Моя милая ужасная невеста - Марина Ефиминюк

Я протянула руку. Пальцы вспыхнули от светлой магии, по кончикам проскочили мелкие голубоватые искры, следом потек дымок темной силы. Все сразу. В один момент. Этот фокус, противоречащий любым законам чародейства, родители запрещали показывать гостям, когда хвалились талантами детей.

Торстен не отводил взгляда от моей руки.

— Как ты это делаешь?

— А как люди дышат? — усмехнулась я и погасила магию. — Ночной цирк закрывается, фокусник во мне заснул. Пойдем спать.

Время действительно незаметно подбиралось к трем утра, и на отдых оставалось немного времени. Завтра буду чувствовать себя злобным драконом, выпускающим костяной гребень на любое неосторожное слово.

— Гостям же уступают ванную, да? — нахально заявила я, что первая пойду приводить себя в порядок, и уже по дороге в спальню спросила: — У тебя есть пробуждающий шар?

— Я каждый день встаю в шесть, — уверил он. — Никогда не просыпаю.

Заснула быстро. Устроилась на чрезвычайно удобном поле для плотских утех в одиночестве. Простыни пахли мужским одеколоном, под подушкой Торстен прятал кружевной носовой платок. Очень трогательная привычка. Когда моя бабуля была жива, тоже всегда подкладывала мне под подушку вышитые носовые платочки.

Как укладывался Закари: грохотал ли ящик комода, шумела ли вода в ванной комнате, скрипел ли диван, — ничего не слышала. Возможно, Торстен перед сном молился богам энергичных садовников, чтобы после подозрительной еды проснуться. В смысле, не здоровеньким, а просто открыть глаза и понять, что все еще жив. В общем, длинный день и насыщенная ночь меня укатали: я превратилась в окончательно упокоенное умертвие.

Пробуждение было резким, словно кто-то громко хлопнул над ухом в ладоши. Комнату заливал хмурый свет осеннего утра. Чутье, живущее в каждом непунктуальном человеке, подсказывало, что, возможно, Торстен встает каждый день в шесть утра, но сегодня в нем что-то сломалось. Мы позорно проспали!

— Проклятье!

Я подскочила на кровати, как ошпаренная. От недосыпа трясло, от выпитого накануне алкоголя нещадно трещала голова. Хотела с громкостью трубы будить врага с привилегиями (или воскрешать, как уж карта ляжет), но внезапно обнаружила, что держу в руке красный кружевной лоскут. В большом недоумении осторожно расправила тряпицу… Всю ночь напролет я бережно сжимала в кулачке не носовой платок, а красные женские трусы!

ГЛАВА 9. Ночной рынок

Никогда не считала себя скромницей, но чужое исподнее, словно в постели его прятали от вороватой бабайки из шкафа, откровенно покоробило. Наверное, во сне я нежно прижимала трусы к себе! Как теперь существовать с этим чудовищным знанием?

Виновник титанических изменений в моем сознании тоже очухался ото сна и хрипловато рявкнул из гостиной:

— Варлок, вставай! Уже восемь!

Не догадываясь, что врывается в эпицентр душевного кризиса, он заглянул в спальню, увидел злосчастные трусы и протянул:

— Неожиданно…

Полуголый Закари с похабной улыбкой втянулся в комнату. Глаза опухшие, волосы всклокочены, домашние штаны словно пожеваны и выплюнуты. Вообще ни разу не парень из эротических фантазий… Однако пресс был прекрасен, а под завязку портков, возмутительно низко сидящих на бедрах, убегала темная полоска.

Без колебаний я скомкала лоскут и швырнула в его сторону. Неожиданным в это утро оказалось абсолютно все, начиная от пробуждения до трусов, стремительно летящих в помятую ото сна, небритую физиономию Торстена. Они вмазались ему в нос и упали в подставленные ладони.

Не поведя бровью, Закари расправил кружевное безобразие и протянул:

— Я, конечно, польщен внезапным предложением и, что скрывать, удивлен, но ты опоздаешь на практикум…

Тут я поняла, как себя чувствует взбешенный бодучий бык, готовый кинуться на красную тряпку. Странно, как не выпустила из ноздрей пар.

— Торстен… ты считаешь, что я сижу без трусов? На все готовенькая?! — Голос предательски сорвался в фальцет.

Секундой позже под действием чар в сторону кретина метнулась подушка. Та самая, под которой хранилась пресловутая красная тряпка, раздразнившая «быка».

— Стоп! — Закари выставил ладонь, и подушка застыла в воздухе. — Бой подушками — это прекрасно, но мы действительно опаздываем.

Магия чутко ощущала мое озверелое настроение. Пар из носа я пустить не могла, но его артистично изображала подушка. Из прорвавшегося уголка, как дым из носика кипящего чайника, струйкой вылетали мелкие перышки. Кружась, они начали опускаться на ложе разврата, словно снежные хлопья.

— Торстен, ты вообще в своем уме? — воскликнула я в сердцах. — Трусы оставила в кровати твоя подружка. Я всю ночь их держала вот в этих руках… В одной руке!

Для пущей убедительности пришлось потрясти в его сторону раскрытой ладонью.

— О… — Закари кашлянул в кулак. — Ну извини, Варлок. Горничная, наверное, положила.

Плюющая перьями подушка сорвалась на кровать и плеваться прекратила.

— Ты безнадежен. — С фальшивым сочувствием я покачала головой. — Как ты можешь так жить, Торстен? Даже горничная подкладывает в твою постель нижнее белье!

— Она женщина в летах. Не оскорбляй старушку, — посмел возразить тот. — Скорее всего нашла, когда меняла простыни, и положила, чтобы не потерялись…

— Просто молчи! Ничего не хочу знать о твоей богатой личной жизни, — перебила его. — Мне надо помыться. Срочно! В трех водах!

— Не успеешь, — заключил он, — но если тебя успокоит, на вид трусы чистые…

— Вон! — Категорично я указала пальцем в сторону дверного проема.

Он повернулся спиной. Левую лопатку украшала сложная татуировка из рунических символов, вписанных в разорванный круг. Рисунок внезапно возмутил до глубины души. Совсем, как женские труселя, которые Торстен на ходу засунул в карман. Край алого кружева по-прежнему с любопытством высовывался наружу.

— У тебя еще и тату…

— Нравится? — Он оглянулся через плечо.

— Нет.

— Все-таки ты ханжа, Варлок.

— Торстен, просто сомкни челюсти и не квакай! — взвилась я.

Магия подхватила брошенное в сердцах пожелание и превратила его в мелкое пакостное заклятье. У Закари склеился рот. Мычал он восхитительно, однако с чарами справился быстро, всего-то секунд за десять. Но какие, право слово, это были дивные секунды! Лучшие за бестолковое утро.

— Извини. — Я подняла руку в знак примирения. — Правда случайно вышло.

Он так сверкнул злющими глазами с вертикальными зрачками, что сразу вспомнились старые-добрые времена, когда мы не изображали влюбленных и швырялись не трусами, а веселыми проклятьями.

В модном квартале, где находились апартаменты, на каждом доме висел знак, запрещающий портальные переходы. Пришлось шагать к площади,