Фламандская доска - Артуро Перес-Реверте

Сесар поднял бровь.

— Если это тактика, то она не кажется особо многообещающей. Да и быстрой тоже.

Фейхоо сглотнул слюну, и сарказм антиквара ему тоже пришлось проглотить. Вот сейчас, злорадно подумала Хулия, он, наверное, проклинает свои тайные коммерческие отношения с Сесаром. Ведь стоит только Сесару сказать пару лишних слов в одном-двух соответствующих местах — и безо всяких прямых обвинений, безо всякой бумажной волокиты, быстро и тихо, как это делается на определенном уровне, главный инспектор окажется в темном кабинетике какого-нибудь безвестного провинциального полицейского участка. Так и закончится его карьера: бумаги, бумаги и никаких прибавок к жалованью.

— Единственное, в чем я могу уверить вас, — проговорил он наконец, по-видимому переварив часть обиды, тогда как остальная, судя по выражению его лица, комом застряла в желудке, — так в том, что мы будем продолжать наше расследование… — И неохотно добавил, точно вспомнив что-то: — Разумеется, сеньорита будет находиться под особой охраной.

— Ни в коем случае, — запротестовала Хулия. Унижения Фейхоо было недостаточно, чтобы заставить ее забыть о своем. — Пожалуйста, больше никаких синих «фордов». Хватит.

— Речь идет о вашей безопасности, сеньорита.

— Вы уже видели, я вполне способна сама защитить себя.

Полицейский отвел взгляд. Наверное, у него еще саднило горло от той ругани, которую он обрушил несколько минут назад на двух инспекторов, так по-дурацки попавшихся при исполнении служебных обязанностей. «Панолис! — орал он. — Домингерос, мать твою за ногу!.. Вы меня подставили, сукины дети! Я вам устрою хорошую жизнь!..» Сесар и Хулия все слышали из-за закрытой двери, пока ожидали в коридоре полицейского участка.

— Насчет этого, — наконец заговорил он после долгого размышления. Заметно было, что в нем происходила ожесточенная внутренняя борьба — между долгом и собственными интересами — и что эти последние в конце концов победили. — Принимая во внимание обстоятельства, я не думаю, что… Я хочу сказать, этот пистолет… — Он снова сглотнул слюну и взглянул на Сесара. — В общем-то, штука это старинная, не то что современное оружие… А у вас, поскольку вы антиквар, имеется соответствующее разрешение… — Он уставился на стол перед собой. Наверняка он размышлял о последней вещи — часах восемнадцатого века, — за которую несколько недель назад получил от Сесара кругленькую сумму. — Со своей же стороны — я говорю и от имени обоих инспекторов, оказавшихся… хм… — он опять кривовато, примирительно улыбнулся, — я хочу сказать, что мы готовы оставить в стороне подробности случившегося. Вы, дон Сесар, получите назад свой «дерринджер», ну и, разумеется, постараетесь в дальнейшем относиться к нему более бережно. А сеньорита будет держать нас в курсе всех событий и, само собой, если что, немедленно звонить нам. И чтобы уж, пожалуйста, никаких пистолетов… Я понятно излагаю?

— Абсолютно, — сказал Сесар.

— Хорошо. — Уступка в вопросе о пистолете, похоже, примирила его с самим собой, так что он взглянул на Хулию уже менее напряженно. — Что же касается вашего колеса, хотелось бы знать, собираетесь ли вы подавать заявление.

Хулия удивленно вскинула брови.

— Заявление?.. На кого?

Инспектор ответил не сразу, точно надеясь, что она поймет его без слов:

— На неизвестное лицо или лица… виновные в покушении на убийство.

— Убийство Альваро?

— Нет, ваше. — Из-под мексиканских усов опять показались зубы. — Потому что, кто бы ни посылал вам эти карточки, на уме у него явно нечто иное, чем игра в шахматы. Спрей, который накачали вам в шину, предварительно спустив ее, можно купить в любом «Автосервисе»… Но в ваш баллончик с помощью шприца впрыснули бензин… Такая смесь — бензин, газ и это пластическое вещество, которое содержится в баллоне, — при определенной температуре взрывается, и еще как… Вы проехали бы несколько сот метров, шина нагрелась бы и шарахнула прямо под бензобаком. Машина сгорела бы, как свечка, и вы вместе с ней… — Он рассказывал это с улыбкой, явно наслаждаясь возможностью хоть таким образом взять маленький реванш за пережитое унижение. — Ужасно, правда?

Шахматист появился в магазине Сесара через час, с мокрой головой и торчащими над поднятым воротником плаща ушами. Он похож на тощего бездомного пса, подумала Хулия, глядя, как он отряхивает дождевые капли в вестибюльчике, среди ковров, фарфора и картин, на которые ему не хватило бы даже годового жалованья. Муньос пожал ей руку — коротко, сухо, без намека на сердечность: простое прикосновение, не обязывающее ровным счетом ни к чему, — кивком головы поздоровался с Сесаром и бесстрастно, не мигая и только стараясь держать свои промокшие ботинки подальше от ковров, выслушал рассказ об утреннем происшествии на рынке Растро. Временами он делал легкое движение подбородком сверху вниз, словно бы подтверждая сказанное, но с таким видом, как будто вся эта история с синим «фордом» и кочергой Сесара совершенно не интересовала его. Его тусклые глаза оживились лишь тогда, когда Хулия достала из сумочки карточку с записью хода и положила ее перед ним. Через несколько минут, разложив свою шахматную доску, с которой он в последние дни не расставался, и расставив фигуры, он уже изучал их новое расположение.

— Одного я не понимаю, — заметила Хулия, глядя на доску через его плечо. — Зачем они оставили баллончик на капоте? Ведь там мы не могли не заметить его… Разве что этому человеку пришлось поспешно ретироваться.

— Возможно, это было просто предупреждение, — предположил Сесар, сидевший в своем любимом кожаном кресле у витража в свинцовом переплете. — Предупреждение, надо сказать, весьма дурного тона.

— А ей пришлось здорово потрудиться, правда? Подготовить баллончик, спустить шину, снова накачать ее… Не считая того, что кто-нибудь мог заметить ее, когда она все это проделывала. — Хулия перечисляла, загибая пальцы, с недоверчивой улыбкой. — Вообще все это выглядит довольно смешно. — И в этот момент ее улыбка сменилась выражением удивления: — Вы слышите?.. Я уже дошла до того, что говорю о нашем невидимом сопернике в женском роде… Эта таинственная дама в плаще не выходит у меня из головы.

— Возможно, мы уж слишком далеко заходим в своих предположениях, — заметил Сесар. — Подумай-ка сама: сегодня по Растро вполне могли бродить десятки блондинок в плащах. И некоторые из них, наверное, были еще и в темных очках… Но насчет пустого баллончика ты права. Оставить его там, на капоте, на виду у всех… Полный гротеск.

— Может быть, и не совсем так, — произнес в этот момент Муньос, и оба, прервав свой разговор, уставились на него. Шахматист сидел на табурете у низенького столика, на котором была разложена его доска. Он снял плащ и пиджак и остался в рубашке: мятой, купленной явно в дешевом магазине готовой одежды; слишком длинные рукава были заложены и зашиты над локтями широкими поперечными складками. Он вставил свою короткую реплику, не отводя глаз от доски, не оторвав от колен лежавших на них ладоней. И Хулия, сидевшая рядом, заметила, что уголок его рта почти неуловимо изогнулся, придавая лицу столь хорошо знакомое ей выражение — то ли молчаливого размышления, то ли неопределенной улыбки. И она поняла, что Муньосу удалось расшифровать новый ход.

Шахматист вытянул палец по направлению к пешке, стоящей на а7, но так и не коснулся ее.

— Черная пешка, которая была на а7, берет белую ладью на b6… — сказал он, показывая собеседникам ситуацию на доске. — Это наш соперник указал в своей карточке.

— И что это значит? — спросила Хулия. Муньос помедлил несколько секунд, прежде чем ответить:

— Это значит, что он отказывается от другого хода, которого мы до некоторой степени опасались. Я имею в виду, что он не собирается брать белую королеву на e1 черной ладьей, которая стоит на c1… Этот ход неизбежно привел бы к размену ферзей… королев. — Он поднял глаза от фигур на Хулию. — Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Хулия вытаращила глаза.

— То есть он не собирается есть меня?

Шахматист неопределенно пожал плечами.

— Можно истолковать и таким образом. — Он задумался, глядя на белую королеву. — В таком случае, похоже, он хочет нам сказать: «Я могу убить, но сделаю это тогда, когда захочу».

— Как кошка, играющая с мышью, — пробормотал Сесар, обрушивая кулак на ручку кресла. — Мерзавец!

— Или мерзавка, — вставила Хулия. Антиквар недоверчиво пощелкал языком.

— Вовсе необязательно, что эта женщина в плаще, если это именно она была в том переулке, действует сама по себе. Она может быть чьей-нибудь сообщницей.

— Да, но чьей?

— Хотел бы я знать это, дорогая.

— В любом случае, — заметил Муньос, — если вы ненадолго отвлечетесь от дамы в плаще и повнимательнее посмотрите на карточку, вы сможете сделать еще один вывод относительно личности нашего противника… — Он поочередно взглянул на обоих и, пожав плечами, кивком указал на доску, словно желая сказать, что считает пустой тратой времени поиски ответов вне шахматной сферы. — Мы уже знаем, что он склонен к разным вывертам, но оказывается, что он (или она) — личность еще и весьма самонадеянная… С большим самомнением. В общем-то, он пытается подшутить над нами… — Он снова кивнул на доску, приглашая собеседников повнимательнее присмотреться к расположению фигур. — Вот, взгляните… Выражаясь практически, с чисто шахматной точки зрения, взятие белой королевы — ход плохой… Белым не осталось бы ничего иного, кроме как согласиться на размен ферзей и съесть черную королеву белой ладьей, стоящей на b2, а это поставило бы черных в весьма тяжелое положение. С этого момента единственным выходом для них было бы двинуть черную ладью с e1 на е4, создавая угрозу белому королю… Но он защитился бы простым ходом своей пешки с d2 на d4. После этого, когда черный король оказался бы окруженным вражескими фигурами и помощи ждать ему было бы неоткуда, все неизбежно окончилось бы шахом и матом. И проигрышем черных.