Всадник - Анна Одина

– Нет-нет, – сказал доктор сам себе, – не стану запускать туда руки. Вдруг после всех этих гадов там внутри дополнительное… ведро скорпионов.

Однако на утреннем ветру темнота внутри сундука постепенно рассеялась, как мука из горсти, а на дне обнаружилась ветхая карта. Всадник достал ее и положил вместо нее свернутую бумагу, извлеченную из потайного кармана.

– В одном месте убавится, в другом прибавится, – по привычке разговаривая сам с собой, прокомментировал он, – может, этот мир и не знает о законе сохранении энергии, и все же… – Он развернул карту. – Ah. Как проплыть к Америке. Я жду вас, дорогие… нет, даже бесценные друзья.

Доктор захлопнул крышку и оперся на нее локтями, подперев голову. Затем с трудом поднялся, резко, но негромко свистнул. Вскоре из темноты бесшумно вышел вороной – такой же уставший и мрачный, как всегда. Делламорте утешающе потрепал его по шее.

– Ничего, ничего, мой далеко не старый друг, – сказал он. – Знаю, ты не любишь все это порхание, шипение… Размахивание. Поедем же, нас ждут.

Делламорте поднялся в седло, набросил на голову капюшон и снова как будто зарос маской.

8. Вопросы наследования

В воздухе за Стабом снова звучало детское пение. Когда последние ноты смолкли и заключительное «всегда-а-а-аа!» оборвалось, на остров упал свет. В лакуну на вершине горы он попадал скупо, но туда, куда попал, – вошел как нож. На пути его оказались и глаза Ораха, по-прежнему упиравшегося лбом в землю. Военачальника давило сверху тяжеленное кресло, а линия, ограничивавшая пространство вокруг, выглядела полузатертой и потускневшей, причем затертости шли снаружи: Орах не двигался.

Раздался быстрый и резкий звук, какой бывает, когда мимо проносится большая хищная птица, и снова воцарилась тишина. Через мгновение свет перед Орахом закрыло что-то темное. То был магистр искусств.

– И на исходе волн я умер и был перенесен на вершину Жучьего Холма, – монотонно бормотал Орах, – Жук разъял мое тело и поднял мое сердце в небо, чтобы посмотреть, будет ли оно сиять. Когда же сердце не засияло, он сшил меня нацело и прогнал пустым гулять в туманах за краем воды, а ставшее железным сердце опустил на ноге в море… там оно гулко потонуло и стало единым с другими сердцами, на которых бьется Рэтлскар.

Делламорте аккуратно развернул кресло – сначала набок, потом, проследив отток крови от лица Ораха и чуть выждав, возвратил в вертикальное положение. Затем он ушел и некоторое время отсутствовал. Вернувшись уже без плаща, сел на высокий табурет.

– Уж и не знаю, твое ли сердце такое железное или есть здесь иной смысл, – задумчиво проговорил он, – но с морем, да и со всем остальным, у вас непорядок. Что не отменяет основного вопроса.

Магистр взял с пола нетронутый стакан, выплеснул из него воду на камни, достал из очередного потайного кармана крошечный пузырек, подошел к Ораху и, разжав ему рот, вытряс на язык несколько капель. Затем аккуратно развязал веревку, удерживавшую военачальника в кресле, и вернулся на свой табурет.

– А может, и отменяет, если слишком много крови прилило в твою голову, – закончил он.

Орах помолчал, усмехнулся и принялся разминать руки.

– Вот так времена, – сказал он сонно, – военачальника взяли в плен, а он не боролся. Его связали, а он не сопротивлялся. Его перевернули вверх ногами и оставили… надолго, и тогда он не сделал ничего. Что же это? Впрочем, каков Рэтлскар, таков и военачальник. – Он покряхтел, а затем вдруг громко вскрикнул: – Унижение! Которое время сейчас?!

– Ну-ну. Давай-ка без лишнего самоуничижения, – недовольно отреагировал доктор. – Ты сопротивлялся как мог, просто у нас не было времени оформить это более драматично. А время тебе прекрасно известно: уверенное утро. Хочешь ли ты чего-нибудь, прежде чем мы продолжим разговор? Или ты ничего не хочешь? Тогда я отпущу тебя.

– Я хочу понять, какова роль Галиата во всем этом, – задумчиво проговорил Орах.

– Твоего летописца и придворного… преобразователя? – удивился Делламорте. Голова его кружилась после утренних приключений, и ему было непривычно тяжело концентрироваться. – Неожиданный вопрос… Но если только у него нет книги, где записано всё, особой его роли в событиях я не наблюдал – разве что он умнее прочих.

– Он осведомлен обо всем, что происходит на острове, – пояснил Орах и слабо пошевелил затекшими ногами, – а ведь Галиат довольно молод… – Оба помолчали, затем Орах беспокойно продолжил: – Скажи наконец, что нужно тебе от моего города? Откуда ты взялся? Разве ты не видишь, что и без тебя у нас довольно плеши?

– Двигаться легко, – непонятно отреагировал Делламорте, – останавливаться сложно. Для работы нужен по крайней мере стол. – Он протянул руку в сторону и положил свиток, извлеченный из кармана, на что-то деревянное. Затем, без связи с предыдущим, поинтересовался: – Почему в вашем языке так популярен звук «х»?

Сказав это, всадник вздохнул и покачнулся на табурете, после чего счел за лучшее опуститься на твердую землю, прислонившись к холодному камню спиной. Уперев пальцы в землю и с неудовольствием отметив немеющее правое запястье, Делламорте посмотрел на гостя-пленника.

– Послушай, Орах, – сказал он нетерпеливо, – давай-ка будем заканчивать: у меня много дел, и пришло время резюмировать. Итак, ты прошел коронацию, на которую явился гораздо более загадочный, чем умница-Галиат, змеиный наездник. Он украл вашего с Иценой сына…

– Это не мой сын!.. – закричал военачальник.

– Твой, твой, – нетерпеливо прервал его всадник. – В прошлый наш разговор я уже назвал его твоим сыном, но ты был слишком увлечен и не возразил мне… Кроме того, я видел, как ты смотрел на него на коронации. Ты не пришел бы сюда за помощью, если бы не верил, что в моих силах дать ее.

Орах хлопнул ладонями по бедрам.

– Гей, хе-сатеп! – воскликнул он обиженно. – Я пришел к тебе за советом, а ты связал меня и опрокинул! Так не поступают мудрецы, так не поступают герои; так поступают лишь… злецы! Я пришел к тебе с распростертым сердцем, с выпуклым позвоночником. А ты? Я даже не знаю в точности, кто ты и почему наездник смотрел на тебя!

– Прости, Орах, – коротко рассмеялся всадник. – Ты прав, я «злец», ни мудрецом, ни героем никогда не был и уж не сделаюсь. А чтобы твое сердце осталось распростертым, а позвоночник выпуклым, чтобы младенец вернулся к матери, а я мог наконец начать делать то, зачем пришел, нужно, чтобы ты ответил мне. Если Фаэтон – твой сын, а не сын твоего брата, где же тогда твой брат? И, главное, почему?

Орах хмыкнул, закрыл глаза и долго что-то бормотал, затем, видимо, решился:

– Хорошо же. Да, это мой сын. Что до брата… никакого Кэтанха и не было. Вернее, он был, но давно-давно. Еще когда мы были детьми. А потом он умер, и я решил, что стану обоими близнецами. Многие во дворце знали, конечно, но ты знаешь, как легко приучить людей верить в то, чего нет, если ты облечен властью. И так, хотя поначалу все было игрой, она затянулась не на один год, и я наконец решил, что смогу ею воспользоваться. Решил, что правитель Кэтанх станет жестоким, чтобы народ пожелал ему беспогибельного погребения под черным дном – а я-настоящий стану править после него так, что сердца будут сиять на меня вдвое сильнее. Ибо Рэтлскар уже сотни лет скован устоями, которым нет объяснения. Город привык слушать в прошлое и не ждать добра от военачальников. Я хотел разбудить его.

– Зачем? – спросил Делламорте скептически. – Что, мало тебе смиренных товариществ, рыбохотства, мохнарей и древнего искусства мечевания, преподаваемого во внутреннем дворе замка, или тем более патрулей по ночам или заброшенных подземных ходов, что ты решил «разбудить» еще какое-нибудь лихо себе на голову?

Орах подавленно молчал.

– Благодарю тебя за правду, военачальник, – продолжил черный доктор. – Но ты загнал себя в жестокую ловушку. Я-то думал, в двойниковости правителей кроется какой-то смысл – что были в вашем прошлом какие-нибудь братья-Диоскуры[127], неразлучные на земле и на Олимпе… А оказывается, ты просто задумал сыграть на контрасте. Что же ты планировал сделать затем?

«Систематически недооцениваю волю этого мира к продолжению существования, способность придумывать историю и проживать ее с уверенностью и чувством, – думал Делламорте с досадой. – Сейчас выяснится, чего доброго, что он и сам собрался построить корабли, погрузить на них все население и отправиться на поиски обетованной земли».

– Отправиться вперед, – тут Орах, как бы в иллюстрацию своих слов, выбросил вперед одно плечо, – ибо мало кто понимает, что происходит в Рэтлскаре. Никто не задает вопросов, все лишь продолжают покорно и тупо исполнять отведенные им роли. Потому-то мне и нужна была осознанная преданность – чтоб люди шли за мною без сомнений и сожалений, как за первым военачальником. Я намеревался оставить Рэтлскар и отправиться на берег – всем, всем без исключения. Вылазки бывали и раньше, но все они оканчивались ничем, поэтому я и решил, что уведу весь свой народ. Мы не смогли бы переплыть океан, не смогли бы и уйти под землю. Нам оставался только один путь… И хорошо, что ты пришел вести нас по этому пути: я доверяю предводительству всадников больше, чем себе, хоть и не знаю, кто они.