Любовь как любовь. Лобовы. Родовое гнездо - Наталья Горбачева

– Насть, у тебя прямо как в романе, – усмехнулся Ярослав. – Тайнорожденный наследный фермер из Бережков… Ребенок не котенок, «Вискасом» не прокормишь. Не разводись с Леней…

– Ах, вот как ты заговорил, – обиделась Настя и принялась складывать свою одежду в большой пакет. – Я тебя не затрудню, не парься!

Он молча наблюдал за ней. Она собрала все за несколько минут и в изнеможении села на кровать, вздохнула:

– Выходить за Леньку было самой большой ошибкой. Какой из него папаша, сам за мамочкиным подолом прячется. Ладно, я теперь все ошибки исправлю…

– Насть, ты хотя бы себе не ври, – спокойно сказал Ярослав. – Ничего ты не исправишь, только новых ошибок наделаешь.

– Не боись, не наделаю. Главное, мой малышок не будет Лобовым. Увезу подальше, спрячу получше. Они у меня отняли родителей, а я у них внука отниму, вот и будем квиты!

– Они тебя забудут через месяц, а ты о них всю жизнь будешь вспоминать…

– В честь какого это праздника? – воскликнула Настя.

– А ты на своего ребеночка посмотришь – вот он, маленький Лобов, хотя и фамилия другая. Безотцовщиной расти будет твой ребеночек, да в нищете…

– А ты знаешь, что теперь мне принадлежит и сад Лобовых, и участок вдоль реки, и вода подземная… Я просто обязана развестись! И разведусь! Буду невестой с приданым, имей в виду…

– Насть, какая же ты все-таки… самоуверенная, – обнял ее за плечи Ярослав. – Как я был. Но жизнь рога-то пообломала. Советую, как друг: не нарывайся.

Лобов вдруг затеял в доме внеплановый ремонт. Ни с кем не советуясь, он накупил обоев и с помощью Гагарина притащил домой. Тут только сообщил домашним о предстоящем стихийном бедствии…

– И начнем с комнаты Насти, угадал? – насмешливо спросил Леня.

– Разве я Настю в дом привел? Или, может, выболтал ей все семейные тайны… – завелся Лобов. – Вынеси все из той комнаты, где она… место занимала. Чтоб духу ее здесь не осталось! Черт с ним, с участком, но дом пока еще мой!

Он распорядился и злой вышел из кухни, не глядя на сына.

– Сынок, ты на отца зла не держи, – подошла к Лене мама Таня. – Ему сейчас надо чем-то руки занять и мысли… Пойми.

– Да пусть клеит, пусть замазывает, – отмахнулся тот и вдруг неожиданно сказал о другом: – Пусть мы даже с Настей разведемся. Но пока я считаю ее своей женой, она – моя жена, ясно?

– Сыночек… – вздохнув, покачала головой мама Таня. – Значит, ты ее любишь…

Леня, уличенный в истинных своих чувствах, не смог ни признаться, ни опровергнуть материных слов. Он только махнул рукой и пошел наверх – изгонять дух неверной своей жены.

Когда они вдвоем с Платоном стали двигать старый шкаф, из него выскользнула и упала на пол тетрадь. Платон поднял ее, раскрыл на середине и с нажимом произнес:

– Это ее почерк?

Леня полистал тетрадь и с надеждой ответил:

– Настин дневник… Надо отдать!

– Отдашь, когда я прочту. Про ее тайные намерения, может, еще чего задумала, – сказал Лобов и ушел с дневником.

Наедине он перелистал тетрадку, и ему стало не по себе. Лобов пошел к жене, которая поливала рассаду. Войдя в теплицу, он тяжело опустился на табуретку. Татьяна, заметив, что муж подавлен, участливо спросила:

– Платон, что с тобой?

Вместо ответа Лобов протянул жене раскрытую тетрадку. Она прочла вслух:

– «Сегодня в обед смотрела на Лобовых и думала: как они могут жрать и радоваться после того, как убили двоих людей и сделали сиротой ребенка…» Это откуда?

– Из Ленькиного шкафа вывалилось.

– Так это Настино…

– Так-то, мать!

– Она винит в той беде нас? Так, значит… Вот откуда этот крест и цветы, – терялась в догадках Татьяна.

– Все так художественно описала, как жизнь мы ей поломали и детства лишили. А главное – как за папку с мамкой гадам Лобовым отомстить…

– Так вот в чем дело! Вот за что она сама себя так измучила, – глаза ее увлажнились. – Бедный ребенок!

– Мать, ты что, нашла по ком слезы лить – по этой чувырле! Тебе жалеть некого? У тебя четверо детей и внуки!

– Вот именно! Нас много, мы-то сдюжим, а она…

–"Ну, тогда пойдем ей в ножки повалимся: спасибо тебе, деточка, за науку! Мы теперь всем рады: заходите, берите что хотите! – В возбуждении Лобов поднялся, не желая продолжать разговор.

– Не суди ее, Платон, – просила жена.

– Да какой же я судья? Я подсудимый! А судья она, она нам приговор выносит! С конфискацией имущества.

Кто был ничем, тот станет всем! Тьфу! – плюнул он и вышел из теплицы.

Он только успел еще услышать:

– Хорошо, что нашелся этот дневник!

После этой находки Татьяна стала неотступно внушать мужу, что надо поговорить с Настей и рассказать всю правду. Он, конечно, понимал ее правоту, но сразу не мог решиться, отнекивался, дескать, они не знают, где обитает Настя.

– Нужно ее найти, – убеждала Татьяна. – Может, Леня знает?

– Не хочу парню в душу лезть… Давай в милиции закажем фоторобот, ты невестку-то хорошо запомнила, за дочку держала…

– Хватит балаганить, – оборвала она. – Поговори с Леней, ты же отец. Только по-тихому. Любит он ее, до сих пор любит.

– Надоели вы мне все со своей любовью. Ладно, поговорю, – сдался Лобов.

Но прежде Лобов говорил с Любой. Крепким крестьянским умом он смекнул, что появилась возможность вернуть свою землю, которую, хорошо не подумавши, отдал незнамо кому…

Лобов не предупредил старшую дочь, что приедет, и первый ее вопрос был: что случилось?

– Почему сразу «что случилось»? Это что, народная примета такая: увидеть отца – к несчастью?

– Ты ведь никогда не приезжаешь, не позвонив, вот я и подумала… – насторожилась Люба.

– Все хоккей, не боись, как говорит Пашка… А где твои?

– Мальчики на занятиях, Гриша – на работе, а Наталья Аркадьевна уехала по каким-то делам в Москву.

– И ты отпустила?! – обрадовался Лобов, что дочь дома одна.

– Будто она меня спрашивала… Ну, говори, пап, зачем пожаловал… Снова Настя?

– Да нет… Ты чаю-то сооруди… Угости отца с дороги, – собирался с духом Лобов.

Люба поставила на газ чайник, открыла коробку конфет.

– Берешь конфеты-то, медсестра?

– Пап, люди обижаются, они ведь от чистого сердца благодарят, – смутилась Люба.

– Ага… – согласился Лобов. – Почему тогда фабрику не хочешь принять?

– Сравнил тоже! – удивилась Люба и сама заговорила о наболевшем: – Боюсь я, папа. Все думаю: даром-то ничего не бывает… А ну как платить потом придется? Да самым дорогим?.. Мы и так уже все чуть не рассорились…

– Любочка, ты знаешь, что к Вадиму… ну, не очень я его любил. Кто Таню обидел, для меня – не человек. И сначала я тоже не хотел, чтоб ты наследство принимала, но теперь я остыл… А может, поумнел? И вот думаю: человека уже нет, судить его теперь не нам… А кому-то другому. А если он хотел так искупить свою вину перед тобой? Что ж получается, мы ему в этом отказываем? Погоди, еще два слова. Вадим – молодец: фабрику отладил, как часы. Скольким людям работу дал. И что, теперь все рухнет? Да и про Гришу подумай: мужик он у тебя хороший, но всю жизнь при чужом деле. А тут – такая возможность…