Суженый, или Брак по расчёту - Ольга Обская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тревога постепенно улетучилась, и стало любопытно рассматривать хранившиеся в подвале вещи. Это в основном был потерявший былые краски реквизит и старые декорации. Пустить их на вторсырьё, видимо, не поднялась рука. Возможно, кое-что ещё подлежало восстановлению.
Кое-где Ксении хотелось задержаться подольше. Рассмотреть то, что когда-то помогало оживлять на сцене образы. Прикоснутся к выцветшим афишам, которые зазывали публику на очередную премьеру. Казалось, декорации ещё помнят овации и восторг зрителей и чуть-чуть грустят по тем временам. Возможно, Ксении передались бы их ностальгические эмоции, но Матильда не давала, тянула всё дальше и дальше. Пока в одной из комнат сама не заинтересовалась старым башмаком.
Малышка принялась с любопытством изучать находку. Ксения не стала её торопить. Небольшая пауза в марафоне пойдёт на пользу обеим. Передышку решила использовать, чтобы побродить по комнате и рассмотреть, чем заполнены стеллажи. Здесь, в отличие от других помещений, не было реквизита, только книги, тетради и журналы. Создалось впечатление, что это архив.
Чем дольше пролистывала папки с газетными вырезками, тем больше убеждалась, что действительно попала в хранилище, где кем-то по крупицам была собрана история театра. Чаще всего на снимках попадался один и тот же мужчина с аристократичными чертами лица. По-видимому, неспроста. Скорее всего, он имел непосредственное отношение к истории театра. В глаза бросилось его сильное сходство с Дэниэлем. Родственник? Как же жаль, что Ксения не умела читать по-аласийски.
– Матильда, не знаешь случайно, как расшифровать эти иероглифы?
Матильда промолчала. Видимо, не знала. А если и знала, делиться не захотела. В данный момент башмак интересовал её гораздо больше.
Иероглифами аласийские буквы Ксения назвала больше от досады. Они были вполне себе похожи на латинские. А раз так, то прочитать-то она их сможет, другое дело ничего не поймёт. Но если читать вслух, нанонаушник будет переводить. Эврика!
Ксения попробовала произнести несколько слов, и приборчик вполне их распознал. Успех вдохновил читать дальше. В статье были описаны события сорокалетней давности. Оказалось, на фото был запечатлён некто Маркель, владелец театра. Собственно, статья была посвящена даже не ему, а его дочери Люсьене, актрисе. Сообщалось, что она в очередной раз сменила кавалера.
Ксения смотрела на фото молодой необыкновенно красивой женщины и не могла оторвать взгляд. Нет, не потому что была очарована её обаянием. Ксюшу заинтриговало то, что женщина тоже была похожа на Дэниэля. Картинка сложилась – это его мать. А Маркель – выходит, дед.
Ксения одну за другой читала вслух газетные вырезки, и история сорокалетней давности вставала у неё перед глазами. Маркель всегда был недоволен дочерью. Ему не нравилось, что она стала актрисой. Несмотря на то, что был владельцем театра, считал профессию актёра низкопробной. Но этот шаг дочери он ещё как-то пережил. А вот чего не смог стерпеть, так это её ветрености в отношениях с мужчинами.
Она меняла кавалеров как перчатки. Слухами о её быстротечных романах пестрели газеты. Люсьена была влюблена только в сцену, больше никто не мог запасть в её сердце надолго. Но публика обожала её. Спектаклям с участием Люсьены был гарантирован аншлаг. Зрители прощали ей все грехи. Но не отец. Он требовал, чтобы она остепенилась и вышла замуж. Люсьена не послушалась. Тогда Маркель решил наказать её – выгнал из труппы. Страшнее для Люсьены и придумать ничего было нельзя – лишиться любимой работы. Но Маркель не успокоился, пошёл дальше. Написал завещание, по которому театр отходил дальнему родственнику на условии, что Люсьена никогда не поднимется на его подмостки.
После этого отец и дочь перестали общаться. Разлад длился пять лет. Однако перед смертью Маркель всё же смягчился и переписал завещание. Произошло это после того, как дочь явилась к отцу с младенцем на руках. У мальчика были разные глаза. По слухам, именно это стало аргументом для Маркеля.
Глава 38. И всё-таки крысы?
Глава 38. И всё-таки крысы?
Матильда продолжала с упоением грызть башмак и даже не пыталась ответить на вопрос Ксении:
– Как ты думаешь, у Маркеля и его дочери тоже были разные глаза?
Той-терьерчик всем видом показывал, что ему до цвета глаз бывшего хозяина театра и одной из актрис совершенно нет никакого дела, а вот Ксюшу съедало любопытство. Гетерохромия передаётся по наследству, а значит, у родственников Дэниэля должна была присутствовать та же особенность. Она бережно перелистывала газетные станицы и вглядывалась в фото. Глаза Маркеля смотрели со снимков строго и холодно, у Люсьены, напротив, взгляд был живым, горящим, даже каким-то азартным, чувствовалось, что она умела заводить публику, но цвет чёрно-белые снимки передать не могли.
– А знаешь, что? – снова обратилась Ксения к единственному доступному на данный момент собеседнику, – я думаю, что ни у матери, ни у деда Дэниэля не было гетерохромии.
Матильда на секунду оставила в покое башмак и глянула на спутницу, будто и в правду заинтересовалась.
– Спросишь, как я догадалась без фото-подсказки? Элементарно. Если бы их глаза обладали этой особенностью, кого бы удивило, что Дэниэль унаследовал фамильную черту? Разве бы стали журналисты гоняться за разгадкой тайны разных глаз режиссёра, как за сенсацией, когда его родственники имели точно такое же отличие.
Матильда тихонько тявкнула – будто согласилась. Её ушки настороженно поднялись. Вот и верь, что животные не обладают интеллектом – малышка предпочла любопытнейшему башмаку Ксюшины дедуктивные рассуждения!
– Почему же разные глаза внука смягчили Маркеля? – продолжила Ксения. – Может, он хотел заполучить в зятья какого-то конкретного мужчину, у которого была гетерохромия. И малыш послужил доказательством, что дочь послушалась отца.
Матильда снова подала голос. Теперь это было рычание.
– Не согласна? А, по-моему, красивая версия. Хотя да, есть у этой версии один огромный недостаток – у отца Дэниэля отсутствует гетерохромия.
Ксения не заметила в тёмно-серых глазах Реймонда ни единого карего пятнышка. И что это означало? Это означало, что биологический отец – не он? Тогда кто?
Она вновь принялась читать вслух газетные вырезки, и нанонаушники безотказно переводили произнесённые фразы. Статьи свидетельствовали, что после смерти Маркеля образ жизни его дочери не особо изменился. Она сделалась владелицей театра, но не хотела посвятить себя административной работе. Наняла управляющего, а сама продолжала жить на сцене. Она
