Бог примет всех - Александр Леонидович Аввакумов

— Вот у тебя товарища сегодня убили, завтра тебя, и кто вас вспомнит, кто помянет?

Леонид замолчал. Впереди показались пригороды города. Нина сорвала несколько полевых цветов и, прижав их к груди, произнесла:

— Вот и город…

— Вот что, Нина. Я отпускаю тебя. Хоть ты и считаешь меня жестоким, но я не такой. Да среди нас много морфинистов, кокаинистов, это естественно для нас. Не каждому такая работа по плечу. Но выбора нет. Вспомни об этом, когда тебя захлестнет ненависть к нам. Домой не возвращайся…

Нина остановилась посреди дороги. Ей очередной раз здорово повезло в этой жизни.

***

Фитилек в стакане с лампадным маслом тускло освещал милую, знакомую до боли, закоптелую кухню. Нина, с голыми руками и плечами, сидела на табурете и рассказывала матери о своей схватке с махновцем. Мать, слушая ее, перевязывала ей ободранную о ветви руку. Анна Ивановна ахала и любовно смотрела на дочь в свои круглые очки.

— Нина, Нина, — тяжело вздохнула мать, — видел бы тебя отец. Война не женское дело. Значит, Ленька теперь у красных служит, в ЧК.

— Да, мама, там.

В глазах Анны Ивановны мелькнул какой-то беспощадный огонек. Она прошла по кухоньке и с недоброю улыбкой переспросила Нину:

— Значит в чекистах ходит?

— Ах, оставьте его мама, пусть служит, где хочет. Спасибо, что хоть отпустил, не довел меня до ЧК.

— Марию то давно видела? — спросила ее мать.

— Дня за два до ареста.

— Смелая она девушка. Рассказывали мне, что когда она работала учительницей на донецком руднике, она публично не подала руки врачу, присутствующему при смертной казни. Говорили, что ее за это уволили и выслали куда-то на север. Интересно Мария служит у махновцев. Что же, и теперь она не подает руки людям, причастным к казням мирного населения?

— Ну, мама, я не хочу с тобой об этом говорить…

— Почему же не поговорить о ней… вы ведь раньше были подругами. Надо же, как жизнь изменилась: одна соседка политический комиссар у красных, другая у махновцев. Похоже, мир сошел с ума.

— Мама! Вы все на кухне и на кухне. Отчего вы не переберетесь на летнюю половину дома?

— А там, дочка, красноармейцы — пограничники живут. Как отец погиб, так они сразу и заняли весь дом. С мезонина глядят в подзорную трубу на море. Беда с ними, Нина. Воруют кур, колют балясины от террасы, рубят деревья. Что им стоит сходить в горы и набрать хворосту? Ведь круглые сутки ничего не делают. Нет, лень. Вчера два табурета сожгли…

Нина вдруг вспыхнула.

— Так нужно их начальнику заявить об этом безобразии!

Анна Ивановна усмехнулась.

— Говорила. А он мне: представьте с поличным, я такого расстреляю. И ведь, правда, расстреляет. Жалко, он же за табурет убьет человека.

Они сели за стол и стали ужинать. Ужин был как никогда — скудный. Маисовая каша без масла. Хлеба не было.

— Как ты здесь живешь мама, с кем встречаешься?

— У нас новый председатель ревкома. Прежнего председателя выгнали за пьянку и за то, что в нем практически отсутствовала местная беднота. Теперь в ревкоме главный человек — Гребенкин. Ох, свиреп! Первым делом он выселил из дома графиню и разместил в ее доме ревком. Отобрал у всех состоятельных людей коров, лошадей, завладел всей их одеждой. Сейчас раздает все это бедным мужикам.

Она замолчала и посмотрела на дочь, которая внимательно слушала последние местные новости.

— Да и местные мужики то стали такими настойчивыми. Таскают людей в ревком по самым пустяковым поводам. Многие так отъелись, что не узнать. Им сейчас все равно, как мы живем.

Разговор прервал инженер Заботин — высокий, с большим кадыком на чахоточной шее. Увидев Нину, нахмурился. Немного поколебавшись, протянул ей руку.

— Какими ветрами? — спросил он девушку. — Говорят, служишь большевикам?

— Вот приехала навестить маму…

Не получив ответа на второй вопрос, он развернулся и вышел с кухни.

***

Жаркое солнце заливало землю. Воздух словно смеялся, лаская своими порывами бирюзовое море. Не верилось, что скоро наступит осень. Откуда-то издали доносились голоса мужчин, которые о чем-то спорили между собой.

Варшавский сидел за столом и чистил свой наган. На диване сидел бывший прапорщик и тихо перебирал струны гитары. В дальнем углу зала, двое резались в карты.

— Прапорщик! — обратился к нему Евгений, — Вы, что мучаете гитару? И так на душе тоскливо, а вы еще…

Он не договорил, так как в комнату вошла молодая женщина, одетая в черное платье.

— Господа! — обратилась она к ним. — Литерный состав уходит сегодня в двадцать два часа. Охрана восемь человек.

— Противно, господа, — произнес Варшавский. — Вам не кажется, что мы потихоньку начинам превращаться из борцов с красными, в каких-то обыкновенных уголовников. Не знаю, как вам, но мне противно. Мне бы сейчас сотню казаков, я бы им показал, как нужно сражаться.

— Да бросьте, поручик, какая разница, кто сейчас мы. Руководство подполья считает, что мы не должны дать возможность красным вывести из Крыма ценности. Вы все когда-то присягали на верность царю и отчеству, так и нужно следовать присяги и не столь уж важно, в какой форме это будет. Нам нужны деньги, на которые мы сможем купить оружие необходимое нам для борьбы.

Все подошли к столу, на котором была разложена карта.

— Состав остановится на этой станции, — произнес мужчина среднего роста, с большой лысой головой. — Вы поручик и вы прапорщик войдете в вагон как чекисты, якобы для проверки состояния груза. Вот получите мандат, он настоящий, так что вопросов не будет. Думаю, что с охраной сложности не будет…

— Как сказать, господин Кирилов, — ответил Варшавский. — Их восемь, нас двое.

— Неужели вы испугались, господин поручик?

— Нет, господин Кирилов, просто не хочется глупо умирать…

В комнате повисла тишина. Все смотрели на него. Варшавский открыл портсигар и, достав папиросу, закурил.

— Что вы предлагаете в этом случае?

— Проникнуть в вагон на ходу. Это первое. Во-вторых, усилить группу, как минимум на два человека. Все это, мы должны будем сделать до этой станции, — произнес Варшавский и ткнул пальцем в карту. — На станции всегда много народу и случае неудачи, нам из поезда просто не выбраться.

— Я должен согласовать ваши предложения с руководством подполья. Вы, наверное, и сами догадываетесь, что это вопрос не одного часа.

— Хорошо, господин Кирилов, мы подождем. У нас еще в запасе несколько часов.

Кирилов надел шляпу и направился к двери.

— Господа, —