Фокус-покус, или Волшебников не бывает - Татьяна Веденская

– От страха, полагаю, – вздохнул Ковалевский.

– Перед чем?

– Перед последствиями, – пожал плечами он. – Когда-то точно так же он выбросил и меня.

Сын Алексей был предметом самой большой гордости, которую испытывали супруги Ковалевские. Отличник, учился, как говорится, одной левой. Учителя его обожали, посылали на олимпиады, прочили большое будущее и ставили другим в пример. Может быть, тогда-то они его и испортили? Мать сына просто обожала. Когда он был маленьким, не могла наглядеться на него – такая редкая, необычная и безупречная красота.

– Дьявольски красив, – усмехнулся Эдуард Сергеевич.

– Это у него от вас, – кивнула Василиса, но тот только покачал головой. Красота не решает ровно ничего в этом мире. И уж точно не делает человека хорошим.

Алеша рос спокойно, не приносил никаких проблем. Денег было достаточно. Все-таки отец был большим ученым, так что беспокоиться было не о чем. Государственная «Волга» от работы частенько возила маму и маленького Алешу по их делам или за покупками. Они жили в просторной квартире в центре Ленинграда. Из их окон можно было разглядеть кусочек реки, стрелку Васильевского острова. Мама водила его на плавание и теннис, ходила к репетитору по английскому языку.

– Он и сейчас играет в теннис.

– Когда-то подавал серьезные надежды в спорте, – вздохнул Эдуард Сергеевич, – господи, какое разочарование.

Голос старика задрожал, он судорожно вздохнул и сделал вид, что закашлялся, чтобы скрыть смущение.

– Я вас понимаю, – кивнула девушка.

– Не думаю. Не обижайтесь. – Он легонько похлопал ее по плечу. – Такое могут понять только родители.

Он замолчал, а затем поднялся – достал из шкафа маленькую бутылку дешевого коньяку.

– Будете? – Василиса покачала головой. Алкоголь? Нет уж, у нее до сих пор стоит в носу запах дешевого пива и дыма от какой-то жуткой махры, что курили работяги. Ковалевский кивнул и налил себе.

– А я выпью. За его здоровье. Знаете, когда Алеша решил стать врачом, я обрадовался. Конечно, хотел, чтоб пошел по моим стопам, но наука казалась ему слишком скучной. У него все-таки другой темперамент. Но мы не возражали.

– Пошел в медицинский? – удивилась Василиса. Она пыталась представить загадочного, принимающего позы, делающего пассы руками Страхова в белом халате. Образ не сочетался. Два разных человека. Или, скорее, двадцать два разных человека в одной оболочке. Все – без совести.

– Он закончил третий курс, когда все это случилось.

– Что – это? – насторожилась девушка.

– Господи, не знаю. Не хочу тормошить былое. Не нужно, чтобы вы об этом писали. – Старик почти плакал.

– Не захотите – не буду писать. Но имею право знать, с кем я жила, не считаете? – твердо сказала Василиса и посмотрела в глаза отцу Ярослава. Тот отвел взгляд и принялся теребить салфетку.

– Да, вы правы. Просто это гложет меня. Столько лет!

– Он увлекся эзотерикой? – подтолкнула его она. Старик остановился, словно обдумывая такую вот формулировку его личной персональной семейной трагедии.

– Можно сказать и так. Заболела его мама. Раком мозга. Я умолял ее обратиться к врачам как можно быстрее, но она только принимала какие-то дурацкие чаи и делала растирания. Все говорила, что Алеша ее вытащит, что он – чистая душа и знает, что делать. Тогда-то мы и поругались впервые. Я чуть не выгнал его из дому. Он отнял у нас время, задурил голову всей этой ерундой.

– Она умерла? – вытаращилась Василиса. – Я не понимаю! Он не мог так поступить! Всегда знал, что все это – чистая ерунда. Никогда сам не верил в эти штуки!

– Видимо, тогда все-таки верил, – пожал плечами Ковалевский. – Не знаю. Честно, не могу сказать, какие мотивы руководили моим сыном тогда. Не хочу предполагать того, что следует из ваших слов.

– Что следует из моих слов? – опешила она.

– Если, как вы говорите, мой сын никогда не верил во все эти, как вы говорите «штучки», то тогда он, получается, сознательно удерживал мою жену от получения соответствующего лечения? – Голос его задрожал, он почти кричал. – Нет, я не могу в это поверить. Слышите, отказываюсь в это верить. Никто не может быть настолько ужасным. Это же хуже, чем какой-нибудь Чикатило. Желать смерти матери, которая его обожала? Да у него тогда совсем нет сердца!

Ковалевский вдруг побледнел и осел на диване. Диван запищал и прогнулся. Василиса бросилась к нему, он едва дышал, хрипел.

– Что? Я не понимаю. – Девушка перепугалась и принялась искать телефон. Господи, еще не хватало, чтобы он сейчас у нее на руках помер от сердечного приступа.

– Нитроглицерин. В кармашке, – прошипел Эдуард Сергеевич, и она достала таблетки, помогла положить пару под язык. Несколько минут Василиса сидела, не зная, что делать.

– Нужно вызвать «Скорую», – сказала она. – Какой номер?

– Не надо, – пробормотал старик слабым голосом. – У меня бывает. Не волнуйтесь.

– Не могу не волноваться.

– Я наблюдаюсь. Ничего, сейчас пройдет. Не хочу в больницу. Вот, все уже прошло. Скоро все закончится.

Василиса посмотрела на старика невидящими глазами. Скоро все закончится. Да, это точно. Нужно поставить точку.

– Уверен в одном, – тихо прошептал он. – Что вы правы. Я не должен был тихо смотреть, как он губит людей. Не имел права молчать. Люди должны узнать об этом.

– Я могу это устроить, – вдруг предложила Василиса после некоторого раздумья. – Это даже лучше.

– Что вы имеете в виду? – опешил он. Она молча обдумывала идею, родившуюся у нее буквально в этот конкретный момент. – Деточка, я вам еще не все рассказал. Самое ужасное случилось потом. После. Леночке, моей жене, нужно было лечение в Германии. Мы упустили сроки. Нужны были очень большие деньги.

– Понимаю, – кивала Василиса, и то, что она услышала потом, уже ее не удивляло. Было бы странно, если бы целитель Страхов поступил иначе. У Алексея Ковалевского, бросившего институт и покинувшего своих старых больных родителей, вдруг внезапно не могла проснуться совесть. Это было бы странно. А так – вполне ожидаемо. О таком пишут каждый день в газетах. Страх и чувство вины, которые управляют всеми, – это было именно то, чем обделила природа Алексея Ковалевского, при рождении щедро осыпав остальными дарами. Темная сторона силы породила его, вскормила, привела к успеху. Ему дали все, кроме умения любить и сострадать.

Неудивительно, что он сумел так хорошо этим воспользоваться.

17. Ты не показываешь слабостей, всегда собран и уверен в себе. (Fortune cookie)

Пятьдесят восемь лет потребовалось Дмитрию Баренцеву, чтобы до конца понять, что он смертен. Пугающий факт, осознание которого снизошло на бизнесмена прямо в пятьдесят восьмой день рождения, в ходе которого ему вдруг неожиданно стало так плохо, что он был увезен в больницу. Сердце. Предынфарктное состояние. Дышать было тяжело и страшно, и ощущение такое, что вокруг вместо воздуха какая-то разреженная водная среда, высасывать из которой кислород почти не получается. Как говорится, стоял на краю. Никаких тоннелей или света, мертвой бабушки, разговаривающей ласково и нежно. Одна пугающая пульсирующая пустота, в которой ты лежишь и прислушиваешься к собственному сердцу – стучит? Не стучит.