История работорговли. Странствия невольничьих кораблей в Антлантике - Джордж Фрэнсис Доу

Плот был достаточно большим, чтобы принять почти сотню негров, после чего матросы, стоявшие по краям плота, стали отталкивать других пловцов гандшпугами. Наконец, когда наступило утро и океан покрыла серая дымка, обнаружилось, что одна бочка была заполнена водой лишь наполовину, а другая протекала. Мы опорожнили бочку с ромом и наполнили ценной пресной водой, затем перенесли ее на одну из лодок.

Через несколько часов туман рассеялся, и нас стала мучить жара. Мы не могли защититься от палящего солнца и спасались только до определенной степени тем, что оборачивали голову влажной одеждой. Перед тем как наступила ночь, каждый белый человек был измучен жарой до безумия. Негры, видимо, тоже страдали, однако меньше, но время от времени надзиратели окатывали их голые спины морской водой из ведра. Следующий день стал повторением первого. Когда занялся третий день с удручающей жарой, Рамос созвал совет своих офицеров. Не было видно не единого паруса, а наши матросы ослабели, как дети, поэтому мы приняли решение покинуть плот, который сковывал нас в океане, и, пересев в наши лодки, достичь берега. Соответственно, каждому из жаждущих черных была выдана еще одна порция в несколько капель воды и позволено сделать изрядный глоток рома для маскировки перемещения в наши лодки мешка с хлебом и нескольких галлонов воды. Затем мы тихонько отчалили, оставив плот за кормой.

Сначала негры, обнаружив, что освободились от белых хозяев, были, очевидно, озадачены, но вскоре мысль о том, что их бросили посреди океана, видимо, проникла в их черные головы. Они вскакивали с громкими криками и неистовой жестикуляцией рук, рвали на себе волосы и били руками по голове. Диего Рамос взглянул на меня и блеснул своими белыми зубами. «Тяжелый случай, – сказал он, – но бедняги, должно быть, погибнут! Это сократит наши годовые доходы, амиго!»

Как раз в этот момент раздался радостный крик одного из матросов. «Парус! – закричал он во всю силу легких. – Парус! С наветренной стороны!» Довольно заметно вырисовывалось судно с прямым парусным вооружением, идущее прямо на нас. Все матросы в лодке поднялись и стали махать куртками и руками. Прошло не так много времени, когда мы увидели сигнал семафорной азбукой, что нас видят, а чуть позже мы уже благополучно поднялись на борт транспортного корабля его британского величества «Индус». Командир корабля встретил нас с Рамосом весьма вежливо, и мы сразу признались, чем занимаемся. Плот с неграми, все еще остававшийся в поле зрения, делал бесполезными всякие уловки. Ничего не было сказано, разумеется, о том, что негры брошены нами на произвол судьбы, поэтому мы добились большого уважения британца за наш гуманизм, выразившийся, по его мнению, в сооружении плота для них и долгого пребывания вместе с ними.

Как простолюдин Филип Дрейк из Стокфорда, я должен был бы путешествовать на королевском судне в тяжелых условиях, занять место одного из негров в том, что касается оков. Но, как дону Фелипе Драксу, бразильскому купцу и пассажиру на борту утонувшего брига дона Диего Рамоса, мне позволили занять место в кают-компании вместе со своим партнером и относились ко мне со всей предупредительностью, на которую был способен британский офицер в отношении иностранцев, спасшихся от кораблекрушения. Капитан Симмонс качал своей седой маленькой головой в ответ на объяснения дона Диего, но встречал смехом его шутки, и, вообще, у нас были приятные встречи в кают-компании, пока «Индус» не бросил якорь в бухте Кейп-Коста, у поселения в Сьерра-Леоне, где уполномоченные резиденты должны были вынести решение относительно наших негров. Туземцев посадили в каноэ и высадили на берег, поместив на территории королевских мастерских. В течение нескольких дней уполномоченные решили, что их следует отдать в обучение поселенцам на срок двенадцать лет. За это время, по словам Диего, их окрестят и они состарятся. Капитан Симмонс и его офицеры получили вознаграждение за спасение негров, а мы с партнером восприняли наши потери с любезностью, на какую только были способны. Рамос подыскал каботажное судно для нашего переезда в Нью-Тир, мое поселение на Гамбии, и вскоре мы отбыли туда. Это был конец нашего предприятия с «Мирандой». Фирма «Рамос и Драке» сохранилась, но прибыли от ее последнего предприятия поделили между собой огонь, вода и британская филантропия.

Прибыв в поселение на Гамбии, я обнаружил, что медовый месяц дяди изменил внешний вид моего соломенного дома. Были сделаны прекрасные добавления. Веранда, балконы и решетчатая конструкция в испанском стиле превратили дом грубой постройки в дворец. Значительно изменились наши бараки, а несколько групп негров все еще работали, таская из леса бревна. Сваи были вбиты на берегу, обеспечивая дополнительную прочность пирсу. Вскоре мы выяснили причину дядиных усилий с целью обустройства постоянной торговой фактории на берегах Гамбии. Во время нашего отсутствия известный вождь племени фула по имени Мусси выступил с предложением заключить постоянное соглашение о торговле. Поскольку Нью-Тир являлся основным пунктом сбора караванов рабов со всей местности, прилегающей к Гамбии, мой проницательный дядя, не теряя времени, увеличил во время нашего отсутствия пропускную способность поселения. Он также принял меры для скорейшей доставки большого каравана в наши бараки, так что если бы рейс «Миранды» прошел благополучно, то по возвращении нас бы удивил фрахт, с которым корабль немедленно отправился бы обратно в Вест-Индию. Узнав об этом, я посовещался с Диего, и результатом этого стало партнерство с нами дона Рикардо Виллено в компании под названием «Виллено и К°», которая со временем получила широкую известность в Африке и Вест-Индии.

Я поселился в доме Пабло Круза, нашего бразильского надзирателя, оставив свою старую резиденцию во владении дона Рикардо и его креольской супруги. Активно шли приготовления для приема каравана вождя Мусси. К январю 1816 года наш большой загон для рабов был почти готов. Я открыл новые счета от имени новой компании.

Вскоре я узнал, что донна Амелия не была первой любовью моего доброго дяди – их оказалось несколько. Выяснилось, что первой любовью была девушка племени фаял, которая умерла на берегах Конго несколько лет назад, и что светлая квартеронка, которая живет сейчас с доном Мигелем, была прежде любовницей дона Рикардо. Что касается донны Амелии, то это было восхитительное создание. Когда мы обедали в «резиденции», как дядя называл свой дом, она играла на арфе и пела для нас. Это было соловьиное пение. При всей своей необразованности я чувствовал, как увлажняются мои глаза. Думаю, ей нравилась моя чувствительность. Диего делал вид, будто она всего лишь школьница, но я полагаю, что она являлась глубокой натурой. Дядя был явно без ума от своей новой любви. Он бегал по ее поручениям, подбирал платки и следил за ней, как кот за мышкой. Они, видимо, очень любили друг друга.

К середине месяца мы получили вести о том, что на прямую тропу из главного поселения вождя Мусси вышел караван негров. Сообщалось, что он состоит из около тысячи двухсот отборных рабов из племен мандинго, сусу и осужденных за преступления фула. Весь караван насчитывал около двух тысяч человек. Дядя и Диего вышли его встречать, возложив на меня ответственность за поддержание порядка в поселении. Никто не должен был приближаться к апартаментам его возлюбленной ни под каким предлогом. Донна снова стала монашкой, и я был обязан охранять дверь ее монастыря, раскачиваясь в своей койке в салуне. Во время первой ночи их отсутствия меня вдруг разбудила девушка фула Янга. У нее была записка от хозяйки, у которой заболел живот. Я взял из аптечки горячие капли и поспешил в апартаменты донны. Казалось, ее мучает сильная боль, и я дал ей снадобье, которое, видимо, не принесло облегчения. Девушки фула были отправлены поискать другие средства, и я остался один на один с донной. Она обняла меня за шею, поцеловала в губы и со всей страстью попросила меня спасти ее. Я пытался ее успокоить, но она прижималась ко мне теснее, пока вернувшиеся девушки чуть не застали нас врасплох. На следующий день мне пришлось дважды приходить на ее вызовы, и, хоть убей, не могу понять, было ли ей больно или тревожно. На следующий день, однако, она вела себя достаточно здраво и уверяла, что я спас ее от смерти. Она потрепала меня по щеке и казалась самой непосредственностью.

Караван прибыл 18-го с большим шумом и гамом, с выстрелами из ружей и битьем в тамтамы и барабаны. Вождь фула считался знатным представителем своего народа. Имея более шести футов роста, он был одет в белую тобе, головной убор представлял собой навороченную цветную хлопковую ткань с шелком. Я был главным переводчиком во время палабра (переговоров) и большого представления. Около семисот воинов фула, вооруженных дубинами, мечами, луками и стрелами, многие – ружьями, выстроились на нашем плацу. Множество торговцев – негров из внутренних областей страны сидели на корточках впереди, а также вокруг вождя и его представителей. Наши слуги устроили большой салют, затем группа черных исполнителей пела хором в сопровождении кимвалов. Затем начался большой пир. Мясо забитых волов, ром и курительные трубки держали дикарей в восхищении весь день, а вождь Мусси стал нашим лучшим другом. Донна Амелия выглядела со стороны ликующей феей, и фула полагали, что это белый фетиш.