Загадочный наследник - Джорджетт Хейер

— Да, сэр, полагаю, они неоднократно высаживались на этом берегу. Вы здесь в первый раз?

— Да. Честно говоря, я ни разу не был в Сассексе. Кент я тоже не знаю, если не считать того, что видел, когда недолго был в Шорнклиффе. А вы родом из этих мест?

— Нет, сэр. Я родился в Лондоне, но родственники моего отца из Йоркшира, — поведал лейтенант.

— Да неужели? Эй, приятель, да это здорово! Далеко от Западного райдинга? — радостно воскликнул Хьюго.

Суровое лицо лейтенанта немного смягчилось.

— Нет, сэр, они из Северного райдинга, недалеко от Йорка. Сам я никогда не был в Йоркшире.

При этих словах Хьюго покачал головой и с помощью нескольких дружеских вопросов преуспел в том, что разбил лед, которым патрульный офицер попытался окружить себя. Оттершоу в свою очередь расспросил Хьюго о военной службе и спустя довольно недолгое время почувствовал себя настолько свободно, что облокотился о стену, с нескрываемым интересом слушая о военных действиях на Пиренейском полуострове, а затем позволил себе слегка увлечься рассказом о собственной карьере. Было очевидно, что он выбрал свою профессию, как ближайшую к профессии военного. Он говорил о ней, будто подозревал, что Хьюго относится к нему с презрением, но тот лишь сказал с улыбкой:

— Насколько я понял, ваша служба самая трудная из всех да к тому же еще и неблагодарная.

Оттершоу издал короткий смешок:

— Достаточно неблагодарная. Я не слишком обращаю на это внимания, но этот народ — что в Кенте, что в Сассексе, без разницы, — знаете, сэр, говорят, что корнуэльцы двуликие, но я могу поклясться, местные жители не идут с ними ни в какое сравнение. Видите вон того пузатого господина, который минуту назад сиял передо мной шляпу и расплылся в масленой улыбке? Послушать его, так он готов вступить в войска береговой охраны, ведь он сам приглашал меня к себе пообедать в любое время… — Лейтенант замолчал, и лицо его заметно посуровело. — Что я непременно и сделаю на днях… когда буду уверен, что меня накормят, — сказал он и указал большим пальцем через плечо. — Внизу, на причале, есть таверна, я как раз возвращался оттуда, когда мы встретились. Я чувствую, это убежище контрабандистов, и могу под присягой поклясться, что меньше всего они захотят меня там увидеть, но я в таверне до сих пор еще ни разу не был, а этот мерзкий торговец элем — хозяин таверны — все время улыбается и приглашает меня. Он думает, что этим можно разозлить меня, но я схвачу его с поличным — вот что я сделаю! И я говорю вам, сэр: весь этот городишко на стороне контрабандистов. Да, и мэр, и члены муниципалитета — все закрывают глаза на то, что происходит у них под самым носом.

— А откуда идет товар? — поинтересовался майор.

Оттершоу пожал плечами:

— По большей части с Гернси — это самый большой перевалочный пункт, но иногда непосредственно откуда-то из предместий Кале.

— Разве контрабанду не перехватывают в море?

— Иногда, но для того чтобы повысить эффективность работы морской таможни в два или даже три раза, требуется много судов. Но даже если вести наблюдение по всему побережью, уловок, на которые идут контрабандисты, просто не счесть! И я очень сомневаюсь в результате. Судам контрабандистов время от времени удается проскользнуть, потому что они получают предупреждающие сигналы о приближении таможенного крейсера или сторожевого корабля, притаившегося в засаде, — и, подумать только, от кого! От судов, подозревать которые никому и в голову не придет! — Лейтенант кивнул в сторону смэка [13], приближающегося к причалу. — Это судно, например. Возможно, за ним и не числится никакой вины. Но не исключено, что, если оно заметит патрульный корабль, какой-нибудь проклятый бродяга получит предупреждение еще до наступления ночи. — Оттершоу замолчал, словно что-то обдумывал, а потом сказал: — Нельзя же останавливать все суда в море, не говоря уже о том, чтобы их проверять! Людям это не нравится — особенно если они не связаны ни с чем противозаконным, как, возможно, этот самый смэк, или просто вышли в море ради удовольствия, как это частенько делает мистер Ричмонд Дэрракотт.

— Конечно не нравится, — согласился с ним майор.

— Однако в одном можете быть уверены, — продолжил Оттершоу, — береговая охрана в подчинении у человека, который хочет во что бы то ни стало положить конец контрабанде, не важно, сколько людей будут на него обижаться. И наше правительство — тоже! Было время, когда в Лондоне относились к этому с прохладцей, но с тех пор как закончилась война, контрабанда так расцвела, что, если ее не остановить, ситуация станет очень похожей на те времена, когда Сассексом правила банда Хокхерста. Возможно, те, кто защищает так называемых «джентльменов удачи», не понимают, но для них будет лучше — я пока не стану называть имен, — если они…

Голос Оттершоу прервался на середине фразы, и майор увидел, как отвисла у лейтенанта челюсть, а взгляд застыл. Майор, удивившись, проследил за его взглядом и обнаружил причину, ввергшую собеседника в неожиданное молчание: к ним приближался кузен Клод.

Глава 12

С того момента как Хьюго расстался с Клодом, тот приобрел огромных размеров бутоньерку, которая явилась последним штрихом в его внешнем виде, достаточно потрясающую, чтобы извинить оцепенение лейтенанта Оттершоу. Редко случалось, когда джентльмен делал честь городку Раю, прогуливаясь по его улицам в длиннополом сюртуке, панталонах и ботфортах, которые годились лишь для прогулки по Бонд-стрит или для променада в Гайд-парке, но даже в этих модных местах костюм Клода наверняка не был бы оставлен без внимания: ведь его панталоны были не спокойного оттенка бисквита, не бьющего по глазам желтого, а чистого нежно-лилового. Галстук его был огромных размеров, в складках пряталась булавка с увесистым аметистом. Его шляпа — самое последнее произведение изобретательного гения Бакстера — была столь революционного фасона, что даже ее владелец чувствовал некоторую неуверенность, ведь она не имела ничего общего с котелками и грубыми касторовыми шляпами, так почитаемыми жителями города или более непритязательными сельскими жителями, а сильно смахивала на конусообразную дымовую трубу. Но еще более ошеломляющим, чем его шляпа или его панталоны, был длинный плащ из белого холста, отделанный лиловым шелком, грациозными складками свисающий с его плеч. В обычаи приверженцев моды не входило носить плащ поверх наряда, не предназначенного для вечера, но Клоду, когда он однажды изучал собственное отражение в зеркале перед тем, как направиться на собрание к Альмаку, пришло в голову, что в хорошо сшитом, отороченном шелком плаще есть некая особенная привлекательность. Идея о создании подходящего плаща для ношения в дневное время мелькнула в его мозгу, и он тотчас предложил ее Полифанту. Полифант, казалось, не воспринял ее, но Клод был настолько поглощен творением собственного ума, что после нескольких недель размышлений выложил его перед портным, более склонным к авантюрам.