Девушка в тюрбане - Стефано Бенни

Она пошла дальше, среди наполовину золотых, наполовину засохших ветвей, листьев, слетавших вниз и ложившихся на другие листья, на охряно-желтые, на красные, на бледно-желтые, на чудом оставшиеся зелеными, она вздрагивала от внезапного треска, когда лопались и падали зеленые оболочки каштанов, ломались и слетали на землю хрупкие веточки.

Я понял, что она идет к Стражу, несет ему обретенное богатство, свои преображенные глаза и волосы, хочет побыть с ним наедине под холодным солнцем, пока на горах не лягут тени, с каждым днем опускавшиеся все ниже и все быстрее.

25 октября

Сейчас в оконном стекле отражается комната, тупой угол, образованный двумя стенами, массивная дверь, колючие ветки эвфорбии с распустившимися листьями; снаружи ничего нет. Но море шумит долгими днями и ночами, не умолкая ни на секунду. Ни лай собак, ни крик ночных птиц, ни рокот грузовиков на нижних витках дороги, поднимающейся на утес, ни грохот поездов, въезжающих в прорытый под домами туннель, не могут перекрыть его голос или умерить его хотя бы на миг.

26 октября

Море стало небесно-голубым, как знамя; дует западный ветер, это чувствуется по направлению волн, по свежести, которую они несут с собой. А что это за корабль, внезапно появившийся в поле моего зрения и почти сразу же исчезнувший, с большой белой надстройкой и тремя высокими параллельными колоннами на палубе? Он уже исчез, подталкиваемый этим западным ветром, таким свежим и просветляющим.

По верхним листьям пальм скользят солнечные лучи, вкладываясь в них, словно шпаги в ножны; нижние листья смиренно повисли вокруг ствола. В листву олив свет врезается, как коса, оставляя за собой прерывистый, волнующийся след. И это тоже осень.

Откуда берется она, осень? Я вспоминаю листья, сиявшие как солнце, перед тем как сорваться с веток и отправиться гнить; ягоды, сверкавшие в причудливых коралловых венцах, прежде чем лопнуть и выбросить клейкие бесформенные семена; цветы ломоноса, перистые, отливавшие серебром, перед тем, как превратиться в жалкие, высохшие клочья, и вереск, который вскоре должен был раствориться в грязи, но не сдавался и глядел из небытия своими крошечными голубовато-коричневыми глазками.

Откуда берется эта сила, излучающая ясный свет перед гибелью? И багрец канадского винограда, уже струящийся по стенам, и бугенвиллея, чьи прицветники стали хрупкими и прозрачными, как облатки причастия, и гроздья черных, будто отлакированных ягод среди неподвижной зелени лавров?

Ликующая смерть осени приходит издалека

Мы думаем, что деревья и цветы умирают на Земле, но это не так. Почему стебелек никнет, почему венчик цветка закрывается, вянет и опадает, почему листья на ветке, еще вчера упругие и ярко-зеленые, окрашиваются кармазином и пурпуром, делаются хрупкими и слетают на землю — это знает Солнце, которое прячется, становится все более низким и холодным, скатывается по небу, как по крутому склону.

Почему в осеннем лесу столько золота и столько лазури в этом море, потускневшем теперь, когда западный ветер утих, и почему сегодня, двадцать шестого октября, так рано, с первых послеполуденных часов, опускается тень на пальмы и оливы, море и небо в моем окне — это знает Солнце, знают просторы космоса, где движутся Солнце и Земля, несущая на себе леса и города, дома и побережья, и всех нас, и мою руку, что водит пером по этой странице.

После неистового ветра, который налетел внезапно и через несколько часов так же внезапно стих, словно поглощенный тьмою каштанов и сосен, глубокой ночью пошел дождь. Я встал из-за стола, поглядел в окно: в спальне Сары и Капитана еще горел свет. Это был настоящий ливень, он барабанил непрерывно, невозмутимо, не усиливаясь и не ослабевая, по листьям, стволам, камням, гнездам, кустам, невидимым тропинкам.

30 октября

Легенда о Море должна начинаться с дождя; но откуда пролиться этому дождю? Из какого скопления туч, и какого они должны быть цвета? Может быть, он теплый? И сделать ли так, чтобы первые лужи поблескивали на солнце, или надо, чтобы их рябило от ветра, а может быть, на них наползет туман? Первое свидание с затопленными землями, первые приливы с тех пор, как Луна начала крутиться вокруг Земли, форма первой волны — и об этом тоже я должен был рассказать в книге, которую так и не закончил.

Утром дождь все еще лил. Обширная, текучая водяная завеса протянулась между моим окном и черными намокшими соснами, каштанами со слежавшимися и гниющими остатками листвы.

Тропинка перед нашими домами тонула в грязи. Я увидел, как Капитан вышел из дома, площадка, где стоял его маленький голубой «форд», постепенно превращалась в громадную лужу, на ее поверхности колыхались листья, шишки, обломки веток, едва различимые тени сосен и кустов. Он посмотрел вверх: тучи становились все темнее, все тяжелее, а порывы ветра снова зашумели в соснах, стряхивая с них дождевые капли и иглы. Капитан сел в машину, попробовал завести мотор, провозился с этим несколько минут, но безуспешно.

Чуть позже я зашел к нему. И узнал, что он хотел бы уехать прямо сейчас, насовсем уехать из этого леса и вернуться в город.

Я не мог понять, в чем дело: то ли Капитан замечательно владел собой, то ли он успел поостыть: я ведь знал, что ночью они с Сарой крепко поругались.

Сара не выходила из своей комнаты, и я остался с Капитаном, не помню уж почему, как мы провели день — тоже не помню, помню только дождь, его нежданный, настырный стук в окна, его нескончаемый шелест в соснах. Я задавался вопросом, что это за вода низвергается на землю: оплодотворяющая влага или древнее орудие разрушения, способ стереть с лица земли?

День прошел скоро: темнота теперь отвесно падала с небесной вершины.

А дождь не знал удержу. Он разошелся, лил сильнее, то сыпал, то хлестал, то винтом крутился в воздухе. Из окна теперь было видно только воду, серо-белую, плотную, будто забродившую, грохочущую массу. Она обрушивалась на крыши, подоконники, верхушки деревьев, гнезда, голые ветки, пустые огороды, еще не облетевшие кусты, обломанный и засохший папоротник, уцелевший вереск, ставший теперь одного цвета с грязью.

31 октября

Сегодня море терзает какая-то взбалмошная сила, не имеющая определенного направления.

Ложбины на поверхности воды, длинные и чешуйчатые, встречаются, бегут дальше и пропадают, не сумев придать себе форму и ритмичное движение волны, не взяв курс на берег. Поэтому кипящая поверхность воды как бы сплошь в ямах и тупиках, словно проворные воздушные пальцы забавы ради то нажимали на нее, то задерживали ответное движение; от борьбы неведомых ветров все бушует, все вздымается, но это не волны, разве что немыслимой величины брызги в разных углах побережья, но никак уж не волны.

В жизни не видел такого ливня. На второй день тропинки превратились в сплошную грязь, в ложбинах, что поглубже, образовались лужи в десятки метров длиной, просто настоящие пруды, на их поверхности клонились бледные тени деревьев, крутились сухие веточки, шишки, прелые листья, пожелтевшие иголки. Вода переливалась через каменные ограды, на многих террасах закраины разбухли и осыпались, это грозило множеством обвалов. Над стеной напротив моего дома большая сосна балансировала на клубке обнажившихся корней, из-под которых оползла почва. Повсюду вокруг пригнулись к земле или сломались кусты и выросли грибы — я бы назвал их грибами, хотя у них не было шляпки, а одна только ножка: такие толстые пальцы молочной белизны.

Капитан даже не стал выходить, чтобы опять попытаться завести машину. Когда я зашел к нему, он дал мне полотенце — от дома до дома было несколько шагов, но дождь успел исхлестать мне лицо и руки, и воротник и рукава плаща совсем вымокли.

Бруно, глава общества охотников, пришел с группой местных жителей поговорить с нами. Капитан открыл им дверь; вместе с ними ворвались прелые листья, вода и грязь. На них были зеленые непромокаемые куртки, сапоги выше колена, каждый был с ружьем. Разговор начал Бруно, он рассказал, что дорогу к побережью завалило оползнем, что кабаны вышли из леса всем стадом и разорили два огорода на самом краю деревни, всего в нескольких шагах от домов.

Капитана все это поразило; он впал в какое-то тоскливое беспокойство и готов был уехать сию же минуту.

Он спросил, сколько времени потребуется, чтобы расчистить дорогу. И глава общества охотников молча указал на окно.

Дождь лил все сильнее, то сыпал, то хлестал, то винтом крутился в воздухе. А я глядел на это и думал: что же сталось с гнездами походного шелкопряда, с зеленой оболочкой каштанов, с последними золотыми листьями? Может ли этот дождь создавать картины? Или это потоп, который зальет, разрушит, уничтожит все вокруг?