Бедная Настя. Книга 6. Час Звезды - Елена Езерская

Анне казалось, что она была довольно убедительна, пытаясь заставить монахов поверить в ценность ее информации. Но прошел день, прежде чем к ней пришли. «Наверное, греки не все поняли из моего сбивчивого и неполного рассказа», — решила Анна. Поэтому она немного растерялась, когда на пороге комнаты, которую она выбрала — меньшую, но на солнечной стороне (Анна так истосковалась по теплу!) — появились два монаха из стоявшего рядом русского православного монастыря и молча воззрились на нее. Незнакомая с суровыми правилами, издавна установленными среди расположенных на полуострове монастырей, она ждала большей открытости и, с великим трудом преодолевая охватившее ее снова отчаяние, поведала братьям свою историю. Однако на сей раз — устало и подробно, назвавшись своим полным именем и впервые изложив даже для себя самой свою историю от начала и до конца. Анна поняла — ее слушают внимательно, но ответа или хотя бы какого-то намека на него Анна не дождалась. Выслушав ее, монахи так же молча, как и пришли, удалились.

Но к обеду ее посетил молодой послушник. Он принес Анне пищу — отварные овощи и кувшинчик с вином. Так же молча, как и его предшественники, поставил еду на подоконник в комнате, которую занимала Анна, и ушел. Анна выбежала за ним следом и пыталась окликнуть и остановить, но тщетно — послушник быстрым шагом направился к монастырю и вскоре скрылся за его стенами. То же повторилось назавтра, и на следующий день. Анна была предоставлена сама себе, не зная, вняли ли приходившие к ней монахи ее предупреждениям, поверили ли ей. Все, что она могла делать сейчас — ждать.

Красное вино — не виноградное, с незнакомым Анне вкусом, отдаленно напоминающим земляничный аромат, успокоило ее. И постепенно напряжение отпустило Анну, она отдалась на волю обстоятельств, медленно приходя в себя. Впервые за этот год она получила возможность остановиться и одуматься. Передышка, которой ей казалось время, проведенное в Марселе, была скорее продолжением испытания. Там Анна не могла оставаться сама собою — ей приходилось помнить, что она играет роль мадам Жерар, и, даже обращаясь к детям, она вынуждена была таиться, скрывая свои письма и владевшую ею тоску.

И вот все кончилось. Как будто дали занавес, и гример подал влажную салфетку, чтобы она могла очистить лицо от чужой и тягостной для нее маски. До дома было еще далеко, но Анна уже чувствовала себя вернувшейся. Ее сны стали спокойными и продолжительными. В доме не было зеркал, но Анна и сама ощущала, что здоровье медленно, но верно возвращается к ней. Она питалась, как и монахи, один раз в день, в обед, но не испытывала голода — успокоение, пришедшее к ней, казалось, заполняло даже эти пустоты. День будто длился целую вечность, но без томительной тревожности, владевшей Анной весь прошлый год.

Почти неделю ее никто не тревожил, но и не препятствовал выходам из домика близ монастыря. И Анна видела, как размеренно и спокойно течет жизнь, так непохожая на ее собственную. С рассветом братья возделывали виноградники и ухаживали за посадками на огородах; хлеб в монастыре был свой — Анна однажды попробовала его. Конечно, она наблюдала за всем издали, — Анна чувствовала некое препятствие, которое не имела права преодолевать, но вместе с тем у нее не рождалось и давящего чувства одиночества, которое мучило ее все это время. Она вставала и засыпала под монастырский звон, и смиренно ждала решения своей участи.

Со стороны моря монастырь напоминал крепость — наследие времен, когда монахам, населявшим полуостров, приходилось обороняться от едва не разоривших монастыри османов. Анна была уверена, что угадала в надстройках на крепостных стенах башни для пушек и размещения дозорных боевых постов.

К вечеру седьмого дня Анну посетил монах, назвавшийся братом Адрианом. Он объяснил Анне причину ее символического затворничества — с V века на полуострове действовал закон, запрещающий женщинам доступ во владения монастырей. Однако ввиду невероятной важности ее сообщения, для баронессы было сделано исключение. Монах обращался к Анне «Анастасия Петровна» и сообщил, что завтра утром из Константинополя прибудет представитель русской православной миссии — преподобный Иоанн, который уполномочен говорить с нею по сути изложенного ею сообщения. Но когда Анна попыталась все же расспросить его подробнее, брат Адриан уклонился от ответов и предложил не торопиться прежде назначенного.

И вот посланник из Константинополя появился. Вглядевшись в его лицо, Анна заволновалась — черты прибывшего показались ей знакомыми, но все же — слишком отдаленно и смутно. И, отогнав от себя наваждение, Анна улыбнулась вошедшему в комнату священнику.

— Преподобный Иоанн? Прошу вас, проходите.

Тот степенно поклонился и приблизился к Анне, немедленно поднявшейся с кровати, на которой сидела, — стульев в комнатах не было.

— Надеюсь, вы не испытывали здесь не удобств или слишком строгих ограничений? — вежливо спросил Иоанн.

— Если я и чувствовала некоторое неудобство, — покачала головой Анна, — то вряд ли это можно считать лишениями и сравнивать с испытаниями, которые мне еще совсем недавно довелось пережить.

— Я наслышан о ваших перипетиях, — кивнул Иоанн. — И искренне сочувствую вам.

— Благодарю, преподобный, — вздохнула Анна. — Но, честно говоря, судьба интриги, которую мне довелось подслушать, волнует меня несопоставимо больше, чем моя собственная. Удалось ли предотвратить задуманное тем человеком?

— К сожалению, он действовал быстрее, чем полученная от вас информация добралась до Иерусалима, — печально признал Иоанн. — Серебряная звезда похищена и бесследно пропала вместе со своими похитителями.

— Надеюсь, вы проделали столь долгий путь для встречи со мной не только для того, чтобы сообщить мне, что опоздали? — с вызовом спросила Анна. Ей вдруг стало обидно за свое недельное бездействие — быть может, внемли монахи ее рассказу раньше, провокации удалось бы избежать.

— Однако вы ничуть не изменились со временем, Аня, — промолвил Иоанн. — Все та же порывистость и прямота. Что, впрочем, говорит о постоянстве, а это, скорее, — достоинство, нежели недостаток.

— Я вас не понимаю… — растерялась Анна. — Откуда вы…

— Откуда мне ведомо, что прежде вас называли Анной, и вы считались не дочерью, а воспитанницей барона Корфа?.. — улыбнулся Иоанн.

— Но я и сейчас не дочь ему, — не очень вежливо прервала преподобного Анна. — Мой отец — князь Петр Михайлович Долгорукий.

— Его сосед? Так, значит, — смутился тот, — вы…

— Да, я жена сына барона Корфа, Владимира!