Три года революции и гражданской войны на Кубани - Даниил Скобцов

Псевдодальновидные расчеты генералов, углубляя взаимное недоверие, ослабляли значение уже достигнутых общими усилиями результатов…

Опасное намерение, глубокоошибочный расчет внезапного удара с плеча обнаружился тотчас, как было открыто данное совместное собрание командования добровольцев и кубанцев, первое общее собрание после «Ледяных походов».

Быч Л. Л., чтобы преподнести добровольцам неприятное для них напоминание, что пришло время для воссоздания Кубанской армии, т. к. Екатеринодар был уже занят, подбирая, по-видимому, более мягкие выражения, привел, между прочим, и такой аргумент:

– У кубанских казаков наблюдается неудовлетворительное самочувствие, когда их разъединяют и вкрапливают одиночками или малыми группами в добровольческие части…

Генерал Деникин, не дослушав речи Быча, порывисто поднялся и, в сильном волнении, выпалил:

– Я не допущу, чтобы здесь оскорбляли доблестное кубанское казачество![49] – и быстрыми шагами удалился из собрания.

Генерал Романовский, начальник штаба, последовал за ним. Все другие продолжали молча сидеть некоторое время. Через какой-то момент заговорил тихо и спокойно генерал Алексеев, убеждая не придавать выходке особого значения. Что-то успокоительное произнес и генерал Лукомский. Но разговор не наладился. Так и разошлись ни с чем.

К рядовому казачеству у Деникина неизменно доброе отношение, но, по преимуществу, как к боевому материалу: «Элемент храбрый и надежный»…

Екатеринодар был занят. Большевистские войска отступили за Кубань, но они не были разбиты. Группа их войск под командой казака ст. Петропавловской (как раз данного района Закубанья) Сорокина сохранила боеспособность, чтобы в ближайшие дни воспрепятствовать войскам генерала Эрдели форсировать реку Кубань и нанести им достаточно тяжелый урон. Так называемая Таманская их группа войск, задержалась на левом берегу реки Протоки, у станицы Славянской, скоро оправилась и, сохраняя боеспособность, обороняясь, отступила через Новороссийск на Черноморское побережье, а оттуда через Хадыженский перевал вышла к станице Белореченской и таким образом сблизилась с частями главковерха Сорокина.

На левом берегу Кубани с ее притоками рек Белой, Лабой, на территориях Лабинского, Майкопского и Баталпашинского линейских отделов – с центрами городов Армавиром, Майкопом и большими станицами Лабинской, Михайловской, Урупской и др. – происходили кровавые бои в течение августа, сентября и октября.

По данным главнокомандования Добровольческой армии, силы Северо-Кавказской большевистской армии исчислялись в сентябре месяце 1918 года свыше 90 000 бойцов при 124 орудиях, которым противостояли 35–40 000 штыков и шашек Добровольческой армии при 89 орудиях. Борьба при этом была упорная. Часто станицы, сегодня занятые одними, завтра переходили в руки других.

Что происходило в самих станицах?

Еще незадолго до приближения фронта в каждой станице и в хуторах образовывались повстанческие отряды с заранее намеченными командирами, вахмистрами, урядниками-взводными и пр.; свои пластунские части, своя кавалерия, – каждому определялась его роль… Если отряд красных в станице был не особенно сильным, выступление повстанцев делалось, не ожидая прихода белых; в другом случае выступали уже в поддержку белым, пришедшим в станицу, и вместе с ними гнали красных. Если красные успевали получить подкрепление и занимали станицу, повстанческие отряды отступали уже с белыми, а над оставшимися семьями красные творили суд и расправу, как правило, жестокую, с издевкой.

– Беги! – предложили приговоренному к смерти старому бывшему атаману станицы, – уйдешь – твое счастье…

Бросившегося бежать атамана один из судей же догнал и снес ему шашкой голову. Свидетели сцены были поражены, что дородная атаманская фигура уже без головы пробежала еще некоторое расстояние и лишь потом рухнула на землю.

Когда станицу обратно заняли белые, то расправа происходила и с другой стороны.

Случалось, что вновь занимали станицу красные, опять волна расправы большевистской, еще более жестокой.

Наученные горьким опытом, уходили теперь вместе со своими «повстанцами» и их семьи, с домашним скарбом, иногда даже с живностью, со всем, что успевали захватить. Да так неделями и месяцами блуждали табором в тылу своих, в ожидании, когда вновь отвоюют родную станицу.

Конспирировали теперь обе стороны: и возлагавшие надежду на белых, и сочувствующие красным. Творились тягчайшие уголовные преступления, по понятиям, конечно, нормального времени.

Дядя из белых, выехал в степь вместе с красным племянником, – последний (племянник) вернулся домой живым и торжествующим, а бездыханного дядю привезли на повозке сами лошади, хорошо знавшие дорогу к дому. У дяди смертельная рана в затылок от пули из револьвера племянника. Из родных убитого никто и заикнуться не посмел о расследовании этого дела.

В жизнь проникал звериный обычай. Лично тебя пока что не трогают, молчи, таись, – придет время, посчитаемся… Чем ниже по моральному облику был человек, тем более звериную форму принимали его поступки. Одного такого в родной станице принуждены были арестовать свои же станичные власти и отправить в город в тюрьму, там он заразился тифом и умер. Отец привез тело в станицу похоронить. Ни одна душа из станичников, кроме родного отца, не пошла за гробом.

Кровавой борьбой была охвачена вся жизнь на Кубани. Могли ли мы добровольцам (или добровольцы нам) поставить вопрос ребром: или соглашение, или разрыв? Конечно, нет. (Деникин А. И. Очерки русской смуты. Т. III. С. 209.)

Трудно было тому же Бычу после описанной выходки генерала Деникина идти по встретившейся надобности снова в штаб главнокомандующего для «совместного рассмотрения вопросов». Но Быч это делал, и другие это делали.

Чтобы помочь каждому члену правительства освободиться от нежелательных ведомственных сотрудников, чтобы с большей осмотрительностью подобрать новый штат служащих, совет Краевого правительства в начале же августа месяца постановит, считать уволенными со службы всех чиновников, не отказавшихся от службы у большевиков, предложив, однако, всем желающим из них подать прошение об обратом приеме на службу. Мера в целом оказалась целесообразной, вызвавшая, однако, в отдельных случаях недоразумения и даже обиду.

У меня, например, по ведомству земледелия был такой случай со служащими Кубанской опытной станции табаководства и других технических культур.

Заведующим этой станцией был очень почтенный и очень уважаемый и большой специалист в свой области А. В. Отрыганьев. Подобрал он себе сотрудников из числа хорошо научно-подготовленных специалистов этого дела. Учреждение весьма удачно выполнило свое дело. Мне нравилось бывать у них. И вот получаю специальное приглашение директора прибыть к ним. С особенной предупредительностью все показывали мне, давали исчерпывающие объяснения на мои вопросы, а потом все собрались в кабинете директора, и один за другим все, включая директора, подали мне прошения об отставке.