Лучшие сочинения по литературе XIX и XX веков - Метельский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дворянское понимание счастья — это: богатство, владение собственностью, всеобщая покорность, неограниченная власть над людьми. Размышления о счастье попа, помещика и Ермилы заставляют задуматься, что люди понимают счастье по-разному. Счастье попа и помещика — это счастье жить чужим трудом. После встречи с попом странники попадают в богатое село Кузьминское, где идет веселый праздник — «ярмонка» с многоликим, разноголосым крестьянским миром. У мужиков-правдоискателей рождается желание поискать счастливого среди мужиков. Выслушав рассказы «счастливых» из народной толпы, семь странников отвергают ограниченные мужицкие представления о счастье, «дырявом с заплатами», «горбатом с мозолями».
Ермил Гирин имел все, что надобно для счастья, живя по законам народной правды. Но это не явилось гарантией счастья, а, напротив, привело к столкновению с силами, стоящими в стране порядков. Народный заступник не принимает жизни, построенной на корысти и лжи, он бьется за добро и правду, социальную справедливость, но заступничество за народ во время бунта в «вотчине помещика Обрубкова, Испуганной губернии, уезда Недыханьева, деревни Столбняки» окончилось для Гирина трагически. С тех пор «в остроге он сидит.
После встречи с помещиком поспорившие мужики приходят в деревню Вахлаки. Здесь на вопрос дяди Власа: «О чем же вы хлопочите?» — они ответили так:
... Мы ищем, дядя Влас,
Непоротой губернии,
Непотрошеной волости,
Избыткова села!..
В новом определении цели странствий речь идет уже о счастье народном. С особой силой звучит мысль о коренных преобразованиях, создании жизненных условий, совсем не похожих на те старые, что оно до сих пор знали.
Народной молвой прославлены счастливыми Ермил Гирин, дед Савелий, Матрена Тимофеевна. Рассказы о их жизни убеждают, что в народном представлении о счастье главным является не богатство. Народный идеал счастья предполагает человеколюбие, сострадание, братство, добро, честь, правду и свободу. Отвергается ложный идеал счастья: кто всех богаче, тот и всех счастливей, — воспитанный в условиях классового общества, где все сводится к сытости, материальному достатку, жизни для себя одного.
Народное счастье оказывается органически связанным с вопросом о путях его достижения. Вопрос о счастье переводится из этического в социальный план, приобретает острое политическое звучание. Поиски счастливого заставили задуматься крестьян о невозможности счастья без изменений условий жизни народа и поставили их перед вопросом — что делать, чтобы счастье стало возможным? Таковы новые выводы, к которым пришли странники.
ТВОРЧЕСТВО М. Е. САЛТЫКОВА-ЩЕДРИНА
Тема народа в сказках М.Е. Салтыкова-Щедрина
Каждую вещь нужно называть ее настоящим именем, и если это опасно в действительной жизни, то надо это делать хотя бы в сказке.
Г.-Х. Андерсен
Все сказки Салтыкова-Щедрина условно можно разделить на четыре тематические группы: сатира на правительственные верхи и эксплуататорские классы, сатира на либеральную интеллигенцию, сказки, разоблачающие частнособственническую мораль, и сказки о народе. Если собрать воедино многочисленные эпизоды и образы сказок, относящиеся к характеристике народных масс, то мы получим многостороннюю, глубокую и полную драматизма картину жизни пореформенной крестьянской России. Здесь рассказано о беспросветном труде, страданиях, сокровенных думах народа («Коняга», «Деревенский пожар», «Соседи», «Путем-дорогою»), о его вековой покорности («Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил», «Самоотверженный заяц»), о его тщетных попытках найти правду и защиту в правящих верхах («Ворон-челобитник») и т.д. Все эти изумительные по лаконизму и яркости зарисовки крестьянской жизни раскрывают причины социальных бедствий.
Источником постоянных и мучительных раздумий писателя служил поразительный контраст между сильными и слабыми сторонами русского крестьянства. С одной стороны, крестьянство проявляло беспримерное трудолюбие, способность превозмочь любые трудности жизни; с другой — безропотно, покорно терпело своих притеснителей.
В «Повести о том, как один мужик двух генералов прокормил» два щедринских подхода к освещению мужика совмещаются. Представители паразитических классов общества, оказавшись на необитаемом острове, лишь доводят до логического конца присущий им образ жизни, основанный на откровенном людоедстве, и приступают к буквальному взаимному пожиранию. Мужик на фоне одичавших генералов он выглядит богатырем. Салтыков-Щедрин поэтизирует его ловкость и находчивость, его трудовые руки и чуткость к земле-кормилице. Но здесь же с горькой иронией сатирик говорит о крестьянской привычке повиновения. Он сам вьет генералам веревку, которой они привязывают мужика к дереву.
С особой силой эти переживания отразились у Щедрина в сказке «Коняга». При мысли о нечеловеческих тяготах, выпавших на долю порабощенного труженика земли, в воображении писателя возникает образ коняги-работяги. Уже недостаточным казался писателю человеческий образ для того, чтобы воспроизвести всю ту скорбную картину каторжного труда и безответных страданий, которая представляла собою жизнь крестьянства. Художник искал более выразительный образ — и нашел его в Коняге, «замученном, побитом, узкогрудом, с выпяченными ребрами и обожженными плечами, с разбитыми ногами». Загнанная крестьянская кляча — символ народной жизни: «Нет конца работе!». Коняга — это громадина, не осознавшая своей мощи и причин своего страдальческого положения сила. Если первая, философская, часть «Коняги» представляет собою лирический монолог автора, исполненный беззаветной любовью к народу, мучительной скорби по поводу его рабского состояния и тревожных раздумий о его будущем, то заключительные страницы сказки являются гневной сатирой на идеологов социального неравенства, на всех тех пустоплясов, которые пытались разными теориями оправдать, опоэтизировать и увековечить подневольную судьбу Коняги. Крестьянство в «Коняге» не предмет сатиры, а предмет сострадания.
Сатирик любил повторять, что русский мужик беден во всех отношениях, и, прежде всего, беден сознанием своей бедности. В этом смысле примечателен образ мужика в «Игрушечного дела людишках». Мужик приходит к мздоимцу, он чувствует себя «виноватым», а вся его вина заключается только в том, что он мужик. Чтобы искупить эту свою «вину», он позволяет мздоимцу обобрать себя начисто, а, кроме того, получает изрядное количество тумаков. «Мужик был сильно помят, но, по-видимому, нимало не огорчен». Чувствовать себя «виноватым» перед властями, отдавать все, что добыл своим трудом, получать за это лишь тумаки и быть при этом довольным— вот она, подлинная трагедия мужицкой бессознательности!
Где выход? Салтыков-Щедрин мучительно ищет ответа, но эти поиски не дают утешительных результатов. Как глубокий и трезвый мыслитель, он не верил в возможность осуществления социальной гармонии без активной борьбы. Возможность достичь свободы для крестьянства силами самого же крестьянства внушала писателю большие сомнения. Отсутствие близкой перспективы вызволения мужика из вековечного «плена» явилось причиной тех глубоких идейных переживаний и скорбных настроений писателя.
