Сказания и легенды средневековой Европы - Марк Орлов

Начался допрос свидетелей, из которых двое служителей Жиля, Андриэ и Пуату, взвели на него целую груду ужасов. Но по тону их изветов, как они занесены в протоколы суда, можно, по словам Лие, заключить, что либо сами свидетели, либо записи их показаний были тщательно «обработаны»; притом допрос их производился особо, не в заседании и не в присутствии обвиняемого. Особенно ценны были показания Прелати, который дал удивительно обстоятельную и пространную картину магии и некромантии, которым при его участии предавался Жиль Рэ. Но тут опять всплывает удивительное обстоятельство. Этот Прелати, явный некромант, человек, обладавший прирученным чертом, вышел сух из воды. Его выпустили на свободу живым и здоровым, равно как и зловещую Меффрэ, поставщицу живого товара. Очевидно, судьи праведные были им слишком признательны за их показания и считали неблагородным карать столь полезных свидетелей.

Когда Жилю, по его просьбе, прочитали все показания свидетелей, он ничего против них не возразил. Он вообще день за днем, видимо, падал духом и прямо готовился к смерти. Казалось бы, суд мог вполне удовлетвориться тем, чего добился от подсудимого, потому что для постановления приговора уж решительно нечего было больше и требовать. Но тут выступила на сцену жестокая и бесчеловечная характеристическая черта тогдашних духовных судилищ, в особенности инквизиционных. Эти судилища были не только проникнуты стремлением к сыску истины, но и как бы каким-то ненасытным и вместе с тем подозрительным любопытством. Им все казалось, что преступник не все открыл, все еще что-то скрывает. Поэтому они и стремились добиться от него полного и торжественного покаяния и отречения. Так было и в деле Жиля. Прокурор подал мысль, что, мол, желательно в «интересах истины» добиться от подсудимого полного признания, а с этою целью необходимо подвергнуть его пытке. Но Жиль уже так упал духом, что изъявил полную готовность на всякое покаяние и без пытки. Он признал все, что на него взводили. Но и этого показалось мало. К несчастному человеку пристали, чтобы он объяснил мотивы своих злодейств, например, истребления детей, и когда он сказал, что к этим ужасам его побуждали его разнузданные и извращенные страсти, судьи почти огорчились такою «отговоркою» и настаивали, что Жиль что-то скрывает. Бог весть, что им еще чудилось и чего они хотели! Но тут уже и сам измотавшийся и изнывший от душевных терзаний Жиль раздражился и крикнул своим истязателям, что, дескать, вам еще от меня надо: «Разве я не взвел на себя таких преступлений, которых хватило бы, чтобы осудить на смерть две тысячи человек!»

В своем постепенном принижении гордый барон дошел, наконец, до того, что потребовал, чтобы его исповедь была прочитана всенародно. Он рыдал и стонал перед народом, просил прощения у родителей загубленных им детей, молил примирить его с церковью, просил своих судей молиться за него. И надо полагать, что эта картина раскаяния великого грешника произвела глубокое впечатление, потому что после его казни немедленно была устроена торжественнейшая процессия. Духовенство и целая толпа народа, только что перед тем его проклинавшая, с молитвенным пением шла по улицам, моля небо за упокой его души.

Жиль был приговорен к повешению и сожжению трупа. С ним осудили только двух его верных служителей, быть может, тех, которые туже всех других давали показания против своего барина. Прелати и другие слуги, как мы уже сказали, были отпущены.

Чарльз Лие, оговариваясь, что он не знаток по части народных преданий, все же крепко удивляется, каким путем этот Жиль Рэ превратился в «Синюю Бороду» народных сказаний. Начать с того, что у Жиля была чудесная русая борода, которою он очень гордился. Затем, у него было не семь жен, как у Синей Бороды, а всего лишь одна, Екатерина Туар, с которой он жил хорошо. Между тем в одной бретонской балладе имена Синей Бороды и Жиля Рэ так чередуются в куплетах, что оба лица, очевидно, считались за одно.

Героем другой истории из области сношений человека с демоном выступает тоже крупнейший аристократ, испанский гранд, в жилах которого текла кровь кастильских и арагонских королей. Это был дон Энрике Арагонский, известный более под именем маркиза Вильены. Он родился в 1384 году и был предназначен родителями в военную службу, так что и все его воспитание ограничилось насаждением в нем воинских доблестей. Но мальчик был одарен ярою страстью к знаниям и скоро начал изумлять своею ученостью всех окружающих. Он говорил на разных языках, не лишен был поэтического дарования и впоследствии стал известным и плодовитым историческим писателем. А так как тайные науки в те времена составляли важную отрасль знаний, то молодой Энрике, конечно, занялся и ими. Скоро он прославился своим умением толковать сны и всякого рода явления, из которых извлекаются предсказания, вроде звона в ушах, икания, чихания и т. п. Все это, однако же, по мнению окружавших его лиц, не приличествовало ему ни как потомку королевских домов, ни даже как доброму католику. Вследствие этого злополучный юноша не пользовался уважением, подобающим его высокому роду, среди людей своего круга. Вдобавок, он при всех своих знаниях был человек вялый, нерешительный, непрактичный; он даже со своим имуществом и домом не умел управиться. Это был коротенький и тучный человечек, большой охотник до застольных удовольствий и женщин. Между прочими тайными науками он вник и в астрологию, и тогда про него начали говорить, что он в делах небесных понимает много больше, нежели в земных, и особенно в своих собственных. Он разошелся с женою, потом распрощался со своим графством только ради того, чтобы стать во главе ордена Калатравы; но король скоро лишил его этого звания, так что он утратил и графство, и главенство в ордене. При жизни простонародье считало его колдуном, а власти духовные и светские — каким-то шутом, чуть не позорящим свое высшее звание; но при жизни его все же не обеспокоили. Однако после его смерти король Иоанн II поручил саламанкскому профессору Лопе пересмотреть все его книги, и этот ученый богослов нашел в них кучу дьявольщины. Все это и было торжественно сожжено на могиле покойного. Часть книг, однако, Лопе взял себе: они потом очень ему пригодились. Король Иоанн был большой любитель тайных наук и поручал Лопе писать сочинения по разным отраслям этого мракобесия, и без книг Вильены Лопе был бы как без рук. Вильена был человек редкого образования, но пристрастие к тайным наукам придало всей его учености удивительно легкомысленный оттенок. Писал он много, но из его магических книг сохранилось только исследование о дурном глазе, в котором он трактует об этой галиматье с неподражаемою серьезностью. Чрезвычайно комичен его еще более серьезный трактат о способах разделки всякого рода мясных туш — скотских, птичьих, рыбьих; книга эта в свое время славилась, и еще в 1766 году появилось ее французское издание. Из этих примеров видно, что Вильена был человек с большим умом, растраченным на вздор. Народ же окружил его память сказочными фантазиями о его волшебных талантах, и после его смерти его кудесническая слава все росла и росла и, наконец, превратила его во что-то сверхъестественное. Рассказывали, например, что он однажды приказал разрезать себя на мелкие куски и сложить это крошево в бутылку; перед операциею он произнес, конечно, особые заклинания и вследствие этого, когда куски его тела потом вновь воссоединились, то он возродился уже бессмертным. При этом люди, изумлявшиеся этому необычайному подвигу, очевидно, ничуть не смущались тем, что «бессмертный» в лучшем виде скончался, когда пришел его час, как и самый обыкновенный смертный. Уверяли еще, что он владел особою травою Андромедою, при помощи которой мог делаться невидимкою; далее, у него был камень Гелиотроп, от которого солнце становилось кроваво-красным; владел он также особым медным тазом, посредством которого вызывал дождь и бурю; владел камнем Хелонитом, при помощи которого угадывал будущее. Полагали, что он продал дьяволу не душу свою, а свою тень, и указывали ту пещеру, где состоялась эта продажа. Кстати, эта легенда о продаже тени дьяволу была очень распространена в Испании, и преимущественно приписывалась студентам. Они будто бы пользовались дьяволом как источником учености, а он за это брал их тень. Зачем она ему была нужна — это уже его дело. Вероятно, тут верование основывалось на смешении понятий тени и души. И у нас на Руси есть, например, поверье, что если во время Рождественского сочельника, когда все сидят за столом и едят кутью, от кого-нибудь из застольников не будет видно тени, тот скоро умрет; утратить тень — все равно что сделаться бестелесным. У колдунов практикуется заклятие на тень. Если пригвоздить к земле осиновым колом тень, падающую от колдуна, ведьмы или оборотня, то они сейчас же взмолятся о пощаде, потому что утрачивают от этого всю свою силу. Недаром же иные суеверные люди не дают делать свой теневой портрет (силуэт); завешивают зеркала, когда есть покойник в доме; раскольники, так те так и считают, что зеркало — изобретение дьяволово. Самое страшное в этих рассказах (мы возвращаемся к испанским сказаниям), что человек, продавший свою тень дьяволу, и на самом деле ее лишался; идет он, например, по улице днем, при солнце, а тени от него нет; согласитесь, что это очень страшно.