Великий Бисмарк. Железом и кровью - Николай Власов

Нельзя сказать, что Бисмарк был всерьез обеспокоен таким развитием ситуации. Он прекрасно понимал, что рано или поздно столкновение с Австрией неизбежно. Пруссия стремилась к доминированию в Германии как минимум к северу от Майна. Для Вены даже равноправие с Берлином означало бы серьезную потерю влияния и престижа, и добровольно австрийские политики пойти на такое дипломатическое поражение были явно не готовы. Таким образом, с высокой долей вероятности конфликт предстояло решить военным путем.

Северные герцогства были в этом плане для Бисмарка поистине бесценным приобретением. Находясь в совместном владении двух великих держав, они предоставляли прекрасную возможность в любой момент как обострить отношения между ними, так и осуществить разрядку напряженности – в зависимости от того, что было выгоднее главе прусского правительства. Таким образом, в руках у него оказались все инструменты, необходимые для того, чтобы существенно продвинуть вперед решение германского вопроса.

Нельзя не остановиться на том, что события вокруг герцогств оказали серьезное влияние на положение внутри Пруссии. Как известно, военная победа способна вызвать весьма серьезные перемены в общественном мнении, особенно если сама война популярна. Кампания против Дании, посягнувшей на немецкие земли, пользовалась широкой поддержкой в обществе, а ее успешный итог значительно увеличил популярность ее инициаторов. Хотя противостояние правительства и нижней палаты парламента продолжалось и либеральное большинство твердо стояло на позиции неприятия Бисмарка и его политики, первые трещины в едином фронте противников министра-президента не заставили себя долго ждать.

В первую очередь это коснулось тех деятелей «Национального союза», которые считали первоочередной задачей не демократизацию, а объединение Германии. Иоганн Микель, ставший впоследствии одним из самых близких соратников «железного канцлера», писал в эти дни: «Кто погубил австрийский проект реформ? Господин фон Бисмарк. Кто освободил Шлезвиг-Гольштейн? Господин фон Бисмарк. Вы можете быть уверены, что я далек от того, чтобы венчать лаврами министерство Бисмарка. Все, что делал здесь господин фон Бисмарк, он, возможно, делал против своей воли, но он сделал это в интересах Пруссии и одновременно Германии, потому что во всех крупных вопросах прусские и германские интересы совпадают» [273]. Совпадение прусских и германских интересов – та мысль, которую Бисмарк уже долгое время пытался внушить своим оппонентам. Либеральный историк и политик Теодор Моммзен, оставшийся на всю жизнь политическим противником Бисмарка, писал в те же месяцы о настроениях в палате депутатов: «Здесь сумасшествие вокруг Бисмарка нарастает с каждым днем. Уже никто не говорит и не размышляет о том, что справедливо и что соответствует прусским интересам, а лишь о том, что идет на пользу Бисмарку, а что нет, и тем самым мы поддерживаем его» [274]. Настроение и в парламенте, и в обществе постепенно стало меняться. «Для Бисмарка, для либерального национального движения, для всей международной ситуации и ее развития шлезвиг-гольштейнский вопрос приобрел решающее значение», – справедливо отмечает Л. Галл [275]. Идея аннексии герцогств, постепенно приобретая все больше сторонников в прусском обществе, объективно работала на рост авторитета и влияния главы правительства.

Разумеется, впереди у Бисмарка было еще немало трудных испытаний на посту министра-президента. В конце 1864 года он еще не разрешил внутренний кризис в стране, не достиг внешнеполитических целей, не взошел на вершину славы и могущества. Однако перелом уже произошел, самое сложное было позади. Началась подготовка к следующему этапу – к решающей борьбе с Австрией за господство в Германии.

Глава 9

Гордиев узел

Результат Шлезвиг-Гольштейнского кризиса обеспечил Бисмарку исходные позиции для решения как внешне-, так и внутриполитических проблем. Причем путь к их решению был одним и тем же: активная политика в германском вопросе, направленная на усиление Пруссии и вытеснение старого соперника – Австрии. Бисмарк начал подготовку к решающему конфликту с дунайской монархией.

Анализируя давно произошедшие события с позиции современного наблюдателя, легко поддаться искушению рассматривать их как точное исполнение заранее продуманного гениального плана. Вопрос, стремился ли Бисмарк изначально и сознательно к тому, что получилось в итоге, на самом деле является весьма сложным и спорным. Планировал ли он воевать с австрийцами или рассматривал и другие альтернативы, которые позволили бы уладить дело мирным путем?

На первый взгляд в пользу второго предположения говорит достаточно многое. Глава прусского правительства был весьма искусным политиком, который не ограничивался одним вариантом, а старался держать под рукой несколько альтернатив. Войну он считал вполне легитимным, однако все же крайним средством международной политики, к которому следует прибегать тогда, когда все остальные возможности уже исчерпаны. К тому же любая война таила в себе опасность вмешательства других великих держав, которое, как это неоднократно бывало, могло разом перечеркнуть все успехи на полях сражений. Риск такого вмешательства был бы гораздо меньше, если бы Бисмарку удалось добиться полюбовного соглашения с австрийцами, которое сделало бы Пруссию гегемоном на пространстве севернее Майна, реки, делившей Германию на протестантский север и католический юг. О такой комбинации министр-президент уже не раз говорил в прошлом.

Казалось, что шансы на реализацию этого проекта достаточно высоки. Основной соперник – Австрия – явно не был готов к серьезной борьбе. Финансовое положение монархии Габсбургов было плачевным, государственный долг достиг рекордных размеров. Внутри империи нарастало национальное движение различных народов, в первую очередь венгров, требовавших себе широкой автономии. На южных рубежах молодое Итальянское королевство ждало только удобного момента, чтобы отхватить себе Венецию. На востоке, на Балканах, Австрия была вовлечена в постоянную борьбу за сферы влияния с Российской империей. В такой ситуации пойти на определенные уступки в Германии, обеспечив себе взамен поддержку Пруссии, представлялось на первый взгляд разумным шагом. Именно такого курса придерживался Рехберг.

Однако далеко не все в австрийской столице считали возможным двигаться этим путем. Правящая элита в Вене опасалась эффекта домино – пойдя навстречу Пруссии, придется идти на уступки и всем остальным. Показать свою истинную слабость монархия Габсбургов боялась больше всего. К тому же маленькая победоносная война во все времена была прекрасным средством консолидировать общество, а полученная с побежденного контрибуция – поправить пошатнувшиеся финансы. Последнее соображение, к слову, имело в Вене весьма большой вес. Как писал Э. Кольб, «если попытки прийти к дуалистическому решению германского вопроса провалились, то не в последнюю очередь потому, что австрийское руководство в эти годы не могло прийти к ясному решению по поводу пути, которым ему надлежит идти в германской политике» [276].

Бисмарк прекрасно понимал это. Ему тоже необходим был громкий и убедительный успех, который окончательно привлек бы общественное мнение на его сторону и вынудил бы либералов в парламенте пойти на уступки или оказаться в изоляции. Он видел, что Австрия не смирится с утратой своей доминирующей роли в Германии, а без этого – как и без разрушения Германского союза – прусская политика не могла добиться своих целей. Следовательно, оставалась война. Как справедливо полагает Лотар Галл, «после падения Рехберга Бисмарк (…) вряд ли видел шанс на то, чтобы при имеющихся условиях прийти к хотя бы временному компромиссу с Австрией» [277].

Однако просто развязать войну Бисмарк не мог. Необходима была, во-первых, благоприятная международная ситуация, чтобы никто не лишил Пруссию плодов победы. Во-вторых, нужен был повод к войне, причем такой, который выглядел бы убедительно в глазах немецкой общественности. Бисмарк понимал, что политика «железа и крови», пока ее не увенчает успех, будет не слишком популярна и многие выступят против «братоубийственной войны». Следовательно, желательно было выставить агрессором Австрию. Помимо всего прочего, глава прусского правительства прекрасно представлял себе, какую сложную задачу ему предстоит выполнить и как велик в данном случае риск не удержать ситуацию под контролем. Это в гораздо большей степени, чем стремление сохранить мир, объясняет его довольно умеренный курс в течение следующего года.

В октябре 1864 года австрийским министром иностранных дел стал граф Александр фон Менсдорф-Пульи, его ближайшим помощником по вопросам германской политики – Людвиг фон Бигелебен, выступавший за союз с Францией против Пруссии. Зимой этот дуэт сделал первый ход, вытащив из небытия идею создания на севере Германии нового государства под скипетром Аугустенбурга. Реакция Бисмарка была предсказуемой – в феврале 1865 года он ответил согласием, однако обставил его такими условиями, которые превращали бы новую монархию в сателлита Пруссии. «Я согласился бы скорее выращивать картошку, чем стать правителем такого государства», – раздраженно отреагировал Бигелебен [278]. Впрочем, на прусское согласие в Вене особенно и не рассчитывали. Инициатива носила скорее характер пробного шара, первого хода в очередной шахматной партии.