Полдень. Дело о демонстрации 25 августа 1968 года на Красной площади - Наталья Евгеньевна Горбаневская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Перехожу к существу предъявленного обвинения. Прежде всего – к тем действиям, которые инкриминируются мне по статье 190-3. Статья говорит об организации или активном участии «в групповых действиях, грубо нарушающих общественный порядок или сопряженных с явным неповиновением законным требованиям представителей власти, или повлекших нарушение работы транспорта, государственных, общественных учреждений или предприятий».
Я не стану повторять аргументы адвокатов. Заявляя в ходе суда ходатайства о приобщении к делу дополнительных материалов по этому вопросу и о вызове свидетелей, я имела в виду доказать несостоятельность именно этой части обвинения и добиться снятия обвинения по этой статье. Я понимала так – может быть, я неправильно понимала, – что если суд отклонил эти ходатайства, то у суда не возникает сомнения в моей невиновности по данному пункту. Иначе отклонение этих ходатайств явилось бы нарушением моего права на защиту.
Но даже из имеющихся показаний – прежде всего из показаний двух работников ОРУДа – ясно, что, сидя на тротуаре, мы не могли нарушить нормальную работу транспорта.
Таким образом, нас могут обвинить только в том, что мы своими действиями могли спровоцировать скопление людей, что́ могло бы вызвать нарушение нормальной работы транспорта. Однако в вину ставятся лишь те нарушения, которые произошли, а не те, которые могли бы произойти.
Если даже принять, что произошло нарушение нормальной работы транспорта, то для обвинения нас по статье 190-3 необходимо доказать, что это нарушение было вызвано нашими действиями.
По показаниям свидетелей, у Лобного места собралась толпа. Насчет того, сколько людей было в толпе, показания свидетелей расходятся. По-видимому, это была большая толпа. Но рассмотрим, как она образовалась.
Я не случайно задавала каждому свидетелю вопрос: «Почему вы побежали (или подошли) к Лобному месту?» Большинство из них формулировало свои показания примерно так: «Я увидел, что другие бегут, – тоже побежал», «Я увидел, что другие идут, – тоже подошел». Вполне понятное человеческое любопытство – это мы часто наблюдаем на улицах Москвы. Бегут, кричат – я тоже побегу, посмотрю, в чем дело.
Определенную группу свидетелей составляют те, кто первыми кинулся к Лобному месту. Это несколько человек – пятеро из них служат в воинской части 1164. Все пятеро показывают, что очутились одновременно на Красной площади случайно, без предварительной договоренности. Именно они отнимали плакаты – по крайней мере, три плаката; кто отнимал остальные лозунги и флажок, следствием не установлено. Именно они оскорбляли нас. Остальные же свидетели показывают, что побежали, увидев, как бегут и кричат эти несколько человек. Таким образом, именно эта группа людей, кричавших, бежавших и отнимавших у нас лозунги, именно они спровоцировали скопление и возмущение толпы. А наши действия вызвали активную реакцию только у этих нескольких человек. Мы не нарушили нормальную работу транспорта, и мы не спровоцировали образование большой толпы, которая могла бы эту работу нарушить.
В обвинительном заключении допущено существенное формальное нарушение: предъявленное обвинение выражено общей формулировкой без конкретизации определенных действий по статье 190-3. К этой статье не существует комментариев. Что значит «грубое нарушение общественного порядка»? У различных людей понимание этого может быть различным.
Использую метод аналогии, который применил в своей речи прокурор, сравнивая чехословацкие события с событиями в Венгрии 1956 года. Полагаю, что если этим методом воспользовался юрист, то и я могу взять его за образец.
Как пример я приведу событие, которому сама была свидетелем. Я видела на площади Восстания массовую демонстрацию протеста против очередной агрессии США. Огромная толпа с самодельными лозунгами запрудила Садовое кольцо, заполнила мостовую, тротуары, движение транспорта было задержано. Демонстранты кричали, бросали в здание посольства США пузырьки с чернилами. Власти ограничились тем, что направили транспорт в объезд. Нарушение нормальной работы транспорта было куда шире, чем то, которое могло быть вызвано нашей небольшой демонстрацией. Крайне грубыми были и действия участников той демонстрации. А мы, всего несколько человек, спокойно сидели на парапете, подняв лозунги.
Я считаю, что демонстрация у американского посольства была гораздо более грубым нарушением общественного порядка. Тем не менее никто из ее участников не был привлечен к уголовной ответственности.
Вернемся к нашим действиям. Насчет того, произносилось ли что-нибудь кем-нибудь из нас или нет, показания свидетелей противоречивы. Я не ставлю под сомнение никакие свидетельские показания. Речь идет не о достоверности их, а о достаточности. Суд не имеет достаточных оснований утверждать, что мы «выкрикивали лозунги аналогичного с плакатами содержания».
О моих собственных действиях. Из свидетельских показаний следует, что я была на Красной площади и подняла плакат, – показания подтверждают то, о чем я и сама говорю. Я не отрицаю: да, я была на Красной площади, да, я подняла плакат. Свидетельских показаний о том, что я что-либо и говорила, нет. Есть мои показания о том, что я говорила. На чей-то вопрос, что здесь происходит, я ответила: «Мы проводим мирную демонстрацию, но у нас отняли плакаты». Показания свидетелей ничего к этому не добавляют.
Показания об остальных моих действиях не ясны. Давидович говорит, что я не держала плакат, но я-то знаю, что держала! Свидетель Ястреба говорит: «Не помню точно, держала что-то или нет». Кроме того, свидетель Давидович говорит, что мы, в том числе и я, произносили речи. Но за такой короткий промежуток времени я не могла бы произнести речь.
О том, как меня задержали, вообще нет никаких показаний: никто не видел. Имеются показания одного свидетеля о том, что, когда меня сажали в машину, я крикнула: «Свободу Дубчеку» или «Свободу Чехословакии». Но, во-первых, он говорит, что это крикнула женщина, когда ее сажали в машину, а я была не единственная женщина там, а во-вторых, этот свидетель описывает мою внешность, мою одежду не так, как я на самом деле была одета, и не так, как это описывают другие свидетели. Так что, может быть, это была и не я.
Но возможно, это действительно была я, возможно, что я действительно выкрикнула или громко сказала эти слова или что-то кричала, возмущаясь грубыми действиями. Однако это произошло, когда меня запихивали в машину, и не имеет никакого отношения к демонстрации. Демонстрация – это те несколько минут, пока мы сидели у Лобного места и пока нас не задержали. То, что я говорила в машине, или в 50-м отделении милиции, или впоследствии в тюрьме, не имеет отношения к настоящему
