улицу к соседскому дому, где с тех пор и сидела на галерее в качалке, а рядом, в другой качалке - старая Хет, и обе все время раскачивались, глядя, как добровольцы-пожарники расшвыривают по всей улице ее посуду и мебель. К тому времени, как сказал Рэтлиф, там уже было довольно людей, заинтересованных в этом деле, которые побежали на площадь, разыскали А.О. и дали ему знать.

- А мне что за дело? - сказал А.О. - Ведь не я поставил это ведро с горящими угольями там, где кто-то сшиб его прямо в подпол.

- Но подпол-то вы открыли, - сказал Рэтлиф.

- Конечно, - сказал Сноупс. - А зачем? Чтобы взять веревку, ее же веревку, она меня сама туда послала.

- Чтобы поймать вашего мула, который ворвался к ней на двор, - сказал Рэтлиф. - Теперь уж вы не отвертитесь. Любой состав присяжных в нашем округе вынесет приговор в ее пользу.

- Да, - сказал Сноупс. - Уж это наверняка. А все потому, что она женщина. Только поэтому. Потому что она, черт бы ее побрал, женщина. Ладно. Пусть идет к присяжным, черт бы их побрал. У меня тоже есть язык; я и сам кое-что могу сказать присяжным... - И тут, как рассказывал Рэтлиф, он осекся. Рэтлиф рассказывал, что это было не похоже на А.О.Сноупса потому, что А.О. всегда пересыпал свою речь такой массой перевранных пословиц, что покуда не догадаешься, какие пословицы и сколько он смешал, не можешь даже понять, чего он там наврал, а после уже поздно. Но теперь, как сказал Рэтлиф, он был слишком озабочен, ему было даже не до пословиц, не говоря уже о вранье. Рэтлиф сказал, что все глядели на него.

- Что же? - сказал кто-то. - Что именно вы можете сказать присяжным?

- Ничего, - сказал он. - Потому что... ну, просто потому, что не будет никаких присяжных. Миссис Мэнни Хейт станет со мной судиться? Вы, ребята, плохо ее знаете, ежели думаете, что она станет подымать шум из-за обыкновенного несчастного случая, который ни я, ни кто другой предотвратить не мог. Да ведь во всей йокнапатофской округе не сыскать более справедливой и доброй женщины. И я хотел бы сказать ей это. - Рэтлиф сказал, что этот случай как раз ему и представился. Он сказал, что миссис Хейт уже стояла у них за спиной, а старая Хет - у нее за спиной со своей бумажной сумкой. Он сказал, что она поглядела на толпу, а потом на А.О.

- Я пришла, чтобы купить этого мула, - сказала она.

- Какого мула? - сказал А.О. Он выпалил это сразу, почти машинально, как сказал Рэтлиф. Потому что он не об этом думал. А потом, как сказал Рэтлиф, они еще с полминуты глядели друг на друга. - Вам нужен мул? сказал он. - Это обойдется вам в полторы сотни, миссис Мэнни.

- Чего - долларов? - спросила миссис Хейт.

- Да, уж конечно, не центов и не никелей, миссис Мэнни, - сказал Сноупс.

- Полтораста долларов, - сказала миссис Хейт. - Когда Хейт был жив, мулы стоили дешевле.

- С тех пор многое переменилось, - сказал Сноупс. - И мы с вами тоже, миссис Мэнни.

- Пожалуй, что так, - сказала она. И ушла. Рэтлиф сказал, что она, не говоря больше ни слова, повернулась и ушла, и старая Хет за ней.

- На вашем месте, - сказал Рэтлиф, - я бы, пожалуй, не стал ей этого говорить.

Теперь, рассказывал Рэтлиф, гнусная, мерзкая морденка А.О. вся залоснилась, и даже пена выступила у него на губах. - Пусть только она, сказал Сноупс, - она или еще кто, все равно, подаст в суд и только заикнется про мула и Хейта... - Он замолчал, и лицо у него снова стало равнодушное. - Ну? - сказал он. - Что вы на это скажете?

- Вы, я вижу, не боитесь, что она притянет вас к суду за поджог дома, сказал Рэтлиф.

- Меня притянет? - сказал Сноупс. - Миссис Хейт? Ежели б она собиралась получить с меня что-нибудь за этот пожар, неужто вы думаете, она стала бы меня искать и предлагать мне деньги?

Это было около часу дня. А в четыре Алек Сэндер и я поехали на станцию Сарториса поохотиться на куропаток с собаками, потому что мисс Дженни Дю Прэ все еще держала охотничьих собак, - наверно, ждала, пока Бенбоу Сарторис подрастет настолько, чтоб взять в руки ружье. Дядя Гэвин был один у себя в кабинете и услышал на лестнице шарканье резиновых тапочек. Вошла старая Хет; ее бумажная сумка распухла, и она ела бананы из бумажного пакета, который держала под мышкой, и, держа в этой же руке недоеденный банан, она другой отыскала скомканную бумажку в десять долларов и протянула ее дяде Гэвину.

- Это вам, - сказала старая Хет. - От миссис Мэнни. А ему я его десятку уже отдала. - И она рассказала: она ждала на углу площади, а когда ночь уже была на носу, Сноупс наконец появился и она отдала банан, который ела, какой-то женщине и достала первую скомканную десятидолларовую бумажку. Сноупс взял ее.

- Что? - сказал он. - Миссис Хейт велела отдать это мне?

- За мула, - сказала старая Хет. - Расписки не нужно. Я могу подтвердить, что отдала их вам.

- Десять долларов? - сказал Сноупс. - За этого мула? Я же ей сказал полторы сотни.

- Ну, ежели так, договаривайтесь промеж себя сами, - сказала старая Хет. - Мне она просто велела передать вам это, когда пошла за мулом.

- За мулом?.. Она сама пошла и забрала этого мула из моего загона? сказал Сноупс.

- Господь с тобой, дитя. - Хет сказала, что она так ему и сказала. Миссис Мэнни никакой мул не страшен. Ты же сам видел. А это вам, - сказала она дяде Гэвину.

- За что? - сказал дядя Гэвин. - У меня же нет мула.

- За юриста, - сказала старая Хет. - Она считает, что ей понадобится юрист. Говорит, чтоб вы были около ее дома вечером, когда она устроится.

- Около ее дома? - сказал дядя Гэвин.

- Там, где он стоял, милок, - сказала старая Хет. - Хотите банан? Я-то уже наелась, не могу больше.

- Нет, большое спасибо, - сказал дядя Гэвин.

- Пожалуйста, - сказала она. - Ну, берите же. Если я съем еще хоть один, то пожелаю, чтоб господь никогда не создавал бананов.

- Нет, большое спасибо, - сказал дядя Гэвин.

- Пожалуйста, - сказала она. - А скажите, не найдется ли у вас для меня десяти центов на табачок?

- Нет, - сказал дядя Гэвин, вынимая монету. - У меня только четверть доллара.

- Вот что значит благородный человек, - сказала она. - Попросишь у него мелочишки, а получишь целых четверть или полдоллара, а то и целый доллар. А вот голодранцы - от тех больше десяти центов и не дождешься. - Она взяла монету, и монета исчезла неведомо куда. - Некоторые думают, что я только целый день брожу по городу с утра до ночи с протянутой рукой и всем говорю спасибо. Ничуть не бывало. Я тоже служу Джефферсону. Если, как сказано в Библии, рука дающего не оскудеет, то не оскудеет этот город, потому что здесь всегда полно людей, готовых дать что-нибудь от никеля до старой шляпы. Но из всех, кого я знаю, одна я всегда готова принять. Джефферсон оскудел бы, ежели б я от зари до зари, в дождь, и в снег, в жару не благословляла дающего! Значит, я могу сказать миссис Мэнни, что вы придете?