Изгнание из Эдема Книга 1 - Патриция Хилсбург

— Почему?!

— Постарайтесь понять: если бы вы полностью потеряли трудоспособность…

— Этого еще не хватало!

— …или же обвиняемая совершила по отношению к вам какой-то чисто женский поступок, например облила вас кислотой. Но вы же не зарабатываете себе на жизнь своим трудом, поскольку являетесь пассивным компаньоном в фирме отца.

— И что же!

— Наконец, подумайте о том, черт побери…

— О чем же еще?!

— Мужчина обвиняет женщину в оскорблении действием! Это просто…

Фархшем принял вид бойцовского петуха и воскликнул:

— Надо было двинуть ее в солнечное сплетение! — и показал, как это надо было сделать.

Эндрюс Блэкфорд вздрогнул и с нескрываемым ужасом посмотрел на жест Фархшема.

— Ударить женщину?!

— Вздор!

— Немыслимо!

— Женщина, которая затевает драку, должна получить по заслугам, — резюмировал Фархшем.

Патриция с обожанием посмотрела на Джона Фархшема и, оторвавшись от вязания, сказала:

— Дорогой мистер Блэкфорд, посмотрите, как она разукрасила вас, разве это женщина?

— И что же?

— Такое нельзя было терпеть — это ее только подзадорило на дальнейшие подвиги.

В голосе Патриции Смат звучал страх не только за Эндрюса Блэкфорда.

Взглянув на Патрицию Смат, Джон Фархшем, желая ее как-то успокоить, выпятил грудь и похвастался:

— А вот на мне вы не найдете шрамов.

— Но ты всегда под угрозой, милый.

— Не волнуйся, дорогая.

— Эта женщина — стихийное бедствие, а его никогда нельзя предсказать, дорогой.

— Вы знаете, что в первый раз, когда она попробовала свои штучки со мной… — Фархшем замялся.

— И что же? — спросил его Блэкфорд.

— Я сам так ее разукрасил.

— Да?

— Да. И второго раза уже не было.

Вся компания смотрела на Фархшема, только у всех было разное выражение лица: Эндрюс Блэкфорд — с ужасом, Джулиус Сэдверборг — с удивлением, а Патриция Смат, естественно, — с обожанием и умилением.

Эндрюс Блэкфорд перевел свой взгляд на Патрицию Смат, погладил колено, глубоко вздохнул, прежде чем собрался с мыслями, видимо, на душе у него было плохо.

— К сожалению, уважаемый Джон, — сказал он с грустью, — у меня нет ни ваших мускулов, ни ваших познаний в боксе, ни вашей решительности.

— Боксировать можно научиться, старина.

— Даже в моем возрасте?

— В любом.

— Вы не шутите, Джон?

— Нет.

— Хорошо. Как только поправлюсь, я начну заниматься боксом. Я буду брать уроки, и за уроки заплатит мне она. Две тысячи пятьсот. И за лечение тоже заплатит. И за судебные издержки. — Эндрюс Блэкфорд так распалился, что на лбу у него выступила испарина, а руки стали дрожать.

Патриция с тревогой подняла на него глаза, Фархшем намеревался что-то сказать, но передумал и только Сэдверборг прервал его тираду едким замечанием:

— Не забудьте доставку в больницу включить в счет, а то просчитаетесь.

— Не надо этого включать.

— Почему же?

— В больницу меня доставили на ее машине, — серьезно ответил Блэкфорд, не поняв иронии Сэдверборга.

— Может за это вы ей должны? — Опять усмехнулся Сэдверборг и посмотрел на Фархшема.

— Еще что! Но вы мне напомнили, что я дал на чай ее шоферу в тот день.

— И как много?

— Не поймите меня превратно.

— В смысле?

— Дело не в деньгах.

— А в чем же, старина?

— Я просто не желаю быть побитым женщиной.

— Но это уже случилось!

— И теперь мне надо отстоять свою честь и достоинство, и она должна понести должное наказание и порицание. Правосудие должно разобраться.

Фархшему эта тирада, видимо, надоела, и он взял журнал, который раньше оставил на диване, и стал его листать, предоставив Сэдверборгу, своему другу, вести дебаты с разъяренным и обиженным Эндрюсом Блэкфордом.

Патриция, когда ничто не угрожало ее Джонни, сосредоточенно занялась узором на вязании, а Сэдверборг как поверенный Стэфани Фархшем старался отстаивать интересы своей клиентки, ненавязчиво, но настойчиво.

— Понимаю вас, Блэкфорд, но хочу знать…

— Вы меня не хотите понимать, уважаемый сэр Сэдверборг, я это хорошо вижу, — с раздражением и болезненно морщась сказал Блэкфорд.

— Нет, я вас понимаю, но хочу сказать…

— Что?

— Почему вы остановились на двух с половиной тысячах, а не на другой сумме?

— Я все подсчитал!

— А почему ваша честь и мужское достоинство стоят именно две с половиной тысячи, а не, например, два с половиной миллиона? Объясните!

— И объясню!

— Слушаю вас!

— Господа, прошу вас, не нервничайте, — попыталась вмешаться Патриция Смат, но на нее никто не обратил внимания.

Блэкфорд достал тончайший большой носовой платок, вытер лоб и руки, которые, наверное, тоже вспотели и опять повернулся к Сэдверборгу.

— Один мой знакомый, попав под электрокар на железнодорожном вокзале, получил с железнодорожной компании две с половиной тысячи.

— И что?

— Меньшей суммой Стэфани от меня не отделается. Я не уступлю ни копейки!

— Подумайте, Блэкфорд!

— Я подумал!

— За что же такая сумма?

— Это было грубое, зверское, ничем не спровоцированное нападение!

— Так-таки ничем не спровоцированное?

— Безусловно!

— Вряд ли, сэр Блэкфорд, вы заставите проглотить суд такую пресную пилюлю, если дело дойдет до суда.

— Дойдет, не сомневайтесь!

Сэдверборг говорил довольно спокойно, уверенно сидя в мягком кресле, а Блэкфорд нервничал, мял в руках носовой платок и поправлял на голове плотную повязку.

— Я бы вам не советовал подавать в суд, уважаемый.

— Я это уже слышал!

— Но ваши аргументы не обоснованы.

— Я снова повторяю, что это было зверское, ничем не обоснованное нападение, ничем не спровоцированное. Правда, в результате полученного мною сотрясения мозга, я начисто забыл все обстоятельства, непосредственно предшествующие нападению.

— И что же у вас сохранилось в памяти?

— Последнее, что сохранилось у меня в памяти, был совершенно безобидный разговор.

— О чем же?

— Кажется, о деньгах ее отца.

Сэдверборг, как истинный юрист, ухватился за мысль о частичной потере памяти.

— Это плохо, что у вас потеря памяти.

— Но я же не совсем ее потерял?

— Разумеется.

— Что разумеется? — насторожился Блэкфорд.

— Она может вас обвинить в чем угодно.

— В чем же это?

— Трудно предсказать, но обвинения у такой женщины могут быть очень даже непредсказуемы.