Дипломатия Волков - Холли Лайл

– И ты будешь поддерживать меня.

– Да. Ты не обладаешь опытом, достаточным для того, чтобы удержать положение собственными силами.

У него вообще нет достаточного опыта, и он не похож на своего отца, с удовольствием прожившего под началом жены всю свою жизнь. Даже если б он никогда не встретил эту девушку из Семейства Галвеев, то все равно сопротивлялся бы попыткам поставить его во главе Сабиров. Теперь, думая лишь о ней, он даже не мог представить себе такого.

– Нет, – вымолвил он, – я не могу.

– Я не спрашивала тебя, можешь ли ты, сын. Я сказала тебе, что ты должен сделать. Мы не можем позволить, чтобы Тройка захватила власть над Волками, а ты в любом случае будешь располагать моей поддержкой, да и репутация отца подкрепит твои претензии.

– Я не могу. – Он вздохнул и сказал правду: – И не буду этого делать.

А потом прибег ко лжи, примешав к ней капельку правды.

– Карнея Галвеев уплыла на северо-восток. Поговаривают, будто она задумала поднять войско Шрамоносных против нашей Семьи. Я намерен остановить ее.

Мать откинулась назад в постели, и все эмоции исчезли с ее лица.

– Ты не можешь сделать для Семьи ничего более важного, чем занять место собственного отца.

– Я не спрашиваю твоего разрешения, – продолжал он. – Я пришел попрощаться с тобой. И только.

Имогена оставалась недвижной и спокойной, и Ри мог только догадываться, чего стоил ей подобный самоконтроль. Она не принадлежала к людям, умеющим скрывать свои чувства. Он ожидал, зная, что она не отпустит его, не сказав последнего слова... ожидал еще и потому, что уважал свою мать, хотя не мог сказать, что любил ее. Он был обязан выказать ей то почтение, которое она заслужила своим высшим по сравнению с ним положением – и как его мать, и как предводительница Волков. Он ждал, и она позволила ему ждать.

Наконец она произнесла:

– Итак, ты все-таки решил уехать?

– Да, решил.

– И ты, вне сомнения, возьмешь с собою друзей.

Он вновь солгал ей – невзирая на уважение, невзирая на заслуженный ею почет, невзирая на собственное стремление быть честным. Одна ложь подстегивала другую.

– Мои друзья погибли в бою у Дома Галвеев. Я отправлюсь в одиночестве.

На ее жестком лице не отразилось никаких чувств.

– Они погибли, выполняя свой долг перед Семейством. Их семьи сохранили свое достоинство. А ты...

Опять воцарилось молчание.

Ри стоял, ощущая напряжение в плечах. Он сделал все что мог для своих лейтенантов; они сами пожелали вместе с ним преследовать его наваждение. Позор его не ляжет на них; месть его матери не коснется их семей. Однако, если все наказание за неповиновение и измену падет на одни лишь его плечи, оно будет еще тяжелее.

Имогена закашлялась, прочистила горло.

– Что касается тебя... Если ты уедешь, не возвращайся. Сабиры отразят натиск любой ничтожной армии Увечных – если девчонке удастся собрать ее – и без твоей помощи. Уехав, ты станешь барзанном,и вся Семья и ее союзники повернутся против тебя. Имя твое будет удалено из Списка Рожденных, и ты перестанешь быть Сабиром. Далее, я прокляну тебя и выйду с моим проклятием в круг; все проклянут тебя: ты станешь живым покойником... мы сокрушим твой дух, отнимем у тебя жизнь, но труп твой не будет знать упокоения. В этом, сын мой, я тебе клянусь: если ты не останешься и не займешь подобающее тебе почетное место в этой Семье, ты перестанешь существовать.

На подобное он не рассчитывал. Худшего нельзя было и вообразить. Стать барзанномозначало быть извергнутым из рода людского. Он предполагал, что она отречется от него... и в известной степени был готов к этому. Однако оказаться лишенным права на существование в любой части Иберы – быть, по сути дела, объявленным желанным объектом для всякого убийцы, грабителя и искателя трофеев, – и все потому, что он не склонился перед ее волей... Мысль эта ошеломляла. Он попытался представить себя меченым. Предметом охоты. Или бегущим за пределы Иберы, чтобы никогда не вернуться назад.

Насколько ему было известно, ни одна мать в истории Иберы никогда не объявляла своего сына барзанном.Подобное проклятие необратимо. После того как слово это будет произнесено вслух, он станет живым мертвецом – пока его не захватят и не убьют. А потом – если Имогена завершит последнюю часть своего проклятия – живым трупом.

Ри закрыл глаза, и девушка вновь появилась перед его мысленным взором. Он уже ощущал соленую пыль на губах, вдыхал морской воздух.

Обращенное к небу лицо его согревало вечернее солнце, и палуба покачивалась под ногами. Прислушавшись, он мог уловить ее сочный голос, хотя и не различал слов, которые она произносила. И теперь она удалялась от него с каждым новым вздохом, и тело его сгорало, жаждая ее. Ум его рвался к ней.

Но... барзанн.

Прежде он считал себя храбрым и неудержимым.

Я ошибался, понял Ри.

– Я останусь, – пообещал он Имогене, – и сделаю то, что ты велишь.

Корабль уже стоял в гавани, друзья ожидали, были погружены припасы. Теперь судно не выйдет в море; но если это все-таки произойдет, корабль отплывет без него.

Глава 20

Капитанская каюта, небольшая и удобная, была изысканно украшена, обставлена мебелью из редких и экзотических пород дерева, инкрустированной костью и полудрагоценными камнями, и задрапирована тончайшими шелками. Всюду поблескивало золото: небольшой идол – кот с глазами из драгоценных камней – гнул спину в углу письменного стола; с крючка из эбенового дерева на тяжелой, плотно сплетенной цепи свисал медальон; три перстня с печатками выглядывали из приоткрытой шкатулки. Бесконечные знаки процветания и успеха бросались в глаза, однако говорили много меньше, чем ряд книг, опрятно выстроившихся над постелью на полке: «Две сотни сказок Калины» в роскошном переплете покоились возле перевода «Философий и Медитаций» Уурпаталя; тут же выстроились жизнеописания Брейлера, Минон Драклес, Гахлена и Шотокара.

Окинув комнату опытным взглядом, Кейт сделала некоторые выводы; они наверняка встревожили бы капитана, если б тот мог догадаться о ее открытии. Она заключила, что он родом не из простой семьи... быть может, даже принадлежит к Семейству; что перед нею бунтарь – хорошо образованный враг привилегированного мира, к которому принадлежит по праву рождения; что он тщеславен и честолюбив и за отсутствием праведных занятий не гнушается иногда и пиратства.

– Я не могу допустить, чтобы мой корабельный мастер пребывал в подобном расстройстве, – говорил капитан, расхаживая по небольшому пространству перед креслом, в которое он усадил Кейт. Руки его были заложены за спину, пальцы переплетены, голова опущена. – В долгом путешествии этот человек жизненно необходим нам. Здесь, в море, приходится производить всякий ремонт... оснастки корабля, вещей экипажа...

Он пожал плечами.

– Иногда необходимо изготовить несколько предметов, требующихся в конкретной ситуации. И я не могу позволить, чтобы Хасмалю угрожали или тревожили – ни при каких обстоятельствах. Я не уверен в том, что ваши прежние взаимоотношения были...

Кейт подняла руку.

– Минуточку, капитан.

Тот остановился и поглядел на нее.

– Я даже не могу утверждать, что по-настоящему знакома с Хасмалем. Я знаю о нем совсем немногое: он торговал редкими и древними вещами... он оказался на светском приеме и помог там мне и моей кузине. До того вечера я его вообще не встречала. И ни разу не видела потом – до сегодняшнего момента. Я всего лишь хотела поблагодарить его за помощь, потому что кузина моя напилась и вела себя дурно; Хасмаль же помог мне вывести ее из дома, не привлекая внимания к ее виду.

Пусть и не совсем правда, однако Кейт не слишком уклонилась от нее.

Опустив руки в карманы, капитан привалился спиной к шкафу.

– Так почему же он обеспамятел, едва ты заговорила с ним? Я думал, ты пыталась принудить его к браку. Быть может, ты стремилась достичь своей цели, обвинив его в покушении на свою девичью честь?

У нее вырвался невольный смешок.

– Моя девичья честь!Дорогой мой капитан, покушение на нее было предпринято и забыто очень давно.

Несколько раз вздохнув, она захихикала и, недоверчиво покрутив головой, изрекла:

– Моя девичья честь, если выражаться столь деликатно, была утрачена добровольно и при полном согласии с моей стороны; с тех пор память о ней меня не тревожила. Уверяю тебя, что никогда не испытывала потребности угрожать тому, кто избавил меня от нее, и еще менее стремлюсь утратить свою самостоятельность в браке. Слишком уж дорогой ценой досталась мне свобода.

Веселье улеглось, уступая место недоумению.

– Что касается обморока Хасмаля... – Повернув руку ладонью вверх, она передернула плечами. – Мне известно ничуть не больше, чем тебе.

Пытаясь нащупать разгадку, они обменялись взглядами.

– Его реакция встревожила меня, – сказал капитан, – и до сих пор тревожит.