Побег (ЛП) - Кэмпбелл Нения

— Это было невежливо, — мягко заметил он, но выражение его лица наполнило Вэл ужасом и чем-то еще. Что-то, что заставляло ее кожу чувствовать себя так, словно это была термоусадочная пленка, плотно облегающая ее кости. — И опрометчиво.

Вэл сделала шаг назад, и он последовал ее примеру.

— У тебя есть два варианта. — Он закрыл дверь и запер ее. — Ты можешь подойти ко мне, или я буду преследовать тебя, — ее глаза метнулись к нему. — Ну, Вэл? Что ты выберешь?

— Ты можешь идти к черту, — прохрипела она.

Он бросился на нее. Вэл отшатнулась и попыталась убежать, но бежать было некуда, а он загораживал дверь. Одной рукой он обхватил ее за талию. Содержимое ее желудка подступило к горлу, когда Гэвин развернул ее, чтобы прижать к себе.

— L’echec et mat, — произнес он. — Это то, что даже тебе следует знать. — Ее волосы рассыпались по плечам. Он распустил ее конский хвост. — Шах и мат.

Вэл навалилась на его предплечье, вцепившись когтями в кожу в попытке освободиться. Гэвин хмыкнул и обхватил ее бедра другой рукой. Теперь она опасно зависла над полом, и, если он отпустит ее, она упадет. Жестко.

Она начала упираться, и он специально ослабил хватку, заставив ее соскользнуть. Назад, на пол.

Вэл вскрикнула, хватаясь за него. «Нет, — подумала она, когда ее желудок готов был рухнуть вместе с ней. — Нет!»

— Отпусти меня, — закричала она.

Вместо этого Гэвин прижал ее к стене, приподняв за бедра. Она была вынуждена обхватить его ногами за талию, потому что он поднял ее запястья и держал их над ее головой, не оставляя Вэл ничего другого, за что можно ухватиться.

Ничего, кроме него.

— Вот и все, — сказал он своим низким грубым голосом, поднимая ее юбки. — Ты думала бросить мне вызов в смерти. Уничтожить себя и все остальное, что попадет тебе в руки. Но ты забываешь, моя дорогая — ты принадлежишь мне, и твое тело не тебе разрушать или унижать. Оно мое.

Гэвин толкнулся в нее, когда их губы встретились, пальцами он впился в запястья Вэл, пока она не стала извиваться под ним. Угол оказался другой, более острый, и она чувствовала маленькие, статичные всплески дискомфорта, пока ее тело приспосабливалось к его объему.

Она забыла каково это, быть под ним, когда он терзал ее. Возможно, мозг не позволял ей вспомнить, потому что это заставило бы Вэл броситься в пропасть. Еще один звук вырвался у нее, когда он начал грубо целовать ее шею, вжимая в стену, пока вбивался в нее.

— Да. — Его дыхание было горячим. — Лучше, когда больно?

Ее тело было натянуто, как тетива лука. Его рука лежала на внутренней стороне ее бедра, которое дрожало от напряжения. Она крепче обхватила его ногами, вскрикнув, когда он подразнил маленький бугорок на вершине нежной кожи, натянутой вокруг его толкающегося члена.

Стена врезалась в ее не сопротивляющийся позвоночник, когда он довел ее до крика кульминации, и Вэл так крепко зажмурилась, что увидела вспышки цвета за веками. «Это было не так ужасно, — подумала она, откидываясь на твердую поверхность, слабая от напряжения и предательского облегчения. — Раньше он был гораздо грубее».

А потом что-то холодное и острое прижалось к ее рту.

Нож.

— Ты помнишь, — произнес он спокойно, как будто нож просто случайность, — когда мы были молоды, ты очень предусмотрительно спросила меня, собираюсь ли я причинить тебе боль?

Он все еще оставался глубоко внутри нее, тесное давление, которое она чувствовала в животе с каждым судорожным вдохом. Вэл не могла говорить, иначе лезвие порезало бы ее, как он наверняка знал.

Запах меди ударил ей в нос вместе со всеми темными воспоминаниями, связанными с ним, и она не была уверена, память ли это или ее собственная свежая кровь, которую она сейчас улавливала. Вэл зажмурила глаза и слегка покачала головой.

— Открой глаза. — Он снова начал толкаться. — Да, ты действительно спрашивала меня об этом. И как я тебе ответил? — Когда Вэл промолчала, он надавил сильнее, и она жалобно вскрикнула.

— Ты сказал да.

— Да, и тебе это не понравилось? — Он резко вышел из нее, и ноги Вэл ударились об пол достаточно быстро, чтобы оглушить. Прежде чем она успела прийти в себя, Гэвин подхватил ее, словно она ничего не весила, и бросил на матрас, рукой преграждая ей путь к спасению. — Как же ты испугалась, узнав, что у волка не только есть зубы, но и что он может жаждать твоей прекрасной плоти.

Вэл резко вскочила, но он заставил ее снова опуститься с рычанием, от которого у нее сжалась грудь. Ее страх, казалось, возбудил его. Гэвин рванул ее платье, и пуговицы полетели рассыпаясь. Она набросилась на него, отчего на его лице появились красные рубцы, и попыталась вывернуться, но он ударил ее спиной о матрас с силой, достаточной, чтобы выбить воздух из ее легких.

Не останавливаясь, он схватил ее за руки и сжал их по обе стороны от ее лица, позволяя ей бороться, пока переводил дыхание. От его взгляда по ее позвоночнику пробежали горячие и холодные волны страха. Она удвоила свои попытки, злобно дергаясь, но Гэвину удалось перекинуть свое колено через одну из ее брыкающихся ног, и затем их бедра оказались вровень. Она чувствовала головку его члена там, где задрался подол платья, он скользил по ее бедру, дразня завитки волос на лобке.

— Ты сбежала от меня, — произнес он хриплым, грубым голосом, от чего по спине Вэл побежали мурашки, когда он наклонил голову, чтобы слизнуть кровь с ее губы, — а потом у тебя хватило наглости притвориться шокированной, когда я погнался за тобой. Ты стала бы моей много лет назад, если бы не капризы твоего юношеского неповиновения.

— Нет, — возразила она, когда он вошел в нее. Вэл почувствовала жжение холодного воздуха там, где он лизнул ее. — Ты не хотел меня. Дело вовсе не во мне. Ты просто хотел… что-то… посадить под… банку.

— И все же ты позволила мне захватить тебя, несмотря ни на что. — Он отпустил ее запястья и обхватил ее горло одной из своих рук. Давление его прикосновения заставило панику оскалиться, как зубы чего-то злобного. — Боюсь, ты — бабочка, привыкшая к вкусу цианида.

Мысленный образ заставил ее замереть. Вэл могла представить себе это: какое-то призрачно-белое существо, на которое сыпется порошок, бьющее крыльями о невидимую тюрьму, не обращая внимания на зазубренные, смертоносные кристаллы, отравляющие безвоздушную банку.

— По крайней мере, я не трахала свою собственную сестру.

Гэвин сбился с ритма, сила его гнева была подобна перепаду давления, предшествовавшему шторму. Его глаза стали похожи на две крошки зимнего льда. Голосом, которым можно резать алмаз, он сказал:

— Что ты только что сказала?

— Ты слышал меня. Ты трахнул свою собственную сестру, — прорычала она.

— Как вульгарно. — Он сжал руку так сильно, что она вообще не могла говорить, когда он возобновил свои тяжелые толчки. — Ты ревнуешь, Валериэн? Хочешь услышать все о том, как тщательно я ухаживал за цветком женственности моей сестры? Каждый лепесток между ее бедер был жестоко изуродован, пока ее невинность не стала ничем иным, как увядшим цветком, потраченным на мое семя? Это то, что ты хотела услышать, дорогая?

Ни слова, ни воздух не сорвались с ее губ. Она отчаянно вцепилась в него.

— Я никогда не прикасался к своим сестрам, — прорычал он, двигаясь внутри нее в бешеном ритме своих слов. — Ты, же, раздвинула ноги для моего брата на этом самом матрасе, загуляв, как дикое животное, с первыми лучами солнца, когда потеряла упряжь — ну, я снова поймал тебя, и теперь ты возьмешь все, что я тебе дам, неважно, насколько это больно, потому что я собираюсь трахать тебя, как мученицу, которой ты так отчаянно хочешь быть, моя милая, борющаяся бабочка. — Он мрачно рассмеялся. — Я действительно твой цианид.

Мышцы ее горла напряглись под его ладонью, втягивая немного воздуха, но недостаточно. Казалось, он точно знал, как сильно нужно сжимать, чтобы надавить на ее гортань, не перекрывая ей весь кислород. «Натренировался», — шептал ее охваченный паникой мозг. Некоторые из тех женщин, которых он убил, были задушены.