Защитник Драконьего гнезда. Том второй - Айя Субботина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Благодарствую, добрые люди, от водички не откажусь.
Протягиваю ему бурдюк с водой. Старик принимает его и делает глоток. На морщинистом лице появляется выражение блаженства, он даже прикрывает глубоко запавшие глаза, которые сейчас, в свете костра, выглядят черными провалами.
— Откуда ты?
— С деревеньки местной, господин, - отмахивается в темноту рукой, - из Звонких ключей.
— Почему не ушел со всеми?
— А кому нужен старый дурак? - щерится он беззубым ртом. – Когда загрохотало и завыло, я было на улицу хотел выбраться. Ан спотыкнулся и мордой прямиком в подпол грохнулся. Как раз там мяско вяленое развешивал давеча. А потом все загорелось, дым такой густой, что руку не видно, - как бы в качестве доказательства он вытягивает руку и водит ею из стороны в сторону. - Я уж думал, что всё, конец мой настал. Нынче же жинку свою увижу, да за жопу ее подержу, - он снова прикрывает глаза, его губы растягиваются в счастливую улыбку.
Все бы ничего‚ Но при этом из уголка его рта вниз тянется струйка густой слюны.
— А что с жинкой? — спрашиваю я.
— Да померла, баба окаянная. Пошла по зиме на реку белье полоскать, да как-то в прорубь башкой и нырнула, - в словах старика сквозит неприкрытая обида, даже злость. - Я ждал-ждал, а потом пошел искать. Ну и нашел - ледышку под водой. Пялится незрячими гляделками своими через лед. А чего, спрашивается, пялиться уже? Раньше думать надо было, когда под ноги не смотрела или на ворон загляделась.
Старик снова прикладывается к бурдюку.
— Вот и лежу я, значить, в подполе, с жизнью прощаюсь, а сам думаю: вот жинку нынче увижу, а сам снова молодым там буду или как? У нее же сиськи были, что две тыкву, а жопа... - широко расставляет руки в стороны.
— Рано ты к жинке собрался, отец, - усмехаюсь я. - Поживи еще на этом свете. Глядишь, может, и найдешь себе еще кого. Не с такими сиськами, конечно, ну да и у тебя кабачок подсох, вестимо.
— Какое там, - отмахивается тот, - ноги не ходят, срусь кровью, а по зиме такой кашель, что скорее бы сдохнуть. Помню, молодым был, так с одной рогатиной на кабана ходил. А девок гонял, что курей. Но нынче, смекаю, к землице привыкать надобно.
— Все там будем. Рано или поздно. Ты‚ считай, счастливец, что выбрался из деревни. А многие не выбрались.
— То верно говоришь, господин. Ан чуйствую себя странно, будто изменилось что.
— Что же изменилось?
— Кабы я знал. Не поверишь, в деревне, не пепелище, как будто слышал кого. Сам в ответ покричал даже, вдруг не привиделось. Ан никого. Но чуйство не проходит.
— Может, еще кто-то выжил, но выбраться не может?
— Могёт и так, а могёт смертушка это наша на земли спустилась да присматривается‚ прислушивается, как мол мы себя поведем посля карающего пламени.
— Так уж и сама смертушка?
— А ты, господин, зря не веришь, - старик понижает голос. – Я тут покамест по темноте походил, многое увидел. И вот что скажу тебе: коли дорога тебе жизнь твоя и людей твоих – беги. Я уж старый, мне все одно, как помирать.
— И многое ты в темноте видел?
— Не веришь? – снова показывает беззубый рот старик. И дрожащий в нем распухший язык – точно пойманный в капкан огромный слизняк. – Дело твое, господин. А только я так мыслю: если уж сама смерть на землю снизошла, так ей ни сталь, ни магия не помеха. Особливо, когда в землях хозяина нет.
Все это время молчащий варвар поднимает на старика тяжелый взгляд, но я делаю ему знак успокоиться. Пусть говорит, что думает.
— А как же новый король? – спрашиваю старика.
— Новый король, - каркает смехом тот и заходится глубоким рваным кашлем. – Вы видели его, господин?
— Не приходилось. Но я слышал, что он неплохой человек.
— Вы слышали слова лжецов и лизоблюдов, что надеются подольше отсидеться в своих вотчинах. Разве вы не видите, что со смертью короля Лаэрта умерла и Артания?
— В нашей стране действительно много проблем, но нет таких, что нельзя было бы решить.
— О да, решить… - в его глазах вспыхивает отблеск костра, что делает и без того отталкивающее лицо отчасти даже потусторонним. На миг ловлю себя на мысли, что это не костер отражается в его глазах, а пламя само по себе живет там. Но мгновение – и снова все становится на прежние места. – Как решить, господин? Что делают с человеком, у которого загнила рука? Ему отхватывают руку. Если надо – по самое плечо. Загнила нога – тоже долой. А если у человека загнила сама кровь? Если по его венам течет яд, что разносится по всему телу и отравляет ливер в брюхе, мозг? Если отравленный ничего не видит и не слышит? Что тогда прикажешь делать?
— Осторожно, старик. Кто-то может услышать твои речи и расценить, как недовольство.
— Ой ли мне, господин, бояться? Закопаешь меня тут? – разводит тощими руками. – Доброе дело сделаешь?
— Нет. Я понять пытаюсь, насколько ты веришь в собственные слова.
— Верую, как в Отца нашего Безначального, ибо смертельную болезнь не остановить полумерами. Увидишь сам, господин, ежели все останется, как есть, через виток-другой, Артания погрязнет в собственное блевотине. Уже сейчас каждый пытается урвать от нее кусочек. Ты говоришь – новый король. Кто он? Цареубийца? Проклятый Безначальным. Не за его ли грехи
