Разум и чувства и гады морские - Джейн Остин

Привести здесь чувства и слова, которые излила миссис Дэшвуд в ответном письме Элинор, значило бы повторить все то, что уже сказали и почувствовали ее дочери, кроме того, это потребовало бы немыслимого разнообразия слов, малопригодных для прилюдного употребления, наподобие тех, что любят выкрикивать моряки, пытаясь удержать свой корабль на плаву в чудовищный шторм. Достаточно будет сообщить, что разочарование ее было почти таким же бурным, как у Марианны, а возмущение — даже сильнее, чем у Элинор, и что вовсе не свойственным ей бранным языком она владела виртуозно. Она посылала длинные письма одно за другим, в каждом излагая свои переживания и мысли, взволнованно сочувствуя Марианне и умоляя ее быть стойкой перед лицом несчастья.

Вопреки собственным желаниям миссис Дэшвуд решила, что Марианне будет лучше вдали от покосившегося домика на острове Погибель, где все вокруг служило бы мучительным напоминанием о Уиллоби, воскрешая его в памяти таким, каким он был с нею прежде. Поэтому она настойчиво советовала дочерям ни в коем случае не сокращать свое пребывание у миссис Дженнингс на Подводной Станции Бета. Ведь в Бартон-коттедже они будут лишены тех занятий и того общества, которые на Станции легко доступны, равно как и всех гидрологических увеселений, которые, как она надеялась, хоть немного отвлекут Марианну от мыслей о своем горе.

Что до опасности повстречать Уиллоби, то на Станции она не больше, чем на островах, поскольку все, кто считают себя друзьями Марианны, непременно прервут всякое с ним знакомство. Сводить их намеренно никто не станет, недосмотр в таких делах невозможен, а столкнуться в толпе на Станции даже менее вероятно, чем случайно увидеться в уединении Бартон-коттеджа, когда он неизбежно приедет с визитом на Алленгем после свадьбы.

Была у миссис Дэшвуд и другая причина не торопить дочерей с возвращением. Из письма сына она узнала, что они с женой собираются погрузиться на Станцию в середине февраля, а ее мнение, что девушки должны поддерживать дружеские отношения с братом, оставалось неизменным.

В заключение миссис Дэшвуд, хотя и не желала отягчать и без того нелегкое бремя своих дочерей, сообщила новости о Маргарет. Она вернулась с ночной прогулки без единого волоска на теле. В ответ на заполошные расспросы миссис Дэшвуд она не открыла рта и с тех самых пор не произносит ни слова.

Пока Элинор размышляла, какое душевное заболевание могло вызвать в ее сестре такую разительную перемену, Марианна сосредоточилась на совете матери не покидать Станцию. Она обещала сестре подчиниться материнской воле, но ожидала, что воля эта будет совсем иной. Потребовав, чтобы дочери оставались на Станции, миссис Дэшвуд лишила ее единственно возможного в ее истерическом состоянии утешения — нежного материнского сочувствия.

Элинор приняла меры, чтобы при сестре имя Уиллоби не упоминалось; и миссис Дженнингс, и сэр Джон, и даже миссис Палмер в ее присутствии о нем не заговаривали. Элинор жалела лишь, что их сдержанность не распространялась и на нее саму, но это было невозможно, и день за днем она выслушивала их гневные излияния.

Сэр Джон до сих пор не верил, что такое могло произойти.

— Пусть отправляется к дьяволу, там ему самое место! — восклицал он, размахивая своими огромными руками. Миссис Палмер была не менее возмущена, хотя и по-своему. Она собиралась немедленно порвать с ним всякое знакомство! И как радовалась она тому, что и не была с ним знакома! Она ненавидела его столь люто, что поклялась никогда не произносить его имени и сообщить всем своим друзьям и знакомым, какой он негодяй.

Спокойное и вежливое безразличие леди Мидлтон на самом деле проистекало из того, что она всецело была поглощена новым планом побега на родные острова. Несколько недель назад на заброшенном складе в северо-западном секторе Станции она обнаружила ветхую, но все еще годную к погружениям одноместную субмарину. С большим трудом перетащив эту железную глыбу в свой отсек, она спрятала ее за ящиками винных и прочих порошков. Каждую ночь, когда сэр Джон удалялся в спальню, леди Мидлтон забиралась в кабину субмарины и изучала рычаги и кнопки, пытаясь разобрать, что есть что, и мечтая однажды покинуть Станцию и вернуться домой.

Пока остальные донимали Элинор своим бесконечным возмущением, леди Мидлтон обдумывала строение двигательной установки или планировала свой маршрут. Ее явное безразличие к происходящему бальзамом проливалось на сердце Элинор, утомленной докучливой добротой остальных. Ей было приятно знать, что есть кто-то, кто не будет ни сопереживать, ни справляться о здоровье Марианны.

— Глубина погружения… — пробормотала однажды леди Мидлтон, когда они остались наедине. — Это тоже надо обдумать…

А когда Элинор сказала: «Простите?» — лишь надменно, загадочно улыбнулась и отошла прочь.

В начале февраля — не прошло еще и двух недель с тех пор, как доставили письмо Уиллоби — Элинор пришлось взять на себя тяжкую обязанность известить сестру о том, что он женат: свадьба завершилась великолепным раутом, с которого новобрачные удалились в изящном сорокапятифутовом ялике и, что самое ужасное, лейтмотивом раута были моряки, потерпевшие кораблекрушение. Марианна выслушала известия с упрямым спокойствием и поначалу не пролила не слезинки, но вскоре слезы хлынули вопреки ее желанию, и до самого вечера она пребывала в состоянии ничуть не менее прискорбном, чем в тот день, когда получила злосчастное письмо.

Чета Уиллоби покинула Станцию сразу после свадьбы, и в душе Элинор зародилась надежда, что Марианна опять начнет выходить с ней в свет, посещать подводные увеселения Станции и прибрежные магазинчики на Торговой набережной.

Тогда же им нанесли визит недавно погрузившиеся сестры Стил, которые были всеми приняты с искренней сердечностью. Лишь Элинор не была рада их видеть, не в последнюю очередь оттого, что стоило ей встретиться взглядом с Люси Стил, как она почувствовала, будто острый кинжал кромсает ее изнутри, а сознание погружается во тьму. Ей с трудом удалось овладеть собой.

— Полагаю, мисс Дэшвуд, когда погрузятся ваши брат и сестра, вы останетесь погостить у них, — сказала Люси.

— Не думаю, — ответила Элинор.

— Ах, что вы, ну как же иначе! И как мило со стороны миссис Дэшвуд отпустить вас одних так надолго!

— Надолго?! — вмешалась миссис Дженнингс. — Да они едва приехали!

Люси замолчала. Элинор закрыла глаза, чтобы сосредоточиться, и вновь почувствовала мучительную боль и увидела символ… все тот же символ, пятиконечную звезду, возникшую перед ее мысленным взором.