Два жениха и один под кроватью (СИ) - Ли Марина

— В этой ситуации отец на моей стороне.

— Что?

— Я рассказал родителям о щите после нашей последней встречи. И они одобрили мой план… Ну, в общих чертах… — Смущённо почесал макушку и добавил с виноватой улыбкой:

— Маменька поначалу негодовала, не разговаривала со мной, потому что я стребовал с неё обещание ни о чём тебе не рассказывать. Но узнав о помолвке, обрадовалась и простила. Ты же знаешь, она всегда была отходчивой. Никогда не умела обижаться подолгу.

— Значит, от необходимости сообщать родителям новость о том, что их дочь выходит замуж, ты меня избавил. По-братски взвалил, так сказать, на себя эту тяжкую ношу.

— Я просто не хотел, чтобы они узнали обо всём из утреннего выпуска «Императорского вестника», — мягко возразил Бред.

— А что ж заранее не подсуетился? Чего боялся?

— Того, что ты передумаешь и откажешься ехать в театр, — проворчал Бред, и я почувствовала, что почва уходит у меня из-под ног. Взмахнула рукой, чтобы ухватиться, хотя бы за что-нибудь, медленно моргнула, отказываясь верить. — На этот случай у нас с герцогиней был предусмотрен вариант Б. Но для его исполнения пришлось бы подождать до конца следующего месяца.

Я смотрела ему в лицо и не могла поверить, что мой умный, добрый, умеющий чувствовать все нюансы и оттенки моего настроения брат говорит все эти ужасные вещи и не видит, какую боль причиняет мне своими словами.

«Хорошо, что я хотя бы не реву больше», — с каким-то отстранённым равнодушием подумала.

— То есть герцогиня тоже в деле?.. Ох, мамочки, как страшно жить! Я-то думала, ты просто не хочешь, чтобы я карьеру в БИА делала, а тут, оказывается, всё гораздо круче… Ты решил податься в сводники и пристроить куда-нибудь свою нерадивую сестрёнку.

— Бренди! Всё совсем не так! — проорал брат, и его крик отозвался в моём сердце тупой болью.

— За моей спиной, — всё ещё отказывалась поверить я. Посмотрела на Даккея. Спросила без особой надежды:

— Ты знал?

Алан кивнул, едва не добив меня этим жестом, а потом уточнил:

— Догадался, когда вы появились недалеко от картинной галереи. Но там уж от меня ничего не зависело, а предупредить не мог, потому что эти двое… заговорщиков — я имею в виду твоего брата и мою покровительницу — не дали мне такой возможности.

Поверила я ему сразу и безоговорочно. Но легче от этого, конечно же не стало.

— Отвезёшь меня домой? — попросила я, не сводя с него сухого от разочарования и невыплаканных слёз взгляда. — Ты обещал.

— Конечно.

И тут встрепенулся Бред.

— Ты не можешь вот так вот уйти! — возмутился он. — Не сейчас! Когда мы даже не поговорили. Позволь хотя бы объяснить…

— У тебя было время для объяснений, — возразила я. — А сейчас я просто не хочу слушать. Честно, я слишком зла для этого.

Прошагала до выхода из туалетной комнаты, взялась за ручку, а потом, не оборачиваясь, проговорила, проклиная себя за нотки горючей обиды, звучащие в моём голосе:

— Ты мог остаться и послушать, что обо мне говорили на этом балу и какой грязью поливали. Может быть, попытаться защитить. Но вместо этого поторопился сообщить родителям важную новость. МОЮ важную новость! Гори она синим пламенем. Ты мог не решать за меня и не устраивать эту гнусную помолвку! Ты мог относиться уважительно, если не к делу моей жизни, то хотя бы ко мне. А вместо этого ты просто наврал. Нет. Не хочу говорить с тобой сегодня. Я тебя видеть не хочу.

И, раздирая горло, острыми, как лезвия словами, добавила:

— Впервые в жизни я жалею о том, что у меня вообще есть брат.

Как выходили из театра — не помню. Встретили ли кого-нибудь по пути, прощались ли с кем-то — всё словно в тумане. Я раз за разлм прокручивала в голове разговор с Бредом, возвращаясь к его словам и пытаясь найти всему объяснение, но оно, как ни печально это признавать, не находилось. Из нас двоих это ему грозит опасность потерять жизнь, не мне. Так от чего он хотел защитить меня таким причудливым образом? От горькой доли закончить свою жизнь старой девой?

Я ведь не старая ещё — среди столичных невест есть девушки и постарше меня. Не уродка, не дура. И даже в отсутствии личной жизни меня уже не обвинишь. Не знаю, как скоро наши отношения с Аланом привели бы нас в венчальный храм и привели бы вообще, но ведь что-то между нами было! Что-то настоящее, нежное, что-то, из чего могло вырасти желание провести остаток жизни вместе…

Парадокс, но я именно тогда начала думать о возможном развитии событий, когда всех возможностей нас лишили. У породистых собак о желаниях не спрашивают. Отправляют на случку — и конец.

Обидно, но мне всегда казалось, что Бред на моей стороне. Ведь за поросёнка Троя он не спешил меня выдавать, и когда я от Даккея сбежала тогда, тоже не упрекнул даже взглядом…

Лгал?

Или теперь лжёт? Но зачем?

— Это я во всём виноват, — внезапно произнёс Алан, и я подскочила на месте от неожиданности. Он сидел напротив меня, так близко, что наши колени почти соприкасались, но выглядел отчего-то совершенно далёким.

— Что, прости?

На миг показалось, что я рассуждала вслух, и щёки обдало жаром.

— В том, что случилось сегодня, — пояснил он, с растерянным видом рассматривая ночные улицы за окном экипажа. — Поступок Бреда, помолвка… Всё.

Кровь отхлынула от моего сердца и, прижав пальцы к горлу, я прохрипела:

— Но… но ты же сказал, что ничего…

— Не знал, — вздохнул он. — Но мог догадаться.

И пока я молчала, пытаясь подобрать нужные слова, повернулся ко мне. Бледный, брови решительно сдвинуты над переносицей. И взгляд… странный.

— Впервые я увидел тебя шесть лет назад, когда Бреда Алларея перевели в мой отряд, — тихим голосом проговорил он. — Это была первая суббота ноября. Я зачем-то вошёл к нему в комнату и застыл возле небрежно застеленной койки, не в силах оторвать взгляда от стены, к которой булавкой твой брат приклеил дагеротип. На самом деле их там было несколько, но это я уже потом заметил, а тогда видел только тебя. Ты улыбалась, но смотрела не в аппарат, а куда-то мимо, приложив ладонь ко лбу, чтобы защитить глаза от яркого солнца. Алые ленты в двух трогательных косичках трепал ветер. Синее платье с белым воротничком. И пальцы измазаны в чернилах…

— Это была ежевика, — зачем-то исправила я, отчётливо вспомнив, о каком именно дагеротипе говорит Алан. Нам тогда исполнилось шестнадцать. Я получила в подарок набор «Фальшивого некроманта», что помогло мне хорошенько обновить Элайю, а Бред стал счастливым обладателем дагеротипной камеры.

— Ежевика… — повторил Даккей, а затем качнулся ко мне, привстав с сидения, одну руку прижал к стене над моей головой, второй облокотился об оконное стекло и поцеловал. Открытым ртом, жарко, требовательно и порочно.

— Ежевика, — повторил хриплым голосом, когда я стала задыхаться от нехватки дыхания и ещё от чего-то, что подымалось из глубины моей души обжигающей лавой. А затем вернулся на своё место и, как ни в чём не бывало, продолжил рассказ:

— Я так долго рассматривал твой дагеротип, что это не могло остаться незамеченным. «Сестрёнка моя. Бренди, — представил мне тебя Бред. — Красивая?» «Невероятно», — ответил я. А потом добавил: «Если выберусь с Предела живым, буду у вашего отца её руки просить». А Бред рассмеялся. Говорит, мол, я сначала у тебя спросить должен. Что папенька ваш придерживается прогрессивных взглядов и дочь свою без её согласия никому не отдаст. Мол, один навязанный жених у тебя уже есть, да и тот уйдёт ни с чем через два года… Ну и вообще. Не для того маменька цветочек растила, чтобы за первого встречного отдавать. А у меня, кроме заслуг перед короной и военного звания, ничего не было. Ни имени, ни титула, на золота, чтобы молодую жену обеспечить жизнью, к которой она привыкла. Я как раз активно работал над двумя последними пунктами, когда на Пределе вдруг объявился императорский стряпчий с пакетом на моё имя.

— С уведомлением о помолвке, — догадалась я, и Алан, улыбнувшись, кивнул.