Приватизация по-российски - Анатолий Чубайс

Чубайс же, ушедший на должность вице-премьера, счел, видимо, неудобным для себя иметь собственную мощную информационную структуру. Во-первых, в аппарате правительства была своя пресс-служба. А потом, борьба со свирепствовавшей тогда инфляцией отбирала все силы и до кропотливой пиарошной работы, до создания каких-то информационных структур руки уже не доходили.

Конечно, была и еще одна немаловажная проблема — финансирование. Активная образовательная и пропагандистская работа пресс-службы Госкомимущества была возможна не в последнюю очередь благодаря тому, что под пропаганду приватизации мы получали финансирование по линии международных финансовых организаций. Когда же финансирование в рамках проекта было окончено, встал банальный материальный вопрос: рекламные ролики, пропагандистские клипы, рекламные газетные публикации — за чей счет?

Никакого государственного финансирования под пропаганду рыночных реформ или государственной поддержки в какой-либо другой форме ждать не приходилось. Главная проблема заключалась в том, что государство, вставшее в 1992 году на путь либеральных рыночных преобразований под давлением экономических и политических обстоятельств, уже спустя год-другой не имело политической воли для последовательного проведения этих преобразований. Либеральные реформы оказались не нужны в первую очередь сильнейшим лоббистам, успевшим укрепить свои позиции благодаря слабости государства и его непоследовательности в деле реформирования экономики.

Поэтому стоит ли удивляться тому, например, что на создание и финансирование государственной программы идеологического обеспечения реформ сил не хватило, а вот прогарантировать кредиты для абсолютно частного канала НТВ возможности изыскали. Сначала Черномырдин подписывал распоряжение о госгарантиях. Потом, когда НТВ оказалось не в состоянии (как и планировалось, видимо) расплачиваться с кредиторами, Задорнов подписывал эти самые гарантии. И пока государство занималось столь странной благотворительностью — фактическим финансированием частного телеканала, — хозяева облагодетельствованного канала со товарищи разворачивали невиданного размаха информационные войны. Войны, направленные, собственно, не против Чубайса как такового, но против либеральной экономики, против игры по правилам, против государственных интересов.

Ну, и что в итоге? Кто может считать себя сегодня победителем? В информационных войнах победителей не оказалось. В проигравших — вся страна. Плата, которую мы все платим сегодня, — это плата в том числе и за отсутствие единой идеологии государственного реформирования, и за неспособность (нежелание) государства вести последовательную пропаганду либеральных рыночных преобразований.

ГЛАВА 5. ДЕНЕЖНАЯ ПРИВАТИЗАЦИЯ

Альфред КОХ

ГОСУДАРСТВО — ПРОДАВЕЦ

ДЕНЕЖНАЯ ПРИВАТИЗАЦИЯ: РОБКИЙ СТАРТ

О том, что чековая приватизация в России была мерой вынужденной, мы уже не раз говорили. Ваучер выполнил роль заменителя денег (которых у большинства населения просто не было) и обеспечил более-менее равномерный доступ к собственности. Однако ваучерная приватизация — это все-таки исключение из правил.

Да, она дала первый импульс формированию класса частных собственников. Да, она заложила основу рынка акций приватизированных предприятий — фондового рынка. Однако формирование нормальных рыночных отношений, возникновение эффективного собственника возможно только в процессе денежной приватизации, когда имущество продается за реальные деньги, а покупатель несет ответственность за приобретенное своим кошельком, своим карманом.

Итак, к началу 1994 года в России завершилась ваучерная приватизация. В это же время появились все признаки устойчивости фондового рынка: акции бесперебойно продавались и покупались; наметилась отрадная тенденция роста их стоимости; активизировались портфельные инвесторы, которые уже могли зарабатывать в России своим ремеслом: выгодно перепродавать ценные бумаги. Да и общая ситуация значительно отличалась от той, что была два года назад. В стране появились частные собственники. Появились люди со средствами, готовые вкладывать эти средства в дальнейшее приобретение собственности.

Скажем, в ходе ваучерной приватизации рядовой работник “Норильского никеля” получил по закрытой подписке примерно 300 акций своего предприятия. Если он сумел продать эти акции на пике спроса (по 16–17 долларов за акцию), он получил за них около 5 тысяч долларов. Собственники же крупных пакетов вполне могли заработать на ваучерной приватизации средства, необходимые для участия в денежной приватизации.

У государства таким образом возникла реальная возможность не просто раздавать свои заводы и фабрики, но продавать их за деньги, чтобы вырученные средства вкладывать в приватизируемые предприятия, а также использовать их для пополнения бюджета. Начался второй этап российской приватизации — денежный.

Однако поначалу денежная приватизация в России шла непросто — в основном в форме инвестиционных конкурсов, которые, как ни прискорбно, в большинстве случаев стали конкурсами обещаний. Скажем, выиграл МЕНАТЕП конкурс по Усть-Илимскому лесопромышленному комплексу: 180 миллионов долларов наобещал. А где эти инвестиции? По документам, конечно, деньги давно перечислены, но никаких вложений в реальной жизни до сих пор не наблюдалось.

Формально денежный этап приватизации начался 1 июля 1994 года. Но вряд ли инвестиционные конкурсы можно считать достойным ее началом. Откровенно сказать, вторую половину 1994 года мы потратили на раскачку. Активных продаж не было, бюджетного задания по приватизации не было. А тут еще и Чубайса из Госкомимущества осенью забрали. Полеванов объявился… Конечно, ведомство переживало некий кризис. Я считаю, что по-настоящему к денежному этапу мы подошли уже после залоговых аукционов.

А тогда, в 1994–1995 годах, требовалась серьезная организационная переналадка. Ведь технически очень сложно перестроиться с приватизации, предполагающей продажу огромного количества предприятий в сжатые сроки, на программу, которая требует скрупулезной индивидуальной работы по каждому проекту. Нужны совершенно другие специалисты, совершенно иначе проходит работа с регионами, всевозможными организациями и самим покупателем.

На ваучерном этапе приватизации мы сами создали некий искусственный спрос, раздав населению приватизационные чеки. Этот спрос постоянно давил на нас и требовал непрерывно выбрасывать на рынок все новые и новые порции собственности. На денежном этапе спрос, напротив, был ограничен, так как денег было немного, и потому нужна была индивидуальная работа с каждым покупателем.

Но как только ты начинаешь эту самую индивидуальную работу, на тебя обрушивается такой поток всевозможных упреков в предвзятости, продажности, коррупции! Всякий претендующий на хороший кусок собственности начинает кричать во всеуслышание: “А почему он с таким-то разговаривает, а со мной не разговаривает?” Ну, хорошо, давай я буду и с тобой разговаривать. Но если через пять минут разговора я выясняю, что денег на покупку собственности у тебя нет, о чем мне с тобой разговаривать дальше?! Мне деньги для бюджета нужны.

Но только я хлопаю дверью перед очередным надутым мыльным пузырем, мне вслед несется: “А-а! Он разговаривает только с денежными мешками, а нас, простых тружеников, знать не хочет! Это несправедливо! Это коррупция!” Мне надо как можно дороже продать собственность, чтобы заплатить деньги учителям, врачам, военнослужащим, а меня обвиняют в том, что я общаюсь только с банкирами. А с кем мне общаться, скажите, если мне нужно продать нефтяную компанию? С уборщицами, что ли?

Да, я согласен: в денежной приватизации принимает участие очень и очень небольшой процент населения. Но если мы хотим исправных поступлений в бюджет, значит, должны принимать как данность тот факт, что необходимые нам деньги очень неравномерно рассредоточены среди граждан страны и вытащить живые рубли можно в первую очередь у тех, кого принято называть денежными мешками.

Другой разговор, что в результате этого перераспределения богатые опять станут богаче, потому что они купят собственность, которая будет приносить доход. Но кто остальным мешал в свое время открывать кооперативы, торговать джинсами или компьютерами? У меня у самого много таких друзей из НИИ всевозможных, из академической среды, которые все годы реформ упорно простояли у кульмана. Им месяц зарплату не платят — они стоят. Два месяца без денег — все равно стоят. Правда, на пятый месяц кто-то все-таки не выдерживает: “Да пошли вы все к черту!” — и открывает кооператив. Но кто-то и на пятый год продолжает по-прежнему не получать зарплату, рассуждая по-своему: “Почему я должен джинсами торговать?! Я ведь великолепный инженер-конструктор!” Да никому ты ничего не должен! Нравится стоять у кульмана? Стой! Но только не надо тогда этих выспренних разговоров о торгашах джинсами и социальной справедливости.