Чисто конкретное убийство - Иоанна Хмелевская

— Мать честная… — тихо протянула она.

Однако тут же опомнилась, решительно сунула гостю в руки свою дочиста облизанную вилку, потому что другой у нее не было, а до кухни было далеко, и снова вернулась в гостиную. Зельмусь без всяких возражений схватил вилку, словно копье, поданное оруженосцем, и сразу следом за Леокадией появился в дверях.

И споткнулся. Неизвестно обо что, потому что порожков у Феликса не было, а ковры толщиной практически не отличались, однако Зельмусю это удалось. Упасть он не упал, сделав огромный шаг. Надо признать, что длиной ног природа его не обделила, поэтому он тут же сделал второй такой же шаг, наклонившись вперед, чтобы не отстать от собственных ног. При этом казалось, что он вознамерился забодать все на своем пути.

Остановил Зельмуся стол, настолько солидный, что даже не дрогнул. Зельмусь налетел на стол, туловищем с разгона наклонился еще сильнее, упустил зажатую под левой мышкой толстую папку, а вилку в вытянутой правой руке без промаха всадил в тот первый пельмешек, что прилепился к полированной столешнице. Пельмешек сдался без боя, из него только брызнуло соком во все стороны, а Зельмусь выпрямился, триумфально потрясая оторванной от стола добычей, насаженной на вилку.

— Вот это я понимаю, достойный прием! — одобрительно оценил он и сунул трофей в пасть. — Швеженькие, но офтыли!

Еще с минуту висело ошеломленное молчание.

— Я его знаю, — вдруг заявила Паулина, которая единственная из всех разобрала бормотание с полным ртом. Она нацелилась на гостя вилкой и добавила возмущенным и ехидным тоном: — Я видела его пару раз в жизни. Кто он вообще такой и что здесь делает? Может, мне еще ему разогреть остывшее?

Феликс взял себя в руки и вышел из ступора. Он успел далее подумать, что у него сегодня исключительно неудачный день, но он все-таки хозяин дома и должен с честью выйти из положения. Хуже всего было то, что он не вполне понимал, как именно.

— Можно поинтересоваться, откуда ты здесь взялся? — спросил он вежливо, но сухо и без малейшего восторга — Это весьма неожиданный визит. Я тебя слушаю: что случилось?

Зельмусь дожрал пельмень, огляделся и заметил Возняка. Он вежливо поклонился комиссару, после чего заметил Баську. Ей он тоже поклонился, но с заметной неохотой и вовсе не так вежливо, почти небрежно. Баська на него никак не отреагировала, что Зельмуся никак не тронуло.

— Как я понимаю, наконец-то настала пора! — заявил он с откровенным упреком в голосе. — Я терпеливо ждал, но не дождался ни малейшего отклика. Я пришел сюда за своим имуществом и очень рад, что все так замечательно складывается и здесь столько уважаемых свидетелей. Настал момент передать мне все имущество от прадедушки, поскольку кандидатка в наследницы до сих пор не выполнила предъявленных ей условий. В таком случае, насколько мне известно, наследником являюсь я!

Он произнес эту речь, грозно потрясая воздетой кверху вилкой, и триумфально оглядел присутствующих. На лицах окружающих отражался богатый ассортимент всех эмоций, какие только могли возникнуть в такой ситуации. Все молчали.

Феликс, невзирая на полученное в детстве безупречное воспитание, глубоко и досконально знал все выражения, которые стыдливо обходят стороной словари, и в этой области не отставал от духа времени. Вслух — тем более в приличном обществе — он никогда бы ничего подобного не произнес, но сейчас в душе обзывал себя самыми последними словами. Себя он имел право ругать сколько душе угодно, и никакое наказание ему за это не грозило. Отборные выражения слегка облегчили душу, и мысли его наконец обрели цензурный характер.

То, что день выдался злосчастный, он уже понял. Какое ужасное стечение обстоятельств, что именно в этот момент он вынул на свет божий проклятую шкатулку, в существовании которой вообще не собирался признаваться, потому что это дело касалось только его, Феликса, и светлой памяти завещателя, а посвятить в него можно было только Росчишевскую. В надлежащий момент. И это дебильное отродье старой ведьмы Рыксы не смеет ему ничего диктовать. Да и что ему в дурную башку ударило? Не слишком ли много он, случаем, знает о шкатулке, которая торчит здесь на виду совершенно напрасно?

Дебильное отродье, увы, знало. И показало на нее вилкой.

— Как я понимаю, все присутствующие придерживаются того же мнения, что и я, а наследство уже приготовлено! Могу собственноручной подписью засвидетельствовать, что я его принимаю. Как хорошо, что я прибыл в самый подходящий момент!

Левой рукой Зельмусь очень ловко открыл набитую папку, откуда, словно живая, с явным облегчением выпрыгнула пухлая стопка документов, видимо, измученная теснотой. Возняка эти документы страшно заинтересовали: он ведь знал количество макулатуры, которым располагал Зельмусь, и подумал, каким чудом тот ухитрился ограничиться всего одной папкой. Комиссар по-прежнему молчал, но бдительность расцвела в нем буйным цветом.

Баська встала из-за стола и сделала два шага в сторону маленького столика, на котором лежало сокровище. Там она остановилась, оперлась на трость и, не обращая внимания на бумаги из папки, критическим взором принялась изучать Зельмуся.

Паулина тоже молча и медленно обошла стол с другой стороны и встала за спиной Феликса. Выражение лица у нее было какое-то странное.

В воздухе нарастало мощное безмолвное напряжение.

— Все предметы в этом доме являются моей собственностью, — проговорил наконец Феликс с ледяной вежливостью. — И распоряжаюсь ими я, и никто другой. Откуда эти мысли пришли тебе в голову?

Зельмусь набычился:

— Я об этом давно знаю. Я знаю, что Барбара Росчишевская должна была выйти за меня замуж и получить свое наследство при этом условии. Мне лично она не нужна, я женат, у меня дети, но я знаю, что в случае ее отказа, который она как бы уже выразила, наследство принадлежит мне. Я знаю, что более никому оно не доступно, об этом позаботились много лет назад. У меня есть этому доказательства, как письменные, так и в натуральной форме!

Опомнившийся Феликс обрел нормальный дар речи:

— Глупости. Подобное условие не может быть подтверждено никакими доказательствами, имеющими юридическую силу. Таких доказательств не может существовать, ты что-то перепутал. Поэтому будь добр перестать интересоваться чужим наследством и не бросайся без предупреждения на меня и моих гостей.

— Как же! — фыркнул Зельмусь в новом приступе триумфа. — Мамуля меня уговорила заявить свои права на имущество, она хочет его увидеть собственными глазами, и я не откажусь от положенных мне прав! Я все знаю от покойного Бартоша и знаю, что никто, кроме меня, не сможет открыть эту шкатулку! Вот вы сможете? Я знаю, что нет!

— А ты себе вообразил, что наследство лежит в какой-то шкатулке?

— Я знаю, что да! И не в какой-то! А вот именно в этой!

Бдительность Возняка начала приносить плоды, жаль, что пока недозрелые.

— Этот предмет в моем доме принадлежит мне… — начал Феликс еще более ледяным тоном, но Зельмусь его перебил:

— Но содержимое его — мое! И только у меня есть доступ! У меня есть незыблемое доказательство! Вот оно, пожалуйста!

Он резко протянул руку к верхнему карману пиджака — вилка ему мешала, и он переложил ее в левую руку, — а потом выдернул из кармана ключик. Зельмусь воздел его вверх, демонстрируя свидетелям и пробуждая в них живейшую надежду, что от избытка злорадства он тут же и лопнет.

Возняк внезапно понял, почему у покойного Бартоша не было дубликата. Дубликат он сделал, только какого болта с левой резьбой отдал ключ этому придурку. Минуточку… что-то там было. Росчишевская ускользнула у него из рук, не позволила себя воспитывать, никакому давлению не поддавалась… Историю с наследством Бартош знал. В наказание?.. Покарал ее за непослушание, выбрав орудием мести Зельмуся?

Все это промелькнуло у него в голове за долю секунды. Возняк шагнул вперед.

— Ха! — завопил Зельмусь. — И сейчас я это докажу!

Он отлип от большого стола и двинулся к маленькому столику, вытянув руку и сжимая в пальцах ключик.

И тут Баська впервые высказалась:

— Вон! — рявкнула она в бешенстве, и трость сама ткнулась ей в руку. Баська мгновенно и ловко замахнулась. Золотые звездочки на ее ногтях слились в сверкающую комету.

Положение у нее было идеальное, под прямым углом к вытянутой лапе Зельмуся. Раздался зловещий свист, и трость со страшной силой врезалась в торчащее из рукава пиджака костлявое запястье. Зельмусь истошно заверещал, ключик вылетел у него из пальцев, рука повисла плетью. Феликс вдруг оказался между ним и столиком, заслонив собой предмет спора. Возняк сделал еще один энергичный шаг и остановился, а Леокадия на втором плане запищала от восторга.

В Паулине, стоявшей за спиной Феликса, все это время что-то кипело, росло, ширилось, и в этот миг взорвалось. Она узнала тайну, но понять в ней ничего не могла, терпение у нее лопнуло, все достало ее до печенок. Ее переполнило бешенство. Темперамент Паулины в случае необходимости умел действовать моментально и сам собой.