Штурмуя небеса - Джей Стивенс

Его место старшего помощника Лири вскоре было занято другим преподавателем психологического факультета — Ричардом Альпертом.[81] Альперт принял первую дозу в начале марта 1961 года, холодной и снежной зимней ночью. К пяти часам утра он, пройдя несколько миль сквозь метель, оказался во дворе дома своих родителей. Там, схватив лопату, он принялся расчищать дорожку, ведущую к дверям. Звуки скрежещущей лопаты их и разбудили. Высунувшись из окна, они увидели родного сына, профессора Гарвардского университета, со смехом подбрасывающего лопатой снег. «Ложись спать, ты, идиот! Кому только может взбрести в голову очищать снег с дорожки в пять утра!» — закричала его мать. Закинув лопату за голову, он протанцевал джигу и затем вновь начал расчищать снег. Как хорошо чистить снег, думал он, и как хорошо чувствовать себя счастливым.

И надо будет обязательно повторить опыт с этими розовыми пилюлями.

В подростковом возрасте Ричард был невероятно толст, брюки на нем выглядели как надутые воздушные шары. В Виллистоне, где он учился в частной школе, старшие ребята безжалостно над ним издевались. Он любил читать, не любил спорт и был евреем. Как-то раз его застали яростно дерущимся с другим мальчиком, после чего по школе прошел слух, что он парень со странностями. Одноклассники стали избегать его, он был одинок и некоторое время преподаватели даже опасались, что он может спрыгнуть в крыши виллистонского спального корпуса. Однако этого не произошло — вместо того чтобы прыгать с крыши, он превратился в честолюбивого четырнадцатилетнего интеллектуала, зачитывавшегося Достоевским и мечтавшего стать нейрохирургом.

«Вы не знаете, что такое люди, по-настоящему умеющие добиваться успеха, если вы не знакомы с обеспеченными евреями из среднего класса, — писал Альперт, — это, как правило, исключительно подвижные и снедаемые тревогой невротики».

Нервозность и способность добиваться успеха достались ему от отца, который начинал свою карьеру, будучи никому не известным сыном старьевщика из бостонского Вест-Энда. Путевкой в жизнь для Джорджа Альперта стало образование. Сначала Бостонский университет, затем юридическая академия. К тому времени, когда в 1928 году родился Ричард, третий сын, Джордж Альперт разбогател, вкладывая деньги в акции железных дорог и в недвижимость. Выходные и каникулы они проводили в огромном — 190 акров — поместье в Нью-Гемпшире, часть которого была превращена в поле для игры в гольф. Джордж Альперт был влиятельным лицом в местных еврейских кругах — он входил в попечительский совет синагоги и основал университет. Его иудаизм носил более социальный, нежели духовный характер. Если он во что и верил, так это в святость профессиональной карьеры, и поощрял детей получать образование.

Как часто бывает с младшими сыновьями в большой семье, Ричард был ближе к матери, чем к отцу. Ее главным желанием было учиться в Гарварде. Однако в Гарвард попасть ему не удалось, и он поступил в учебное заведение неподалеку от Медфорда, где занялся мощной программой самосовершенствования. Он сел на строгую диету, ежедневно занимался гимнастикой. Так длилось до тех пор, пока из толстяка он не превратился в симпатичного мальчишку. Он всерьез занялся изучением виноделия и памятников старины, проводил выходные на манер Хемингуэя, катаясь на мотоцикле по Новой Англии и ныряя с аквалангом в Карибском море. По мере того как в нем крепла уверенность в себе, он приобретал уверенность в сфере секса. Альперт был тайным бисексуалом.

Лишь одно омрачало его жизнь — вопрос о дальнейшем обучении. Решив, что поступить в медицинскую аспирантуру ему не удастся, он решил стать соискателем. Этому резко воспротивился его отец, который не желал выделять средства на что-либо иное, кроме медицинской академии. Это, конечно, была не первая его стычка с отцом, но Ричарду она запомнилась, поскольку тогда он впервые победил в споре. Он послал запрос и получил лаборантскую субсидию для изучения психологии в университете Уэсли. А человеком, который должен был там руководить его работой, оказался Дэвид Макклелланд. На протяжении последующих лет Макклелланд имел возможность оценить личные качества этого «обаятельного, умного и остроумного» молодого человека, который сначала был его подопечным, а позже превратился в хорошего друга.

Еще в самом начале знакомства Альперт поразил Макклелланда «необычной чувствительностью к чужому мнению — как правило, он старался всем угодить и всех сделать счастливыми». Он был от природы заботливым человеком. Сам Альперт всегда относил это в заслугу своей матери-еврейке. Когда у Макклелланда родились близнецы, он попросил Альперта стать их крестным — роль, с которой тот превосходно справился: «Ему доставляло огромную радость возиться с малышней, открывать перед ними новый мир. Он увозил их к себе в поместье, и там они могли кататься по озеру на моторке, или до умопомрачения всю ночь напролет играть в машинки, или он брал их покататься на частном самолете и приземлялся с ними на своем собственном поле для гольфа».

Альперт поступил в Стенфорд, чтобы получить докторскую степень. Он проводил долгие часы в библиотеке, изучая труды Фрейда и работы в области мотивации человеческого поведения — это была одна из тем, по которым он специализировался. Он исследовал проблему волнения при сдаче экзаменов в высшие учебные заведения и разработал тесты, по которым можно было сразу определить, как поведет себя учащийся: будет ли с лету сдавать экзамены и зачеты, или каждый экзамен будет приводить его в дрожь, так что он, трясясь от страха, будет забывать собственное имя. Как вы можете догадаться, сам Альперт, безусловно, относился к последнему типу. Несмотря на блестящие успехи в учебе, он всегда трясся и боялся. Особенно, когда начал свою работу в стенфордском медицинском центре (где его самый первый пациент, некто Вик Лауэлл уговорил его попробовать марихуану). Тем не менее ему нравился имидж врача-психотерапевта, и он начал постепенно привыкать к стенфордскому обществу, посещая вечеринки, где он жался в уголке, слушая неизбежный джаз.

Еще когда Ричард учился в Стенфорде, Джордж Альперт стал президентом крупной железнодорожной компании. Когда у него начались финансовые затруднения, он обратился за помощью к младшему сыну. Ричард начал часто летать в Нью-Йорк, присутствуя там на заседаниях правления корпорации. Он впервые в жизни почувствовал вкус настоящей власти: «В Пало-Альто я бегал покупать кофе на завтрак студентам, в Нью-Йорке я был советником отца при заключении многомиллионных сделок». И конечно он испытывал большой соблазн бросить психологию и заняться бизнесом. Но он изменил свое намерение, когда Макклелланд пригласил его перейти на новое место работы — Дэвиду Макклелланду предлагали стать директором Гарвардского научно-исследовательского центра по психологии личности. Научно-исследовательский центр по психологии личности. Это было осуществление заветной мечты — по крайней мере, для его матери.

Гарвард, после тесных комнатушек Стенфорда, показался ему сущим раем. Альперт занял угловой кабинет с видом на Дивини-ти-авеню, к его услугам всегда были два секретаря. К своему собственному изумлению, он стал очень популярным лектором, и через весьма небольшое время студенты уже записывались в очередь, чтобы работать под его руководством, несмотря на занудно звучавшую тему его исследований Он прекрасно справлялся с обязанностями, у него были отличные отношения с коллегами, и в особенности с Макклелландом, и не прошло и трех лет, как он уже занимал официальные должности на четырех факультетах в Гарварде. К тому моменту он еще даже не достиг тридцатилетия.

Большинство коллег-преподавателей считали, что столь быстрый взлет по служебной лестнице объясняется не особыми дарованиями Альперта как ученого, а скорее, его невероятными способностями ловко обращаться с чиновниками от науки и играть в их игры; он представлял собой тип ученого-политика, такие типажи обычно достигают академических вершин и получают в конце должность завкафедрой, декана или даже ректора. И он сам тоже осознавал это. «Я не гениальный ученый, но я успешно преодолел все академические препоны, — писал он позже. — Я получил докторскую степень, писал книги. Добился спонсирования своих исследований… Я был тем самым образцом успешного профессора, каким его представляют в Америке». Он ездил в Кембридж на «мерседес-седане», или иногда, когда ему взбредало в голову, забирался в глушь на мотоцикле «Триумф», или летал вдоль восточного побережья на своей «Сессне». Квартиру его украшали антикварные вещицы, время от времени он устраивал там «премиленькие вечеринки».

Но под внешней стороной жизни скрывался внутренний надлом.

Рисунок из тибетской книги мертвых «Бардо Тодоль»