Крымский Джокер - Олег Голиков

Борис Фролов стоял на обочине и смотрел вслед удаляющейся «ауди», в хвост которой словно чёрный призрак, пристроился гробоподобный тонированный джип. Фролов поёжился то ли от холода то ли ещё от чего и, достав из потайной выдвигающейся панели своего ноутбука маленький плоский телефон, стал набирать номер.

На улице Артема плавно включались фонари ночного освещения. В чёрном небе закружились крупные мокрые снежинки. На Киев опускался холодный осенний вечер.

Часть вторая. Отрываясь

Спокойно, Маша, я — Дубровский!..

… На Киев опустился холодный осенний вечер. Температура упала ниже нулевой отметки. Ветки деревьев, намокшие днём от дождя, прихватил вечерний морозец, и они обледенели, превратившись в диковинные хрустальные палочки. На улицах засыпающей столицы в свете ярких фонарей застывшие деревья переливались и тихо звенели под порывами ветра. Повсюду плавно кружились крупные мокрые снежинки. Одна из таких больших снежинок опустилась прямо на сигарету в руках Толстого, который стоял на балконе и задумчиво смотрел на огни ночного города. Сигарета сразу промокла в самой середине. Не заметив маленькой катастрофы, которую натворил летающий кусочек снега, Володя стряхнул пепел за балкон и с удивлением увидел как половинка его сигареты отломилась, и красный огонёк полетел в чёрную бездну двора.

«Вот тебе и покурил…» — в сердцах подумал он, провожая взглядом падающий окурок.

Затем несколько минут смотрел на тихо падающий снег и, не выдержав, восхитился:

— Эх, всё-таки классно здесь!

Ему на ум пришла строчка из собственного стихотворения, написанного ещё в школе:

«Вечер на исходе, но удары в спину… беззащитность плоти превращают в силу…»

Толстый умудрено улыбнулся: «Пора пивка накатить, что ли…»

Он проснулся с полчаса назад, потому что его разбудил звонок мобильного телефона.

Звонила Алёна. Описав в двух словах своё путешествие, Володя пообещал, что завтра, если удастся продать свою машину, сядет на вечерний поезд и поедет домой. И теперь, расслабленно попивая пиво на диване, Толстый предавался безмятежной неге. «Вот, в принципе, и всё. Даже жаль немного, что так быстро окончилась наша поездка. Витька — клёвый чувак. Да и Лось, наверняка, тоже. Послезавтра моя жизнь снова вернётся в наезженный ритм… Хотя какой там ритм! Я же теперь козырный кандибобер на новой иномарке! Вот детишки-то удивятся!»

Толстый улыбнулся, представив как он не спеша выведет новую машину из гаража. Потом всю её вымоет и натрёт полиролью. Потом подумал о том, как летом, приезжающие в гости каждый год его кореша будут в полном шоке. Пойдут расспросы что да как…. А он так небрежно:

— Да вот…. Подрубил бабасов — и взял в салоне… Полный фарш…

Во входных дверях провернулся ключ. Володя поставил бутылку пива на столик и пошёл посмотреть, кого это там несёт. На Лосиный Остров занесло Витька. Он отряхивался от налипшего снега и тихо напевал: «Когда нет денег — нет любви!» Разувшись, он сунул в руки Толстого два пакета:

— Принимай харчи!

— А Лось где?

Карытин надев тапочки, пританцовывая, прошёл в зал. Там он с облегчением плюхнулся на диван и довольно потёр ладони. По его немого хитрому, лучащемуся добродушием лицу было видно, что дела, похоже, в полном порядке. Что всё у Виктора полный атас и ништяк.

Витька несколько раз подул на замёрзшие руки и подмигнул Толстому:

— Лось поехал «мерина» в стойло ставить. Будет через полчаса, — Карытин с притворным осуждением посмотрел на недопитую бутылку. — Пивко потягиваем, граждане отдыхающие? Нехорошо… — и одним большим глотком допил остатки пива.

Толстый обрадовался хорошему настроению друга. За компанию потерев руки, он подошёл к сетереосистеме, покопался в стопке дисков, выбрал концерт Дженис Джоплин.

Витька же достал из кармана свои свеженькие фотографии и с отвращением вглядывался в цветные снимки.

— Нет — всё-таки без бороды фэйс какой-то вовсе паскудный, — сокрушённо пробурчал он и сунул под нос Володе свой цветной снимок.

Толстый кивнул:

— Н-да… Уголовное рыло…

Витёк отобрал фото и недовольно проворчал:

— Ладно — фиг с ним. Главное — бабки в банке выдали! — он похлопал себя по карманам. Хорош копаться, Толстевич — пошли разбираться с едой. А то Лось припрётся, и если ничего не найдёт пожевать — сожрет нас!

На кухне Лося тоже был неплохой музыкальный центр. И диски с Дженис Джоплин, Моррисоном, Гребнем и прочими ветеранами рока быстренько перекочевали из зала на холодильник.

Витёк покачивая головой, смотрел как ловко Толстый шинкует сыр, колбасу и ветчину.

Себе он оставил почётную роль хлебореза. Справившись с этим делом, он быстренько смылся в зал, бросив Володю на хозяйстве:

— Ты человек семейный, в хозяйственных вопросах натасканный. Действуй без меня…А я пока анкеты для получения визы заполню.

Володя действительно любил готовить. И не просто готовить — а формировать закуску в предвкушении выпивки. Это был приятный ритуал. Дома он всегда оттягивал момент вливания в себя первой рюмки. Этой оттяжкой была тщательная сервировка стола. А если был хоть малейший повод, то в этот процесс входило приготовление серьёзного горячего блюда в духовке. Неплохо у него получались различные жульены и салаты, которые он от нечего делать выдумывал сам. Но вершиной кулинарных опытов Толстого была запечённая в духовке индоутка, фаршированная яблоками и грибами.

Через десять минут, когда стол на кухне был накрыт, друзья принялись потягивать пиво с рыбой различной величины и сортов. Витёк расстарался по — взрослому. Он, подошёл к вопросу весьма серьёзно — прикупил внушительный рыбный ассортимент, а именно: сочную янтарную осетрину, нарезанную тонкими ломтиками; золотисто-красноватую барабульку, которая удивлённо таращилась своими красноватыми глазами на лакомившихся приятелей; а так же черноморскую ставридку, копчённых морских окуней, маленькую душистую салаку и связку сушёной воблы. На столе имелся даже копчёный угорь. И всё это нужно было попробовать.

После нескольких глубоких глотков пива, Толстый, раздирая надвое воблу, спросил:

— Слышь, брателло, а чем вообще Лось занимается?

Витек жестом попросил подождать, пока он прожуёт. Потом отхлебнул пива и, потянувшись за ломтиком осетрины, ответил:

— Я ж тебе, по-моему, говорил. Тачки из Германии на заказ гоняет. У него с одним типом здесь, в Киеве, маленькая комиссионная площадка есть для подержанных авто, — тут Виктор хлопнул себя по лбу: — Слушай! Так пусть он твою тачку и купит!

Володя, покончив с воблой, аккуратно чистил маленькую золотистую ставридку:

— Вообще-то, я не против. Расскажи мне про него, если не ломает. Ну, там, типа, как вы с ним учились… Он всегда такой огромный был?

Карытин улыбнулся:

— Да уж… Лосяра — колоритный типаж! Витька вытер салфеткой руки, открыл новую бутылку пива и закурил:

— Да уж, и здоровый был всю дорогу этот Лось! Очень большой. Припёрся из армии к нам на второй курс. А в армейке он въябовал на пекарне, где и сгубил себе желудок, пожирая от жадности горячий свежевыпеченный хлеб. И плечистым стал, плотным таким…

Видать, мешки с мукой кидать — это тебе не хером груши околачивать. Хотя какой он был до армии, я не видел. Может, тоже был большой. Но не в этом суть…

Когда Лосяра первый раз нарисовался в конце коридора, я пребывал в самых горестных раздумиях. Грустил я вот по какому поводу: как-то так вышло, что после первого курса некоторых моих корешей выгнали за неуспеваемость. Других в армейку позабривали. И остался я один-одинёшенек. Не с кем было даже винца хлебнуть. И в общаге я теперь жил нелегально. Просто после первокурсных подвигов студсовет меня не поселил. Абидно, слюшай…

Приютила меня комната сочувствующих. До реальных крутых чуваков они, конечно, не дотягивали. Но тоже иногда выпивали. С оглядкой. Осторожненько так.

Ну и на том спасибо. И жил в этой комнате один прижимистый хохол Иван Кирков. Он всю дорогу ходил с палочкой. Где-то по-пьяни в своих Карпатах навернулся с лыж — и с ногами у него были проблемы. По ходу Ваня дико спекулировал среди студентов какимито ремнями, часами и прочей контрабандой, поставляемой ему с Западной Украины.

Так вот, Лось глянулся мне после одного нехитрого трюка. Взяв на реализацию у Вани пяток модных брючных ремней, стал тянуть с отдачей наличмана за последний ремешок.

А когда дело дошло до разборки, сделал простенькую заяву:

— Иван, пойми…Мужик, которому я продал ремень, умер. И денег мне не успел отдать. Не идти же мне теперь к его вдове за десяткой?

Вот так. Изящно и просто. Клиент не уехал на дальний Север. Не скурвился. Просто отдал концы. Так прожжённый спекуль Ваня остался без червонца.